РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ АНТИУТОПИЯ РУБЕЖА ХХ–ХХI ВЕКОВ: ДИНАМИКА РАЗВИТИЯ, ВЕКТОРЫ МОДИФИКАЦИЙ, ТИПОЛОГИЯ

Короткий опис

Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко

На правах рукописи

Бесчётникова Светлана Владимировна

УДК 821.161.1.: 83-313.2.: 82`06

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ АНТИУТОПИЯ РУБЕЖА ХХХХI ВЕКОВ:
ДИНАМИКА РАЗВИТИЯ, ВЕКТОРЫ МОДИФИКАЦИЙ, ТИПОЛОГИЯ

10.01.02 русская литература

Диссертация на соискание учёной степени доктора филологических наук

Научный консультант
доктор филологических
наук, профессор
А. Ю. Мережинская

Киев 2008

СОДЕРЖАНИЕ

Введение ....4

ГЛАВА 1. Теоретические проблемы изучения утопического модуса в социокультурной динамике

1.1. Основные подходы к изучению феномена утопического сознания, категории
«утопическое», жанра утопии....13
1.2. Новейшие эстетические и литературоведческие концепции утопии........34
1.3. Принципы создания типологий утопии. Проблема жанрового статуса
антиутопии.. 47

ГЛАВА 2. Научное осмысление роли фольклорной и литературной традиций в становлении жанров утопии и антиутопии

2.1. Система мифологических и фольклорных архетипов литературной утопии....61
2.2. Формирование художественного кода ранних русских утопий..75
2.3. Модификации жанра в переходную культурную эпоху рубежа ХIX-ХХ вв...101

ГЛАВА 3. Трансформации жанра антиутопии в русской литературе рубежа ХХ- ХХI веков ..127

3.1.Критерии типологии современной антиутопии...134

3.2. Тип социальный
Антиутопия как пародия на идеомифологическую систему..........140
3.2.1. Традиции мениппеи в произведении А. Зиновьева «Зияющие высоты». 144
3.2.2. Идея несостоявшегося мессианизма в притчево-аллегорических
повестях-антиутопиях с конструктивным сюжетом:
А. Кабаков «Невозвращенец»; В. Маканин «Долог наш путь»......166
3.2.3. Антиидиллический модус изображения утопического сознания в романе
антиутопии А. Куркова «Сады господина Мичурина»......191
3.2.4. Утопия литературы в сказочно-аллегорическом романе-антиутопии
Т. Толстой «Кысь».............................................................................................202
3.2.5. Роман-аттракцион В. Сорокина «День опричника».217

3.3. Тип экзистенциальный
Антиутопия как деконструкция утопической идеи ...237
3.3.1. Национальные мифоутопические концепты и идиологемы в произведениях
Вик. Ерофеева «Карманный апокалипсис», «Болдинская осень», «Русская
красавица», «Пять рек жизни»......243
3.3.2. Модель эскапистского сюжета в антиутопиях В. Пелевина «Желтая стрела»,
А. Зиновьева «Живи», Л. Улицкой «Путешествие в седьмую сторону
света»....275

3.3.3. Мифоутопический образ сокрытого града и основные модусы его моделирования в экзистенциальной картине мира произведений
В. Маканина «Лаз», Л. Петрушевской «Номер один, или В садах других
возможностей...315

3.4. Тип научно-фантастический
Антиутопия как верификация научной гипотезы.348

3.4.1. Фрактальные модели «идеальных миров» в научно-фантастическом
романе-антиутопии братьев Стругацких «Град обреченный»..353
3.4.2. «Альтернативная история» и «альтернативная утопия».
В. Рыбаков «Гравилет Цесаревич».......369
3.4.3. Криптоисторическая научно-фантастическая антиутопия
Д. Галковского «Друг утят»......383
3.4.4. Модификации традиционной сюжетной модели создания искусственного
человека в научно-фантастической литературе предупреждений: А. Громов
«Погоня за хвостом», С. Прокопчик «Нежелательные последствия»,
И. Сереброва «Весь мир будет плакать....400

Выводы...........428
Список использованной литературы ..........................................................................448

