ПОЭТИКА И ЖАНРОВАЯ СИСТЕМА ПРОЗЫ М. ГОРЬКОГО 1890 – НАЧАЛА 1900-Х ГОДОВ

Короткий опис

Харьковский национальный университет имени
В.Н. Каразина

На правах рукописи

УДК 821.161.1. 32. Горький

Надозирная Татьяна Владимировна

ПОЭТИКА И ЖАНРОВАЯ СИСТЕМА ПРОЗЫ М.ГОРЬКОГО
1890 НАЧАЛА 1900-Х ГОДОВ

10.01.02 русская литература

Диссертация на соискание научной степени
кандидата филологических наук

Научный руководитель
Московкина Ирина Ивановна,
доктор филологических наук, профессор

Харьков 2005

Оглавление:

Введение 3
Глава I. История и актуальные проблемы изучения раннего творчества М.Горького 7
§ 1.1. Основные этапы изучения раннего творчества М.Горького 7
§ 1.2. Теоретические основы исследования 31
Глава II. Отражение литературно-эстетических взглядов М.Горького в его ранней прозе. 41
Глава III. Литературные сказки, легенды и предания М.Горького 64
Глава IV. Календарная проза М.Горького: святочные и пасхальный рассказы 98
Глава V. «Босяцкая» проза М. Горького 118
§ 5.1. Типы героев и мотивы рассказов о босяках 118
§ 5.2. Пьеса М. Горького «На дне» как итоговое произведение «босяцкого» цикла 153
Заключение 173
Список использованных источников 184