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. Своеобразие литературного процесса рубежа ХХ-ХХI вв. определено особенностями переходной культурной эпохи. Феномен художественной переходности в литературоведении рассматривался в нескольких аспектах на широком фактографическом материале и оценивался исследователями как смена стадий литературного развития (А.Мережинская, Г.Поспелов, И.Неупокоева, В.Хализев), циклическое или маятникообразное чередование стилей (Ф.Ницше, Д.Чижевский, Д.Лихачёв, Д.Затонский, Н. Хренов, И.Заярная), художественных систем и творческих методов (В.Жирмунский, И.Волков), эпистем (М. Фуко, И.Ильин), типов художественного сознания (Е.Черноиваненко, В.Заманская, Д.Наливайко).
В отличие от системных трансформационных изменений переходные периоды развития культуры характеризуются разрушением традиционных художественных принципов, господством «хаосогенных начал», диффузностью элементов устоявшихся поэтических систем, размытостью жанровых границ и стилевых канонов. Кризисные процессы в художественном сознании рубежа ХХ-ХХI вв. сопровождаются доминированием эсхатологического мироощущения, что во многом связано с «диссимиляцией и диссоциацией всех утопических иллюзий, которые когда-либо питало человечество [669, с. 276]». Это позволяет исследователям оценивать эстетическую природу современного искусства как антиутопическую (О.Кривцун, М.Эпштейн, Д. Затонский, Ю. Хабермас, J. Кateb (Дж. Кейтеб), Ch.Walsh (Ч. Уолш). В русской культуре данные процессы детерминированы наряду с кризисом утопического проекта модернизма (Ch.Newman (Ч.Ньюман), М.Липовецкий, Ю.Хабермас) делигитимацией метанарративов советской утопии (Б.Гройс, Л. Геллер, М.Нике).
Исследование взаимосвязи искусства слова с утопическим сознанием эпохи затрагивает как традиционные историко-литературные проблемы отражения идеологического контекста в художественном сознании, так и открывает новые горизонты понимания вопросов природы художественного творчества и роли художественной литературы в прогнозировании и моделировании путей преодоления кризисных явлений.
В отечественных и зарубежных исследованиях можно выделить и систематизировать перспективные направления дальнейшего изучения утопического модуса, актуализированного в условиях современного кризиса культуры. Во-первых, следует отметить возрастающую роль рассматриваемого феномена, которая не ограничивается описанием жанровых структур, а выступает в качестве одного из определяющих параметров характеристики идеологического ядра художественного сознания эпохи. Такой подход к пониманию роли утопии как «подсистемы культуры» был впервые предпринят Т. Адорно и М. Хоркхаймером в работе «Диалектика Просвещения» [589, с. 214] и в дальнейшем использован Б. Гройсом для детерминирования преемственности авангарда и соцреализма [142, с. 98], М. Эпштейном соцреализма и постмодернизма [643, с.87], О. Кривцуном модернизма и постмодернизма [261, с. 421], М. Липовецким для характеристики «краха постмодернизма как свершившейся утопии всепонимания и терпимости [300, с. 68]». Во-вторых, необходимо учесть распространённость в современной культуре модернизированных форм утопического мышления, реактуализирующих модернистский утопический дискурс (фэнтези и антиутопия), на что указывает в своём исследовании В.Пигулевский [423, с. 251-260]. В-третьих, при относительной изученности истории утопического и антиутопического жанров в русской литературе, включая 1980-2000 годы, обращает на себя внимание как отсутствие анализа современного состояния проблемы, так и концепции, способной объяснить генеалогию всего разнообразия конкретно-исторических модификаций и разновидностей жанра. Наиболее авторитетные исследователи данной темы отмечают, что, начиная с конца 1980-х, антиутопия приобретает качественно иной характер, «появляются новые жанровые разновидности [392, с.26]». Это делает необходимым выработку современной методологии изучения жанра на новом историческом этапе развития.
Актуальной теоретической задачей является исследование утопий и антиутопий во всех их многочисленных модификациях. Критерием оценки изменений утопического модуса художественной системы в условиях современного кризиса могут служить представления о его устойчивом ядре, а именно мифологических и фольклорных архетипах литературной утопии, архаизированной памяти жанра, арсенале утопической топики, определяющих структурные константы утопического художественного сознания, которые сохраняются неизменными на всём протяжении существования искусства слова.
Решение поставленных задач не представляется возможным без осмысления современных интерпретаций феномена утопии, которые отличаются многообразием подходов к её дефиниции и изучению. Полиаспектность функциональных проявлений данного социокультурного феномена отразилась в научной и художественной рефлексии ХХ века как в абсолютизации футурологических проектов и идей, так и в констатации кризиса утопизма, что отмечают Э. Баталов, Ю. Хабермас, F. Polak (Ф. Полак), Ch.Walsh (Ч. Уолш) [работы 39, 576, 667, 680]. Утверждения о панутопизме, как «характерной черте современного мира [43, с. 9]», сменились в новом тысячелетии призывами о необходимости реабилитации общечеловеческой значимости утопии и признании последней в качестве «идеальной формы и цели социальной реальности [377, с. 4]».
Несмотря на устойчивый интерес и постоянное внимание исследователей к изучению утопии, которая распространяется в ХХ веке на все сферы духовной жизни современного общества, проблемы генезиса, сущности и функционирования данного социокультурного феномена всё ещё остаются дискуссионными в силу многогранности, полифункциональности и исторической изменчивости данного явления. С. Батракова в работе «Искусство и утопия» совершенно справедливо подчёркивает: «Разросшееся разветвлённое древо современной утопии естественно будет наводить на мысль о том, что она «вариантна, как сама жизнь [43, с. 9]». Конец ХХ века отмечен в Западной Европе возникновением отдельной науки утопиологии, объектом исследования которой является история, теория и функционирование утопий. Таким образом, изучение рецепции утопии в литературном творчестве на современном этапе нуждается в переосмыслении, что позволяет поставить вопрос о необходимости её изучения на парадигматическом уровне. Эта тенденция в литературоведческой науке уже наметилась в попытках исследователей обосновать существование «гена антиутопии [184, с. 2]», «утопического и антиутопического дискурсов [132, с. 17]», «четвёртого утопического рода литературы [185, с. 181]», определить её характер как универсальный [473, с. 103; 621, с. 45]. Данные подходы свидетельствуют о формировании качественно нового этапа исследования утопического модуса культуры и его трансформаций как при анализе современности, так и в переосмыслении классических текстов.
Связь работы с научными программами, планами, темами. Диссертация выполнена в рамках комплексной научно-исследовательской темы Института филологии Киевского национального университета имени Тараса Шевченко «Развитие и взаимодействие языков и литератур в условиях глобализации» (06 БФ 044-01).
Цель исследования выявить особенности функционирования антиутопического жанрового мышления в условиях переходной культурной эпохи рубежа ХХХХI вв, векторы его трансформаций и модификаций, доминантные жанровые разновидности современной русской литературной антиутопии, что предполагает решение таких задач:
1) на основе анализа научной рецепции категорий «утопия», «утопизм», «утопическое сознание» в литературоведческой и эстетической мысли:
· выявить доминирующие факторы, определяющие континуальность утопической парадигмы в художественной литературе;
· описать актантные механизмы, на базе которых осуществляются трансформации утопического модуса в динамике культуры;
· систематизировать комплекс мифологических фольклорных архетипов русской литературной утопии и антиутопии, показать его модификации в современных русских текстах;
2) выявить особенности функционирования утопического модуса как «подсистемы культуры» в русской литературе переходной культурной эпохи рубежа ХХ-ХХI вв.;
3) определить закономерности развития утопии и антиутопии на наиболее значительных этапах динамики жанров;
4) описать архитектонически устойчивые жанрообразующие элементы антиутопии; проанализировать механизмы, на основе которых осуществляется «преодоление жанрового содержания» утопии как объекта критической рефлексии в структуре антиутопического художественного целого;
5) предложить жанровую типологию современной русской литературной антиутопии на основе актуализированных в современной русской культуре типов утопического сознания;
6) проследить динамику антиутопического жанрового мышления 1980-1990-х начала ХХI вв. с целью осмысления роли антиутопии в переходную культурную эпоху;
7) рассмотреть трансформации структурно-семантических элементов выражения утопического художественного сознания разных уровней (мотивы, символы, архетипические комплексы, арсенал утопической топики) и их роль в сохранении «памяти жанра» в современной русской литературной антиутопии;
8) показать значение национального фольклорного и литературного контекстов, европейской утопической традиции в формировании русской литературной антиутопии как оригинального и самобытного художественного явления.
Объект исследования: произведения антиутопического жанра 1980-х гг. ХХ начала ХХI вв., анализ которых позволяет наиболее репрезентативно проследить трансформации утопической парадигмы в переходные культурные эпохи, а именно: романы-антиутопии и повести-антиутопии А. Зиновьева, А. Кабакова, В. Маканина, А. Куркова, Л. Петрушевской, Т. Толстой, В. Сорокина, Вик.Ерофеева, В. Пелевина, Л. Улицкой, братьев Стругацких, Д. Галковского, В.Рыбакова, А. Громова, С. Прокопчик, И. Серебровой. В ходе сравнительного анализа в проблемное поле исследования были включены антиутопии А. Камю, К. Чапека, Р. Мерля, У. Голдинга, М. Турнье, Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Г.Уэллса, Э. М. Форстера и других авторов. Для выявления общих закономерностей развития жанров утопии и антиутопии при иллюстрации теоретических положений привлекались фольклорные произведения (социально-утопические легенды о Беловодье, Китеж-граде, Мангазее, Анапе, Ореховой земле, «Сказание о роскошном житии и веселии», «Чудесной стране», «Дивьих людях», «Дивьих народах и Александре Македонском», английская народная поэма о стране Кокейн), тексты классических утопических произведений А. Сумарокова, М.Щербатова, Ф. Дмитриева-Мамонова, А. Улыбышева, М. Хераскова, А.Вельтмана, В. Одоевского, В. Левшина, В. Кюхельбекера, Ф. Булгарина, О.Сенковского, а также Платона, Ф. Рабле, Сервантеса, Т. Мора, Ф.Бэкона, Т. Кампанеллы, Сирано де Бержерака, Т. Гоббса, Д. Вераса, И. Андреа, Э. Кабе, Д. Дефо, Дж. Свифта, М. Шелли, Э. Беллами др.
Предмет исследования: художественное своеобразие современной русской литературной антиутопии в контексте процессов жанрообразования, жанровых модификаций и трансформаций литературной утопии, а также механизмов преемственности типов утопического сознания и структур их художественного воплощения в литературной практике переходной культурной эпохи.
Методы исследования. В исследовании реализован комплексный подход к рассматриваемому явлению. Изучение русской литературной антиутопии рубежа ХХ-ХХI вв. с помощью историко-генетического, типологического, сравнительно-исторического методов, дополненное использованием принципов феноменологии, герменевтики, структурализма и постструктурализма позволяет углубить представление о жанрово-стилевых особенностях антиутопических произведений рассматриваемого периода.
Научная новизна диссертации состоит в том, что в исследовании впервые:
1) проанализирована специфика русской антиутопии рубежа ХХ-ХХI вв. в контексте процессов жанрообразования и жанровых трансформаций, рассмотренных на основе имманентных законов её развития, общих особенностей переходной культурной эпохи, а также роли антиутопии в художественном моделировании образа будущего, формировании ориентиров национально-культурной идентичности;
2) выявлен закономерный характер активизации утопического творчества на завершающих этапах переходных культурных эпох, который в русском национальном контексте конкретизируется в XVII-ХIХ ст. в актуализации жанра утопии, на рубеже ХIХ-ХХ ст. жанровой модификации антиутопии, а в русской литературе ХХ-ХХI вв. активно проявляет себя в качестве доминанты полижанровой структуры, определяющей своеобразие антиутопического художественного целого;
3) на основе новейших эстетических и литературоведческих концепций утопии расширено представление о жанровом содержании антиутопии эпохи постмодернизма, в котором наряду с кризисом социального утопизма акцентирована эстетическая и психоаналитическая сторона данного феномена;
4) предложена типология жанровых форм новейшей антиутопии, охарактеризованы структуры политизированного, милленаристского и техницистского типов утопического художественного сознания, формирующие жанровые разновидности социальной, экзистенциальной и научно-фантастической антиутопии;
5) выявлены и описаны ключевые параметры жанрообразующего кода русской антиутопии рубежа ХХ-ХХI веков. Систематизирован комплекс мифологических сюжетных архетипов, рассмотрены их трансформации в современной литературной антиутопии, описана жанровая матрица, жанровый канон, актантные механизмы, на основе которых осуществляются трансформации утопического модуса в динамике культуры;
6) прослежена динамика антиутопического жанрового мышления, в переходный период 1980-х 2000-х годов, которая отражает движение процесса культурной переходности: от доминирования дистопий в конце ХХ века к увеличению числа и многообразия антиутопий в первое десятилетие ХХI столетия. В современной русской литературе наметилась тенденция, указывающая на изменение отношения общественного сознания к утопизму, выраженная в преодолении критического отношения к данному феномену и его апологии, что наиболее ярко прослеживается в творчестве А. Зиновьева, Вик.Ерофеева, Л. Улицкой.
7) на основе анализа фольклорной и литературной утопической традиций уточнена литературная топика, обнаруживающая наиболее устойчивую связь с утопическим жанровым содержанием;
9) кодифицированы как антиутопические произведения В. Маканина, А.Куркова, Л. Петрушевской, В. Пелевина, Вик. Ерофеева, В. Сорокина, Л.Улицкой, братьев Стругацких, Д. Галковского, В. Рыбакова, А. Громова, С.Прокопчик, И. Серебровой, которые ранее не рассматривались учёными в данном аспекте.
Практическая ценность полученных результатов. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории русской литературы, спецкурсов, посвященных проблемам генологии, фантастоведения, литературного процесса переходной культурной эпохи, а также при написании курсовых и дипломных работ.
Личный вклад исследователя. Диссертационное исследование является самостоятельной работой. Полученные результаты и выводы сформулированы непосредственно автором.
Апробация работы. Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории русской литературы Института филологии Киевского национального университета им. Тараса Шевченко. Основные положения работы прошли апробацию на международных конференциях: «Дискурс у комунікаційних системах» (Київ, 2004); «Філологія в Київському університеті: історія та сучасність, присвячена 200-річчю від дня народження М. О. Максимовича» (Київ, 2004); филологическом семинаре «Теоретичні й методологічні проблеми літературознавства» (Київ, 2004), «Актуальні проблеми історичної та теоретичної поетики» (Кам`янець-Подільський, 2004; 2006); «Русский язык и литература. Проблемы изучения и преподавания в Украине», проведённая под эгидой МАПРЯЛ (Киев, 2005); «Сучасний інформаційний простір: журналістика і медіаосвіта» (Алушта, 2005; 2006); «Славянские литературы в контексте мировой» (Минск, 2005), «Національні моделі порівняльного літературознавства» (Київ, 2005); «Литературные жанры: теоретические подходы в прошлом и настоящем. VII Поспеловские чтения» (Москва, 2005); «Література в контексті культури» (Дніпропетровськ, 2006); «Мова і культура» (Київ, 2004, 2006); «Українська журналістика: умови формування та перспективи розвитку» (Черкаси, 2007); «Літературна герменевтика та рецептивна теорія у сучасному науковому контексті» (Чернівці, 2006), Міжнародному симпозіумі славістів „Изучение славянских языков, литератур и культур как инославянских и иностранных” (Бєлград, 2008).
Публикации: основные положения диссертации изложены в монографии «Утопическая парадигма художественного мышления переходной культурной эпохи» (Донецк: Лебедь, 2007. 500 с. Библиогр. : 465-499.), а также 30 статьях, среди которых 24 опубликованы в изданиях, утверждённых ВАК Украины как специальные.