ВВЕДЕНИЕ

Творчество МаксимаГорького одного из самых известных и тенденциозных писателей XX века изучается уже более ста лет, но все еще не приходится говорить о существовании общепринятой, целостной концепции наследия писателя. Дореволюционные критики сделали целый ряд точных и интересных замечаний относительно его раннего творчества, но не сошлись во мнениях о специфике горьковских героев, методе и художественной значимости его произведений. Советское горьковедение оставило огромное количество работ. Но поскольку в советскую эпоху Горький воспринимался в первую очередь как пролетарский, революционный писатель, основоположник социалистического реализма, это обусловило заданность идей и установок, определило односторонность толкования многих проблем. Постсоветское горьковедение объявило об освобождении от идеологического гнета и необходимости «пересмотра» наследия писателя. Но попытки переосмыслить творчество Горького за редким исключением не отличались бесстрастностью суждений и сводились к теме «Горький и советская власть». И все же в последнее время стали появляться работы, в которых представлен непредвзятый анализ отдельных произведений писателя, созданных на разных этапах его творческого пути. Более пристальное внимание стало уделяться не только реинтерпретации наиболее одиозных произведений Горького (например, романа «Мать»), но и ранней прозе.
Таким образом, сегодня творчество писателя, без которого невозможно представить литературу и литературно-общественную жизнь рубежа XIXXXвека, нуждается в беспристрастном, объективном изучении. И начинать нужно с его истоков становления художественного мира. Это и обусловливает актуальность исследования ранней прозы Горького в русле философских и эстетических идей, социо-культурных факторов и ведущих тенденций литературного процесса «серебряного века».
Связь работы с научными программами, планами, темами. Работа выполнена в рамках научной темы кафедры истории русской литературы Харьковского национального университета имени В.Н.Каразина «Проблемы метода, поэтики и жанра русской литературы XIX начала XX века».
Объектом исследования являются произведения Горького 1890-х годов.
Предмет исследования особенности поэтики, жанровая система ранней прозы писателя и воплощенная в ней концепция человека.
Методы исследования целостный, мотивный и интертекстуальный анализ художественного текста; сопоставительно-типологический анализ малой прозы Горького с жанровыми разновидностями современной ему литературы.
Цель исследования уяснение специфики художественно-эстетической природы ранней прозы Горького и ее места в русской литературе конца XIX начала XX века. Достижение данной цели предполагает решение следующих задач:
рассмотреть произведения Горького, посвященные проблемам литературы и ее роли в жизни общества;
выявить особенности поэтики литературных сказок, легенд и преданий писателя;
осуществить анализ новых жанровых модификаций календарной прозы Горького (святочных и пасхального рассказов);
проанализировать проблематику, типы героев и мотивную структуру рассказов писателя о босяках;
рассмотреть драму «На дне» как итоговое произведение «босяцкой» прозы и раннего творчества Горького в целом;
охарактеризовать особенности поэтики и жанровой системы ранней прозы писателя, а также природы его творческого метода;
определить роль и место раннего творчества Горького в литературе «серебряного века».
Научная новизна результатов исследования обусловлена тем, что впервые был проведен всесторонний анализ раннего творчества Горького в сопоставлении не только с традициями реализма и романтизма, но и с современной писателю «высокой» модернистской литературой, с одной стороны, и беллетристикой конца XIX начала XX века, с другой. Было установлено, что, опираясь на опыт писателей-реалистов, Горький художественно исследовал социально-психологические типы «бывшего человека» (в рассказах о босяках) и эгоцентриста (в сказках, легендах и преданиях). При этом они хотя и были соотносимы с героями романтических произведений и интертекстуально включали их в раннюю прозу Горького, увеличивая ее семантическую глубину, но все-таки рассматривались под новым углом зрения, в духе ведущих философских, эстетических и художественных тенденций «серебряного века».
С творчеством модернистов произведения писателя роднит стремление к «переоценке ценностей», философская проблематика, связанная с осмыслением типа сильной личности, соотносимой с ницшеанским сверхчеловеком, а также некоторые характерные черты поэтики символизма: мифопоэтичность образов (в том числе образа рассказчика и самого автора), мета- и интертекстуальность, важная роль образов-символов и мотивов, импрессионистичность и синестетичность художественного языка. В то же время, рассказы молодого писателя по степени семантической емкости и художественному уровню значительно уступают чрезвычайно сложным произведениям символистов.
В творчестве Горького были обнаружены такие черты массовой литературы, как тиражируемость приемов и конструкций, своеобразная «серийность», персонажи-маргиналы, сконструированные по образцу «сверхчеловека» («супермена»), явная риторичность, схематичность отдельных произведений. Это делало раннюю прозу Горького (как и массовую литературу) современным аналогом фольклора, близким и понятным самой широкой читательской аудитории. Именно это компенсировало художественную безыскусность ранних рассказов и «сказок» молодого писателя и вознесло его на литературный Олимп. Однако испытание временем показало, что Горького можно отнести к оригинальным и талантливым писателям второго ряда, внесшим вклад как в современную им литературу, так и в дальнейшее ее развитие.
Теоретическое значение исследования заключается в уточнении художественной природы раннего творчества Горького и определении его места в русской литературе конца XIX начале XX века. Показано, что для ранней прозы писателя характерно взаимодействие (иногда эклектическое) принципов отображения мира, свойственных литературе реализма, модернизма и массовой беллетристике того времени.
Практическое значение результатов исследования заключается в том, что они могут быть использованы при чтении вузовских курсов истории русской литературы конца XIX начала XX века, специальных курсов и проведении научных семинаров по творчеству Горького, а также при составлении учебников и учебных пособий по истории русской литературы.
Апробация результатов диссертации была осуществлена на международных научных конференциях: «Традиції Харківської лінгвістичної школи у світлі актуальніх проблем сучасної філології. До 200-річчя Харківського університету і філологічного факультету» (Харьков, октябрь2004), «Крим та світова література 2004» (Крым, сентябрь 2004).
Результаты исследования были отражены в четырех публикациях в специализированных изданиях: 1) «Ранняя проза М.Горького (сказки, легенды)// Вісник Харківського університету. № 572. Серія філологія. Вип. 36. Харків, 2002. С. 278283, 2) «”Царственно красивая и гордая фигура” женщины в ранней прозе М.Горького» // Вісник Харківського університету. № 627. Серія філологія. Вип. 40. Харків, 2004. С. 141144, 3) «Писатель читатель жизнь: эстетика М.Горького на страницах его ранней прозы» // Вісник Харківського університету. № 631. Серія філологія. Вип. 41. Харків, 2004. С. 239243, 4) «О некоторых особенностях мотивной структуры рассказов М.Горького о босяках 1890-х годов» // Вісник Харківського університету. № 659. Серія філологія. Вип. 44. Харків, 2005. С. 212215.

Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории русской литературы филологического факультета Харьковского национального университета имени В.Н.Каразина 30 июня 2005 года.