Список літератури

ВЫВОДЫ

Концептуальные положения данной работы основываются на доказательстве континуальности утопического модуса в динамике культуры. Современные научные исследования утопической мысли и творчества в литературе античности, хилиастических и милленаристских визий в средневековой агиографии, фольклорных образов далёких обетованных земель, ранней ренессансной и классической утопий эпохи Просвещения, антиутопии ХХ века формируют целостную картину развития утопической парадигмы в истории художественной литературы. Данный феномен является константой художественного сознания, одним из доминантных векторов, который определяет и моделирует «ценностный центр любой культуры категорию эстетического идеала [299, с. 113]». Неиссякаемость утопического творчества в художественной литературе наиболее аргументированно может быть обоснована законом имманентных типов творчества, детерминирующего в континуитете художественной литературы «повторение таких форм творчества, которые вытекают из одной первоосновы, и таких миросозерцаний, которые принадлежат к одному типу мышления» [483, с.81]. На глубинном уровне постоянное бытие утопического модуса на всём протяжении развития культуры определено свойствами человеческого сознания и мышления, ролью утопии в процессе творческого преобразования реальности, литературоцентричностью данного социокультурного феномена, получившего в художественной литературе наиболее адекватную форму для своего выражения. В процессе историко-литературного развития системная конвергенция аутентичных форм утопии и литературы подтверждается не только их постоянным многоуровневым взаимодействием, но и изоморфностью становления категорий собственно эстетического, утопического и художественного. Симультанность этих процессов в культуре Возрождения вызвана формированием общих мировоззренческих и аксиологических установок, детерминированных антропоцентризмом художественного сознания данной эпохи.
Интенсивность развития утопизма как «подсистемы культуры» в различные исторические эпохи неодинакова и характеризуется периодами всплесков (бифуркаций) и латентного (имплицитного) развития. К примеру, расцвет утопического творчества в античную эпоху, воплотившийся в многочисленные описания блаженных стран, островов и государств Платона, Теопомпа, Гекатея, Евгемера, Ямбула, Зенона сменяется средневековым периодом его латентного развития под покровом религии. В ХVI-ХVII веках в Европе, в ХVIII в России происходит бурный всплеск утопического творчества, характеризуемый появлением аутентичной формы литературной утопии. Эпоха Нового времени объединена утопическим мироощущением, от зарождения утопического жанра в литературе Возрождения до появления антиутопии в литературе модернизма, что детерминировано мировоззренческими установками антропоцентризма, процессами секуляризации культуры и становления художественной литературы как собственно эстетического феномена. Следует отметить, что социально-исторические условия, которые способствовали кристаллизации и канонизации жанра антиутопии, представляют собой генерализованную форму факторов, повлиявших на формирование утопии.
Анализ особенностей динамики утопического модуса культуры позволяет выявить следующую закономерность: переходные культурные эпохи, отличающиеся наибольшей активностью утопического творчества, характеризуются генерализацией утопических интенций преимущественно на завершающем этапе. Структура переходного процесса, предполагающая стадии: многостороннего, многоаспектного кризиса (в синергетической теории нарастания «возмущений» в системе), разрушения господствовавших ранее структур художественного сознания (взаимодействия случайных флуктуаций в хаосе дистабилизированной системы) и самоопределения, регенерации (поиска системой квазиустойчивого состояния, новых аттракторов, устойчивых фокусов), имеет повторяющийся характер. В истории культуры данное движение не сохраняет организованной линейности, а осуществляется стихийно при стабильном усилении утопического модуса на завершающем этапе развития.
Актуализация утопического модуса как «подсистемы культуры» в русской литературе переходной культурной эпохи рубежа ХХХХI вв. имеет закономерный характер, так как подтверждается расцветом утопической мысли и творчества в другие переходные для русской культуры периоды развития (от средневековья к Просвещению ХVIIXVIII ст., на рубежах ХIХ-ХХ и ХХХХI ст.). Дифференцирующим признаком для названных переходных эпох является различное качественное наполнение утопического модуса культуры, которое в XVIIХIХ ст. проявляется в актуализации жанра утопии, на рубеже ХIХХХ ст. появлении жанровой модификации антиутопии, а в русской литературе ХХХХIст. конкретизируется в качестве доминанты полижанровой структуры, определяющей своеобразие антиутопического художественного целого.
Механизмы трансформации утопического модуса культуры, рассмотренные нами на материале русской литературы XVIII ХХI ст., осуществляются на основе следующих актантных механизмов:
1) креации (новых, оригинальных индивидуально-авторских моделей преобразования мира и человека, выраженных в сюжетно и жанрово обусловленных формах);
2) негации (в модусах пародирования, иронического изображения, деконструкции, верификации, что характерно для различных разновидностей антиутопических произведений);
3) интерференции (различных национальных традиций утопического творчества);
4) эмансипации (автономизации и перемещения отдельных элементов утопической парадигмы в качестве символических форм в иную культурную плоскость);
5) «переакцентуации» (утопических идей, сюжетов, жанров культурной традиции в новом социокультурном контексте).
В различных художественных системах активизируются различные составляющие утопической парадигмы. Бытование утопического модуса в искусстве слова являет диалектику взаимодействия индивидуально-авторского утопического творчества и господствующей утопической детерминанты, выступая универсальным эстетическим феноменом онтологизации идеологических смыслов. Интегрируя предшествующий опыт человечества, утопическое художественное сознание играет роль продуктивной основы для создания новых утопических моделей, жанровых модификаций и разновидностей, творчески переосмысляя традицию. При этом утопическое творчество наиболее ярко представлено в жанрах утопии и антиутопии.
В исследовании систематизирован терминологический аппарат, описаны элементы жанрообразующего кода утопии: комплекс мифологических сюжетных архетипов русской литературной утопии, категории «утопическое», «утопическая жанровая матрица», «утопический жанровый канон».
Первоэлементы литературной утопии, изначально сформированные в мифопоэтическом мышлении, классифицированы на основе структурных элементов и функций утопического сознания. Базовый креативный элемент утопии содержит образ идеального, желаемого будущего, выполняющий компенсаторно-адаптивную функцию, выраженную через архетипы Эдемского сада, Золотого века, Блаженных островов, Сатурнова царства, Китежа, Беловодья, Страны Кокейн. Конструктивный элемент утопии, включает описание путей совершенствования жизненных форм, выполняющих нормативную функцию, что представлено архетипами Творения (Дж. Фрэзер), вечного возвращения (М.Элиаде), космогонии (Е. Мелетинский). Критический элемент утопии содержит отрицание существующего порядка вещей и стремление его изменить. В художественном мире литературных утопий и антиутопий он, как правило, эксплицирован через эсхатологические и мессианские архетипы о конце времён, вселенском потопе (пожаре), героях-избавителях.
Специфика категории «утопическое» состоит в представлении идеализированной картины мира в модусе «несовершенное / совершенное» (безобразное / прекрасное), её художественная выразительность усиливается рационально-мотивированными средствами и опирается на дидактическую установку. При этом поэтическое и разъяснительно-дидактическое объединяются в модусе «утопического» эклектично, сохраняя свою самостоятельность. Исследованные в диссертации механизмы жанрообразования антиутопии позволили обобщить генетически обусловленный комплекс константных признаков утопии, сохраняющихся в «большом историческом времени». Он представляет собой сложную взаимосвязь трёх разнородных компонентов: иронии, этологического сюжета, идеализированного образа вымышленного мира, которые соответствуют трём структурным элементам утопии критическому, конструктивному, креативному. Данная целостность, кодифицированная в исследовании как жанровая матрица утопии (антиутопии), является динамичной системой с тенденциозной модальностью (позитивной / негативной), которая в эпоху Просвещения проходит этап канонизации и обогащается традицией в новых литературных интерпретациях. Жанровый канон утопии, как совокупность порождающих принципов жанра, сохраняет в истории культуры основные поэтические признаки утопической жанровой матрицы. Такие черты утопии, как риторичность, дидактизм, тяготение к метаобразности, эскизность образов героев и персонажей, внутренняя конфликтность, формирование гомогенного аксиологического пространства, двучастность композиции, этологизм, пафос возвышенного, создающие перевес изобразительного начала над выразительным, прослеживаются как в произведениях классической европейской утопии ХVI-ХIХ веков, так и в русской утопии второй половины ХVII-ХIХ веков и антиутопии ХХ века. Утопический жанровый канон имеет амбивалентную природу, его консервативная «закрытая» структура, реализующая когнитивно-критическую и прогностическую функции, вынуждена постоянно выходить за пределы этой замкнутости, тяготея к сочетанию со «свободными жанровыми формами», например, такими, как роман, повесть, рассказ, что доказывает и история развития данного жанра.
Среди факторов, которые влияют на жанровую ретрансляцию в большом историческом времени, сохраняя «память жанра» (М. Бахтин), «жанровую матрицу» (Б. Иванюк), «жанровую сущность» (В. Хализев), «жанровую доминанту» (Н. Лейдерман), «устойчивое ядро» (Н. Копыстянская), в качестве приоритетных определены мировоззренческие установки (представления о ценности) и стилевой контекст (конкретно-историческое понимание художественности). Данные параметры являются переменными в силу их процессуальной природы и имеют особенное значение для постижения проблемы перехода рубежа: между поколениями, историческими эпохами, автором и читателем. Поэтому «культурная ретрансляция» (Н. Фрай) является встречей в историческом времени определённого тематического высказывания, социально востребованного в конкретно-эстетической художественности жанра. Её формирует Zeitgeist дух времени, определяющийся соединением исторической и утопической энергий (Ю. Хабермас), причём в каждом авторе «жанровая традиция обновляется по-своему» (М. Бахтин).
Проведенный в исследовании анализ динамики жанров русской литературной утопии и антиутопии в исторической диахронии позволяет сделать ряд важных теоретических обобщений.
Расцвет антиутопического жанра в русской литературе ХХ века, его оригинальный и самобытный характер, во многом предопределён активным развитием утопической мысли и творчества в России второй половины XVIII ХIХ вв. Всё многообразие утопических сочинений представлено: утопиями русских космистов, (художественные произведения, философские труды и научные изыскания Ф. Дмитриева-Мамонова, В. Кюхельбекера, В. Левшина, Н.Фёдорова, К. Циолковского, В. Вернадского, П. Флоренского, Н. Холодного, А. Чижевского); консервативными дворянскими утопиями М. Щербатова, М.Хераскова, А. Сумарокова; радикально-демократическими и декабристcкими утопиями А. Улыбышева, В. Кюхельбекера, А. Радищева; крестьянскими утопиями, основанными на мифоутопических представлениях о «далёких землях», Т. Бондарева, В. Сютаева, Н. Некрасова; техницистскими или эпистемологическими утопиями, пропагандирующими культ знания и научно-технического прогресса, М. Щербатова, В. Одоевского, Ф.Булгарина. Отметим, что антиутопические произведения и сюжеты появляются в русской литературе уже в ХIХ веке. «Город без имени» (1834) и «Последнее самоубийство» (1844) из цикла В. Одоевского «Русские ночи», «Жизнь через сто лет» (1879) Г.Данилевского, «История одного города» (1869-1870) М.Салтыкова-Щедрина, «Подросток» (1874-1875) и «Братья Карамазовы» (1878-1879) Ф.Достоевского содержат мрачные пророчества о будущем человечества.