Список літератури

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование раннего периода творчества Горького в контексте социо-культурных факторов, философских, эстетических и художественных тенденций «серебряного века» позволяет уточнить представления о художественном мире писателя, его месте и роли в литературном процессе 1890-х годов.
Поколение писателей-восьмидесятников в лице лучших его представителей (В.Гаршина, В.Короленко, А.Чехова) и, по определению Чехова, «артели» беллетристов (М.Альбова, К.Баранцевича, А.Бежецкого, П.Боборыкина, В.Гиляровского, Ю.Говорухи-Отрока, В.И.Немировича-Данченко, И.Потапенко, И.Щеглова, И.Ясинского и др.), ощутив исчерпанность идейного и художественного «багажа» реализма середины века, стремились обновить его каждый в меру своих сил и возможностей. Гаршин создал первые образцы «очень коротенького романа» (так называлась одна из его новелл), в центре которого оказался идейно-нравственный кризис героя-интеллигента, начавшего переоценку демократических ценностей 1860-х и 1870-х годов [113]. Короленко в сибирских рассказах показал не только подобного интеллигента, но и «задумавшихся» бродяг выходцев из социальных низов [137]. Чехов сначала посмотрел на ценности «отцов», идейные и эстетические, через призму пародии и юмористического рассказа, а затем всерьез обратился к всестороннему художественному исследованию гносеологических основ коллизии «человек перед вопросом» [67]. Во всех этих случаях малая проза, пришедшая на смену роману, отличалась глубинным драматизмом, сопряженным с внутренними коллизиями героев и рассказчиков, и новизной художественной формы лаконизмом, важной ролью лирических и условных (прежде всего, символических) способов изображения [67].
На таком фоне новации остальных беллетристов выглядели намного скромнее. В лучших случаях им удалось обратить внимание на некоторые стороны жизни, которых ранее не касалась или почти не касалась русская литература [67]. Прежде всего, на быт и нравы обитателей приисков, фабрик, трущоб и других порождений современной цивилизации. Кроме того, на авансцену начали выходить интимные коллизии и сцены, ранее заменяемые в русских романах многоточием. Однако большинство таких произведений грешили описательностью и фактографизмом, а остающийся не выявленным глубинный трагизм жизни современного человека зачастую восполнялся внешними мелодраматическими эффектами: изображением сцен ревности, рыданий, криков, клятв, покушений на самоубийство и т.п.[113]. Обострению подобных коллизий и сцен способствовали также приемы, восходящие к романтической поэтике 1830-х годов, описание демонической внешности центрального героя, мрачной обстановки действия, контраст между страдающей личностью и пошлыми обывателями (толпой), изображенными в обличительно-ироническом плане.
Наиболее подходящим жанром для воплощения подобной картины жизни оказалась повесть, в которой тиражировались открытия, сделанные Тургеневым, Достоевским, Л.Толстым и другими романистами середины века, с одной стороны, и романтиками, с другой [67]. Такая проза породила поток еще более примитивной, эпигонской массовой беллетристики, не иссякший и в 1890-е годы [113]. Значительную часть ее составляла календарная и развлекательная, юмористическая литература [135].
Следующее поколение русских писателей также было неоднородным. Сторонники новой «высокой» духовности и художественности (Д.Мережковский, З.Гиппиус, Ф.Сологуб, В.Брюсов К.Бальмонт и др. символисты первого поколения) вырабатывали новую эстетическую теорию и реализовывали ее в свой художественной практике сначала в лирико-философской декадентской поэзии, а затем в неомифологической малой прозе и романистике [109,137]. Новейшие исследования творчества Л.Андреева, И.Бунина, А.Куприна свидетельствуют о том, что на словах не порывавшие с традициями реалистов XIX века, на деле они с самых первых шагов в искусстве стремились к его кардинальному обновлению [137].
Массовая же беллетристика в 1890-х годах приобрела еще больший размах, что, по мнению современных исследователей, само по себе тоже свидетельствовало об активизации процесса смены мировоззренческих и эстетических парадигм [135]. Быстро увеличившиеся ряды почти не приобщенного к культурным ценностям демократического читателя охотно выступали потребителями и заказчиками такой литературной продукции.