Художественное своеобразие русской литературной утопии эпохи Просвещения заключается в следующих дифференцирующих признаках. Во-первых, рецепция античной традиции утопической мысли и творчества, под влиянием которой развивалась европейская классическая утопия, значительно обогащена в русском национальном контексте европейскими влияниями, что проявляется в апелляции не только к античной, но и европейской культуре как образцовой. Во-вторых, русской литературной утопии свойственно акцентирование условного характера повествования, что на уровне поэтики выражено в редуцировании функции героя в повествовательном пространстве, построении композиции произведения на основе мотивов сна, видения. Это детерминировано слабой выраженностью критической функции утопических произведений, которая не всегда эксплицирована, что во многом обусловлено социально-историческими условиями, в которых создавались русские литературные утопии. Самодержавная власть нетерпимо относилась ко всякого рода инакомыслию и «мечтаниям об иных мирах». К примеру, первые переводные издания «Утопии» Т. Мора были запрещены, а вышедшая в 1789 году русская версия была сожжена по приказу Екатерины II. Князь М. Щербатов не только не закончил свой утопический роман «Путешествие в землю Офирскую», но и не решился познакомить с ним читателей. Произведение, пролежавшее среди архивных бумаг, было опубликовано лишь через 112 лет (в 1896 году) в первом томе собрания сочинений М.Щербатова. Екатерина II с пером в руках читала книгу А. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», оставляя критические замечания на полях. Хотя книга была издана анонимно, императрица велела разыскать автора, определив ему меру наказания в виде смертной казни, позже заменив её десятилетней ссылкой в Сибирь.
Из закономерностей развития литературных жанров, сохраняющих в диахронии некоторый комплекс устойчивых поэтических признаков, сравнительного анализа русской литературной утопии второй половины ХVII ХIХ веков и антиутопии ХХ века следует, что литературная утопия является продуктивным жанровым образованием, сохраняющим в динамике культуры общий с антиутопией комплекс устойчивых признаков (доминантный код, матричные признаки, определённую консервативность структуры утопического жанрового канона), что позволяет рассматривать антиутопию как жанровую модификацию утопии. Точки зрения, что классическая утопия и «постклассическая» антиутопия «представляют собой единый комплекс», «реализацию тех же литературных стратегий, только в новых социокультурных условиях», придерживается большинство авторов фундаментальных исследований утопии [625, 621, 370]. В антиутопии вектор модификационных процессов имеет критическое направление. Пафос возвышенного деконструируется, травестируется, пародируется, доминирование мифа комогонического замещается эсхатологическим, усиливается роль выразительного начала.
Как правило, парадигматический характер функциональных проявлений утопии как объекта критической рефлексии в структуре антиутопии основывается на следующих моделях:
1) реактуализация отдельных произведений утопической жанровой традиции (создание контрутопий, пародирующих, переосмысляющих, переакцентирующих художественную семантику конкретных классических утопических и антиутопических произведений). Примером контрутопии по отношению к утопическому произведению Э. Беллами «Через сто лет или взгляд назад» (1888) является утопия времени У. Морриса «Вести ниоткуда» (1890) [185, с. 54]; М.Турнье переосмысляет классическую утопию Д. Дефо в метаутопическом романе «Пятница, или Тихоокеанский лимб» (1967) [61, с. 139];
2) создание полемических по отношению к идеологическим установкам отдельных утопических проектов и идей произведений, в которых объектом художественной рефлексии является утопизм. Так, одна из первых русских антиутопий В. Одоевского «Город без имени» имеет второе название «Бентамия» и описывает крах принципов общественного развития, предложенных основоположником утилитаризма И. Бентамом. Антиутопизм «Трёх разговоров» В. Соловьёва состоит в опровержении толстовского утопического учения и основан на «мировоззренческой утопичности», которая изложена в традиционной для произведений этого жанра форме диалога [278, с. 7; 312, с. 507; 74, с. 29];
3) установка на критику феномена утопического сознания, нигилирующая «саму возможность построения совершенного общества». Эта модель характеризует такие классические антиутопические произведения: «Мы» Е. Замятина, «О дивный новый мир» О. Хаксли, «Скотный двор» Д. Оруэлла, «Роковые яйца», «Собачье сердце» М. Булгакова, на основании анализа которых антиутопия определяется как произведение, «задавшееся целью высмеять и опорочить саму идею совершенства, утопическую установку вообще [600, с. 6]».
Обращает на себя внимание замирание развития утопии в русской литературе 1980-2000-х годов, несмотря на то, что в научной рецепции утопия и утопическое сознание оцениваются в качестве «способа интеллектуального освоения кризисной ситуации» (Т. Розова), «атрибутивной характеристики переходного периода» (Т.Запорожец), феномена, проявляющего наибольшую активность на сломе исторических формаций (К. Чистов). Данный регрессивный процесс во многом детерминирован кардинальной трансформацией роли и функций антиутопии в литературе рубежа ХХ-ХХI вв. Антиутопия в художественной литературе постмодернизма выполняет не только прогностически-предупреждающую, алармистскую, но и диагностическую функцию. Данный жанр перестаёт быть только средством «освобождения от утопизма», «выражением апокалипсического мироощущения», он становится художественной технологией диагностики общественного сознания относительно определённой утопической идеи, что позволяет в новейших философских исследованиях определять её как «самоосознающее течение в литературе» (А.Грицанов). Роль антиутопии на современном этапе заключается как в заострении насущных проблем эпохи с целью их актуализации и скорейшего разрешения, так и в апробации новых социально-этических моделей общественного развития, верификации новых идеалов коллективной и индивидуальной идентичности.
Исследование дальнейшего развития рассматриваемого феномена в динамике культуры обнаруживает генерализацию феномена антиутопизма как выражения кризисности общественного сознания эпохи, его определяющую роль в смене картины мира и формировании новой идеологической парадигмы. Это предопределяет актуализацию антиутопии в жанровой системе современной русской литературы, трансформацию её роли в процессах прогнозирования и ретроспекции, увеличение многообразия жанровых манифестаций в полижанровом, мультикультуральном, аксиологически и стилистически многополюсном пространстве культуры постмодернизма.