Как показало наше исследование, наиболее репрезентативные произведения Горького 1890-х годов объединяются в идейно-художественные единства неавторские циклы на основе общности жанра, образа рассказчика, типа героя, тематики, проблематики и системы мотивов. В свою очередь, на тех же основаниях эти циклы объединяется между собой, взаимодополняя друг друга. Так, в цикле рассказов, посвященных размышлениям о литературе, писатель поставил важнейшие художественно-эстетические проблемы, но, как показал анализ, так и не выработал завершенную литературно-эстетическую концепцию.
Календарная проза молодого писателя помогает уточнить его отношение к одной из проблем, поднятых в рассказах на литературные темы проблеме массовой беллетристики. Создавая свою святочную прозу, Горький, с одной стороны, пишет произведения, доступные самой широкой читательской аудитории, а с другой, обманывая читательские ожидания, полемизирует с массовой беллетристикой, выступая против весьма распространенной разновидности сентиментальных святочных рассказов.
В драме «На дне» находит свое разрешение одна из центральных проблем литературно-эстетического цикла выбор между правдой и ложью («низкими истинами» и «возвышающим обманом»). Лука, по сути, проповедующий «возвышенный обман», терпит сокрушительное поражение. Об этом красноречиво свидетельствует его исчезновение в разгар трагических событий и смерть Актера, самого верного последователя Луки. Что же касается «низких истин», то об их губительности для людей Горький заявил еще в «Читателе», а Клещ, в свою очередь, справедливо заметил: «какая тут правда? И без нее дышать нечем» [42:165].
Как показало исследование, драму «На дне» можно считать итоговой и для календарного цикла, поскольку она полностью вписывается в рамки этого жанра. Лука, появление которого можно соотнести с пасхальным «чудом», ненадолго, но пробуждает в ночлежниках веру. Горький написал только один пасхальный рассказ, и он, что примечательно, единственный из всех календарных произведений писателя, завершается относительно счастливо: финальный пейзаж заливает солнечный свет, внушающий веру в лучшее будущее. Надо отметить, что такой финал органично вписывается в пасхальную традицию русской литературы рубежа XIX XX веков, связанную с восприятием Пасхи как праздника, вселяющего надежду на обновление и возрождение. На жизнеутверждающем фоне особенно выделяется финал «пасхальной» драмы Горького смерть Актера и возникающий в связи с этим образ смерти-избавительницы. Как мы уже отмечали, календарная проза писателя выглядит пессимистично даже в контексте русской литературы, но трагическое окончание «На дне», произведения, по-видимому, не случайно приуроченного к «празднику праздников», окрашивает ее в особенно мрачные тона.
В ранней прозе писателя были испытаны как условные, так и жизнеподобные способы и принципы изображения действительности. Доминирование первых привело к созданию литературных сказок, преданий и легенд, соотносимых не только и не столько с фольклорными и романтическими образцами, сколько с «новыми мифами» символистов и массовой литературой. Именно здесь появляется горьковский герой, которого до сих пор традиционно называют романтическим, сегодня уже не мотивируя это хрестоматийно известное и потому кажущееся аксиоматическим определение [6,149].
На самом же деле, как показало исследование, это был новый литературный тип сильной личности, который создавался хотя и с учетом романтических моделей (функционировавших как интертекст), но возник под влиянием Ницше, с одной стороны, и новыми реалиями и чаяниями русской жизни, с другой. Горький открыл и ввел его в литературу одновременно с символистами (ср. подобный тип в «Христе и Антихристе» Мережковского и т.п.). Но, в отличие от их «новых мифов», в горьковских «сказках» этот тип был лишь пунктирно очерчен, а его концептуальным ядром оказался эгоцентризм, истолкованный как своеволие и право сильного. Это профанировало предтекст и идеи немецкого философа, но зато делало понятным и притягательным для массового читателя. Подобное профанирование ницшеанской концепции к началу ХХ века станет в российской культуре широко распространенным явлением [31].
Условная проза Горького оказалась в русле одной из ведущих и, как показало время, продуктивных тенденций литературы 1890-х годов, рождения неомифологической прозы с героем нового типа. Причем создаваемые им образцы отвечали читательским ожиданиям как элитарной, так и массовой «публики». Писательская репутация Горького с самого начала возникала как социо-культурное, а не собственно литературно-художественное явление: «публика» дождалась нового героя и нового писателя, возведя последнего в ранг Кумира.
Оставаться в роли Кумира молодому писателю помогала «творимая легенда» о себе самом, что тоже, с одной стороны, сближало его с жизнетворческими устремлениями символистов, а с другой с законами создания и функционирования массовой беллетристики. Писатель создал маску схематично очерченный образ рассказчика, почти без изменений переходящий из рассказа в рассказ и поэтому легко узнаваемый читателями. Он получил имя (Максим), отсылавшее к вымышленному автору (Максиму Горькому), а вскоре и облик, идентичный портретам реального А.М.Пешкова, который возникал в сознании читателей, видевших фотографии молодого писателя на многочисленных почтовых открытках. Так возникал «новый миф» о некоем Максиме Горьком, который Пешков, судя по всему, затем сознательно поддерживал на протяжении всего творческого пути.
Сравнение горьковского рассказчика с соответствующими образами его предшественников, и прежде всего, созданных Короленко, позволяет увидеть еще несколько своеобразных черт. В сибирских рассказах Короленко рассказчик, как уже говорилось, представал в облике интеллигента, переживающего идейно-нравственный кризис. Поэтому источником драматизма в рассказах горьковского «учителя» были не только эпически воссозданные истории (коллизии) бродяг, но и лирический сюжет рассказчика, автобиографически и психологически соотносимого с автором. На этом фоне становится очевидным отсутствие такового у Максима, выступающего в роли слушателя легенд и сказок, доставляющего ему не столько пищу для напряженных раздумий, сколько эстетическое наслаждение. В рассказах о босяках он тоже оказывается в подобной роли «проходящего» зрителя или слушателя.
Следует отметить и то, что образ горьковского рассказчика очерчивается лишь пунктирно: он выходец из «низов», успевший в некоторой степени приобщиться к современным достижениям культуры и цивилизации, но так и не принявший органично ценности, образ чувства, мысли и жизни интеллигентных «верхов». В описываемое время он, как и герои-рассказчики, ведет образ жизни бродяги, босяка. Поэтому он везде не «чужой», но и не вполне «свой». Как динамичный характер он не выписан, психологически не разработан и не вписан в самостоятельный сюжет. Отсутствие глубинного драматизма в образе рассказчика Горький попытался компенсировать внешней экспрессивной риторикой, что заставляет вспомнить беллетристику конца века.
Центральная проблема горьковского творчества 1890-х годов поиск и исследование типа сильной личности, соотносимого с ницшеанским сверхчеловеком, поставленная, но не решенная в условной прозе, продолжает осмысляться молодым писателем в календарной прозе. В святочных и пасхальном рассказах он приходит к выводу, что претендент в сверхчеловеки, перенесенный из условного мира сказок, легенд и преданий на реальную почву, демонстрирует худшие качества человеческой натуры. Таким образом, можно говорить об эволюции взглядов писателя: если в условной прозе он предполагал возможность обнаружения сверхчеловека в современной действительности, то в календарных рассказах подверг это серьезному сомнению. Даже Силан один из главных героев самого «оптимистического» календарного рассказа «На плотах» демонстрирует весьма непривлекательные черты характера.
«Босяцкий» цикл автор писал на протяжении всех 1890-х годов, поэтому здесь эволюция типа сильной личности наиболее очевидна. В первых произведениях, написанных в 18921895 годах, Горький постепенно приходит к мысли о том, что сильная личность, соотносимая с ницшеанским «сверхчеловеком», в условиях российской жизни конца XIX века может появиться лишь в маргинальной среде «бывших людей». И выводит в «Челкаше» очередного претендента в сверхчеловеки Гришку Челкаша. Однако уже в «Коновалове» намечается авторская разочарованность в герое-босяке, возникает символический образ «тлеющего» человека, а завершает ряд героев-ницшеанцев Васька Пепел из драмы «На дне».
Как показал анализ раннего творчества Горького, можно говорить о том, что пьеса «На дне» является итоговым произведением не только рассказов о босяках, но и всей ранней прозы, поскольку здесь обобщены все основные проблемы, которые были подняты в рассказах 1890-х годов. Драма «На дне» не только подвела черту под художественным исследованием типа сильной личности и изобразила «мир на пороге катастрофы», но и ознаменовала собой начало нового этапа в творчестве писателя богостроительства. Об этом свидетельствуют знаменитые монологи Сатина, в которых автор уже пытается обозначить нового героя.
В горьковских рассказах о босяках, на первый взгляд, доминировали жизнеподобные способы и формы воссоздания действительности. Представленные у Горького жанровые разновидности лиро-эпического рассказа (чаще всего с композицией «рассказ в рассказе») не только не стали чем-то новым в русской литературе, а, напротив, были широко распространены в 1880 1890-е годы (в том числе в прозе Короленко). Горький удачно вписался в это продуктивное русло русской литературы, используя опыт своих предшественников реалистов и, в то же время, модифицируя малую прозу в духе требований «серебряного века».