В художественной литературе эксплицирован двусторонний характер связи утопического творчества с общественным сознанием эпохи, которое с одной стороны, как духовное образование отражает иллюзии, мечтания, идеи, выражающие историю своего народа. С другой стороны, литературные утопии и их жанровые модификации выступают социально действенным средством духовной ориентации, не только прогнозирующим, но и программирующим перспективы социокультурного развития.
Основываясь на разработанной в трудах Д. Затонского, Д. Наливайко, Н.Игнатенко, В. Заманской, Е.Черноиваненко, Н. Ильинской категории тип художественного сознания, «как основной методологической и теоретической единицы [190, с. 19]» современного литературного процесса, интегрирующей различные пласты духовной культуры, дифференцируем понятия «утопизм сознания» и «утопическое сознание». Утопизм художественного сознания эпохи является константным свойством как индивидуально-авторского, так и общественного сознания и мышления, которое выражается на чувственно-рациональном и эмоционально-ценностном уровнях. Сознание индивида, группы, коллектива характеризуется как утопическое, когда данная интенция в структуре мышления определяется как доминирующая. Таким образом, утопическое художественное сознание является наиболее яркой манифестацией утопического модуса культуры, органической составляющей художественного сознания эпохи.
«Синтезное» художественное мышление ХХ века на основе своих концептуальных и структурных параметров способно «воссоздать цельность бытия как категории онтологической [190, с. 17]». В его структуре утопическая составляющая выступает в качестве элемента формирования национально-культурной идентичности, что даёт основания через функциональные проявления утопического художественного сознания в современной русской литературе очертить основные векторы развития русской культуры. Важно подчеркнуть, что «художественное сознание эпохи и художественное мышление писателя [190, с. 21]», как и «художественная модификация общих для данной культуры системы взглядов на мир» и «индивидуально-авторское видение действительности» [623, с. 12] находятся в постоянном взаимодействии. При этом индивидуально-авторское утопическое творчество, наиболее ярко выраженное в жанрах утопии и антиутопии, всегда находится в оппозиции господствующей идеомифологической детерминанте, обеспечивая за счёт художественного изображения альтернативных сценариев будущего дальнейшее развитие сложноорганизованных систем, каковыми являются художественная литература, культура и т.д.
В структуре антиутопического художественного целого в качестве объекта художественной рефлексии выделены актуализированные в современной русской литературе конца ХХ начала ХХI вв. типы утопического художественного сознания, аспекты изображения концепции человека и типы условности, определяющие жанровые разновидности современной русской литературной антиутопии. В целом, динамика антиутопического жанрового мышления рубежа ХХ-ХХI вв. отражает движение процесса переходности: от дистопии в конце ХХ века к увеличению числа и многообразия антиутопий в первое десятилетие ХХI столетия.
Современная русская социальная антиутопия отражает состояние идеологической констелляции, в котором доминирует имперский вектор России Великой Державы, Мировой империи, Третьего Рима, Второго Вавилона. Среди многообразия форм выражения утопического сознания политизированного типа в структуре антиутопического художественного целого преобладают государственные модели, в которых акцентированы идеи патернализма, социального детерминизма и автаркии. При этом приоритетной художественной стратегией манифестации жанрового содержания выступает пародия, синтезирующая не только различные регистры бурлеска и травестии, но и сатирического осмеяния, иронического изображения, каламбурной игры, эпатажного заострения, объектом которой является идеологический миф.
Социальная антиутопия рубежа ХХ-ХХI вв. сохраняет в своей структуре базовый комплекс мифологических сюжетных архетипов литературной утопии, изображённых в аспекте демифологизации. Доминантным выступает мотив Творения, в котором акцентирована идея несовершенства созидательного акта, осуществленного средствами насилия (А. Кабаков «Невозвращенец», В. Сорокин «День опричника»), дезинформации (В. Маканин «Долог наш путь», А. Курков «Сады господина Мичурина»), предательства (Т. Толстая «Кысь»). Продуктивными остаются характерные как для европейской, так и русской утопической традиции мотивы путешествия (сна-видения), апокалипсической катастрофы (кораблекрушения-наводнения-утраты земной тверди), поиска героем утраченных ценностей (неразделённых чувств и надежд). Семантические трансформации мотивного кода характеризуются нарастанием условных форм, модифицирующих путешествие в экстраполяцию, игру со временем, перемещение во вневременное сказочное или мифологическое пространство к несуществующему идеальному локусу бытия (u-topos место, которого нет). При этом в игру со временем вовлекаются различные его аспекты, время биографическое, календарное, родовое, что обогащает сюжет мотивами отцовства, связи поколений (А. Курков «Сады господина Мичурина»), чудесного обретения мудрости и богатства посредством женитьбы на богатой невесте (Т. Толстая «Кысь»), эротическими мотивами (В. Маканин «Долог наш путь», В. Сорокин «День опричника»). Мотив Апокалипсиса (кораблекрушения-наводнения-утраты земной тверди), определяющий пафос антиутопии, конкретизируется в современной русской социальной антиутопии в образах ядерной катастрофы, информационных войн, социальных беспорядков, революционных и протестных движений. Социальные катаклизмы усиливаются моральным поражением героя, который выступает носителем традиционной этики и нравственности.
В динамике трансформационных процессов система символов современной русской социальной антиутопии определяется как сложный, полигенетичный, метасемантический, интегральный комплекс, включающий символику: советскую идеологическую (красный цвет, мешки-флаги, звезда, серп и молот), русскую национально-культурную (балалайка, матрёшка, кокошник), фольклорную (молодильные яблоки, змей Горыныч, зелёные луга, цветущий круг), а также связанную с литературной утопической традицией (остров-сад, солярные символы, образы платоновской космогонии), культурософскую постструктуралистскую символику «мир-текст-словарь-энциклопедия-библиотека-лабиринт». Наслоение художественной семантики формирует новые объекты имагинативной реальности, сложный синтез различных культурных контекстов, приумноженный по силе своего обобщения и суггестивного воздействия, что не только обогащает, но и обостряет восприятие произведения читателем. В структуре антиутопического художественного целого символический ряд подвергается десакрализации посредством обнажения механизмов производства смыслов массовым сознанием, превращая господствующие утопические идеи и проекты в эскизные схемы и симулякры.
Современная русская экзистенциальная антиутопия отражает процесс деконструкции в художественном сознании эпохи постмодернизма традиционных национальных концептов и мифологем, который связан с переоценкой ценностей. Объектом интеллектуального критицизма, направленного на выявление внутренней противоречивости текста в процессе децентрации логоцентрических структур, становится не только советская утопия, но и доминирующие мотивы религиозно-православной литературы ожидания конца времен, Судного дня, мессии, царства Божьего на земле; национальные культурные концепты о спасении мира красотой, литературоцентризме русского национального сознания, святости и разумности юродства.
Художественный мир современной русской экзистенциальной антиутопии характеризуется высокой степенью художественного обобщения, специфическим видением мира «на грани», «на рубеже», «на пределе» его смыслообразующих начал. Экзистенциальная антиутопия обнаруживает, что всякая универсалия оказывается миражём, иллюзией социальной гармонии, вселенского счастья, истины, а в мире господствует уничтожающее Ничто, которое равносильно сущности бытия. Она становится двойным отрицанием абсолютных истин, например, таких как: гуманизм (А. Зиновьев «Живи»), прогресс (Л. Петрушевская «Номер Один, или В садах других возможностей»), моральные императивы власти (В. Пелевин «Жёлтая стрела»), национальные культурные концепты (В. Ерофеев «Русская красавица», «Пять рек жизни»).
Мифоутопические сюжетные архетипы в экзистенциальной антиутопии погружаются в мир эстетики аномалий и выполняют функцию не гармонизации действительности, а усугубления разлада с ней, внутренне отделяя героя от враждебного ему мира. Они обогащаются фольклорными мотивами о похищении красавицы чудовищем, о «провалищах», метаморфоз и метемпсихоза, игры-путешествия, блуждания души в лабиринте компьютерного пространства. Вектор модификаций в системе мотивов направлен на поиск средств гармонизации социального макрокосма с личностным микрокосмом. При этом базовой семантической матрицей выступает мотив о герое-избавителе, который в эскапистских сюжетах выражен в утопиях вневременного порядка, сконцентрированных на изображении универсальных ценностей, таких как платонизм, Господь, Любовь, Природа, Вера (Л. Петрушевская «Номер Один, или В садах других возможностей», А. Зиновьев «Живи», В. Пелевин «Жёлтая стрела», Л. Улицкая «Путешествие в седьмую сторону света»); а в антиутопиях с героическим сюжетом на бессмысленности искупительной жертвы героя (В. Ерофеев «Русская красавица», В. Маканин «Лаз», А. Зиновьев «Живи»). Трагический пафос экзистенциальной антиутопии усилен исповедальным характером повествования, позволяющим акцентировать мотивы обречённости, страдания, жертвенности. Эсхатологический миф в экзистенциальной антиутопии связывает различные вариации апокалипсической тематики, объединяя в художественной семантике утопическое неприятие действительности (критическая функция утопии) и экзистенциальное мироощущение катастрофизма и бессмысленности личностного бытия. Приоритетные позиции занимают коррелирующие мотивы:
теодицеи, с акцентированием изображения мирового зла в качестве испытания, посланного человеку ради благой цели (Вик. Ерофеев, Л. Петрушевская, А. Зиновьев);
танатологии, приобретающей в постмодернистской традиции онтологический характер переосмысления наиболее общих категорий сущего, (смерти Бога, субъектов истории и творчества, гибели культуры), что наиболее ярко представлено в антиутопиях Вик. Ерофеева, В. Маканина, В. Пелевина;
обретения подлинности через исчезновение в пространстве компьютерной игры (Л. Петрушевская).
Рассмотренные в диссертации векторы модификаций в системе символов современной экзистенциальной антиутопии позволяют обнаружить бинарные оппозиции, на которых основывается механизм деконструкции. «Благоуханный сад бергамотовых деревьев» превращается в «зловонное болото» (В. Ерофеев «Русская красавица»), вода в лёд (Л. Петрушевская «Номер Один, или В садах других возможностей»), солнечные лучи в электрический свет (В. Маканин «Лаз»), волшебная планета в замкнутую комнату (Л. Улицкая «Путешествие в седьмую сторону света»), поезд «Жёлтая стрела» движется к разрушенному мосту (В. Пелевин «Жёлтая стрела»). Деструкция символического ряда сознания героев экзистенциальной антиутопии становится основой поступательного разрушения основ классической рациональности и иерархической упорядоченности жизненного мира. Утраченный символический ряд определяет сужение горизонта существования, поэтому пафос героического невозможен. Нигилизм выступает в качестве смыслообразующей интенции эстетической рефлексии экзистенциальной антиутопии, актуализирующий смысловой ряд утрата-одиночество-разрушение-смерть-безысходность-неопределённость.
Современная русская научно-фантастическая антиутопия отражает процессы интеграции в художественном сознании и мышлении поэтических стратегий современной литературы и методов научного познания, которые основаны на верификации научной гипотезы. Функциональные проявления утопического художественного сознания техницистского типа в структуре научно-фантастической антиутопии выражены в художественном осмыслении экспериментов над человеком (А. Громов, С. Прокопчик, И. Сереброва, природной (А. Громов, Д. Галковский) и социальной средой (В. Рыбаков, Стругацкие).
Система мотивов в данной разновидности антиутопических произведений группируется вокруг руссоистской оппозиции «человек-биосфера», в которой доминантным выступает мотив идеального инобытия (Царства Божьего, Эдемского сада, Блаженных островов, Золотого века), трансформированный в «многомирие» ирреальных, виртуальных, фрактальных миров. При этом для изображения способов связи между параллельными мирами используются накопленные многовековой литературной практикой художественные стратегии и приёмы: философские сентенции, психоанализ, загробная жизнь, миражи и видения, шахматные и компьютерные игры, научные открытия. Они обеспечивают переход не только из одного пространства в другое, но и смену состояний интерсубъективности, взаимоперетекания физической и психической