С литературой модернизма произведения писателя роднило стремление к «переоценке ценностей», философская проблематика, связанная с осмыслением типа сильной личности, соотносимого с ницшеанским сверхчеловеком. Художественно исследуя такой тип героя, Горький обнажил экзистенциальную сущность человека, и пришел к выводу о трагичности человеческого бытия, к изображению «мира на пороге катастрофы», что соответствовало миру без «возрождения» в творчестве символистов. Кроме того, его художественному миру присущи некоторые характерные черты, типологически сходные с поэтикой символизма: мифопоэтичность образов, высокая степень авто- и интертекстуальности, важная роль образов-символов и мотивов, импрессионистичность и синестетичность художественного языка. Раннее творчество писателя характеризуется системностью и взаимосвязанностью, что тоже было характерно для символистской литературы.
Как показало исследование, в раннем творчестве Горького проявились тенденции, характерные для литературы «серебряного века», но их художественное воплощение обнаруживает разнокачественность модернистских текстов и рассказов молодого писателя. Так, Горького, как и символистов, заинтересовал образ ницшеанского сверхчеловека, но если последних привлекало внимание философа к культурно-философским и историческим проблемам, то рассказы Горького (как и его сказки) способствовали восприятию Ницше как философа, проповедующего право сильного.
В творчестве писателя обнаруживаются и такие черты массовой литературы, как «серийность», тиражируемость приемов и конструкций, явная риторичность, схематичность отдельных произведений. Однако нужно отметить, что при этом его произведениям не присуще эпигонство. Образ сильной личности, чрезвычайно характерный для прозы Горького 1890-х годов, активно разрабатывался массовой беллетристикой, но гораздо позже: в 1900 1910-х годах. Писатели-беллетристы, по сути, выполняли «закрепляющую, шаблонизирующую» функцию, используя темы, проблемы и приемы декадентской литературы. Так, в произведениях М.П.Арцыбашева 19021905 годов («Куприян», «Ужас», «Бунт», «Смех») ведется напряженный поиск «вольного и сильного героя, свободного как от условностей, так и от постулатов общественно-этического” договора» [47:672]. Черты ницшеанского героя явственно видны и в творчестве А.П.Каменского («Люди») [137].
Что касается массовой беллетристики 1880 1890-х годов, то здесь на одно из главных мест выдвинулась «теория малых дел», которая исходила из признания существующего порядка вещей и призывала к примирению с ним. Героем литературы, поставившей во главу угла «теорию малых дел» был «средний человек”, активно содействующий процветанию своего края”, но не помышляющий ни о какой борьбе» [60:38]. Такой тип героя имел место в произведениях В.Н.Немировича-Данченко, К.С.Баранцевича, И.Щеглова и других. Пожалуй, наиболее характерным в этом отношении было творчество И.Н.Потапенко, которого, кстати, называли кумиром 1890-х годов. В своем романе «Не-герой» он высказывает мысль о том, что господствующим в современной жизни стал «средний человек», не ставящий перед собой задач, которые ему не по плечу. Еще одной характерной чертой массовой литературы 1880-х годов были настроения скептицизма и пессимизма. Например, в творчестве М.Н.Альбова, К.С.Баранцевича мир представал как враждебный человеку, а зло как неизбежность.
Кроме того, следует отметить принципиальное различие жанровых систем названных беллетристов и Горького. Если в массовой беллетристике 1880 1890-х годов одно из главных мест продолжали занимать повесть и роман, доставшиеся «в наследство» от романистов-предшественников, то проза начинающего писателя была представлена в основном малыми жанрами. Эта тенденция к лаконизации, емкости художественного языка роднила Горького с писателями-реалистами первого ряда (поздним Толстым, Чеховым и т. д.)
Таким образом, на фоне беллетристической литературы творчество Горького 1890-х годов, несомненно, предстает как самобытное. Совершенно очевидно, что писатель шел в ногу с «высокой» литературой, ставя и осмысляя наиболее актуальные проблемы своего времени, а не эксплуатировал, как беллетристы начала XX века, «модные» темы эпохи. Как представляется, раннее творчество Горького являет собой «новую» литературу, сознательно ориентированную на самую широкую аудиторию и занимающую особое место в литературе рубежа веков: между сложными, утонченными произведениями русских символистов, рассчитанными на довольно узкий круг читателей, и массовой беллетристикой, тиражирующей темы, проблемы и мотивы классической русской литературы XIX века и зарождающегося модернизма.
Как мы уже говорили, наиболее распространенным в горьковедении является мнение, что в раннем творчестве Горького сочетаются, последовательно соединяясь или параллельно сосуществуя, реалистическое и романтическое начало. Подобная точка зрения высказывается и в новейших исследованиях[6,149,164]. Неоднократно отмеченная исследователями романтическая исключительность горьковских героев и специфика топоса его произведений (море, степь) вроде бы вписываются в романтическую традицию. Но, во-первых, черты романтизма (типы героев и коллизий) на самом деле присутствуют в горьковских рассказах лишь интертекстуально. Во-вторых, автор дистанцирован от своих героев, что роднит его с писателями-реалистами, художественно исследовавшими романтический тип личности. И, наконец, «романтический» герой разрабатывался Горьким в духе ведущих тенденций литературы конца XIX начала XX века, с ее стремлением все переоценить и подвергнуть сомнению и интересом к философии Ницше.
Выявляя закономерности, которые прослеживаются от одной литературной системы к другой, И.П.Смирнов в монографии «Художественный смысл и эволюция поэтических систем» отмечает: «Каждая обретает значение в соотношении с предыдущей. Противостоя ближайшему литературному ансамблю, новосозданная система тем не менее не дублирует ту, которая отдалена от нее на два трансформационных шага все же это только опора, а не возвратное движение» [148:2728]. Как показало наше исследование, раннее творчество Горького только опирается на художественную систему романтизма, интертекстуально включая ее в себя, а не являет собой «возвратное движение» к ней.
В 1890-е годы происходило становление художественного метода молодого писателя, и в связи с этим сложно говорить о преобладании в его творчестве принципов, соотносимых с каким-либо одним направлением. Не случайно в его произведениях постоянно перемежаются условные и жизнеподобные формы отображения жизни. Как показало исследование, ранняя проза Горького представляет соединение, зачастую эклектическое, реалистических, символистских и импрессионистических начал.
Так, в рассказах о босяках, наиболее тесно соприкасающихся с реалистической традицией, Горький изображает социальную среду ориентируясь на опыт писателей-реалистов XIX века. Однако главные герои многих произведений («Челкаша», «Проходимца», «Каина и Артема», «Бывших людей»), представляющие собой различные варианты сверхчеловека, являются искусственно смоделированными и нетипичными для босяцкой среды. Помещая их в реальные жизненные обстоятельства, писатель экспериментирует с таким типом героя, стремясь к обнажению его глубинной сущности. В то же время, в рассказах о босяках сделана попытка экзистенциального и онтологического осмысления основ бытия.
Пройдя проверку временем, ранняя проза Горького репрезентует его как талантливого беллетриста, писателя «второго ряда», чутко улавливающего требования жизни и искусства, по-своему сумевшего на них ответить. В соответствии с современными представлениями о беллетристике (в том числе и массовой) она рассматривается не только аксиологически, как «середина» или «низ» искусства, но и функционально, как «протоплазма», питательная среда и даже механизм смены художественно-эстетических парадигм. В итоге возникают достаточные основания утверждать, что отнесение ранней прозы Горького к беллетристике не снимает вовсе, а только по-новому ставит вопрос о его вкладе в художественное развитие русской литературы и о его социо-культурной роли в литературном процессе конца XIX века.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Агнесов Г. Обучение «видению» художественного текста // Вопросы мастерства писателей и эстетического воспитания студентов. Свердловск: Сред.-Ур. кн. изд-во., 1965. С. 125138.
2. Адрианов С.А. «На дне» Максима Горького: Критический набросок // Максим Горький: pro et contra: личность и творчество Максима Горького в оценке русских мыслителей и исследователей: антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. С. 630 642.
3. Азбелев С.Н. Отношение предания, легенды и сказки к действительности // Славянский фольклор и историческая действительность М.: Наука, 1965. С.5 25.
4. Бабаян Э. Ранний Горький: У идейных истоков творчества. М.: Худож. лит., 1973. 232 с.
5. Басинский П.В. Логика гуманизма: Об истоках трагедии Максима Горького // Вопросы лит. 1991. № 2. С. 129154.
6. Басинский П. В. Максим Горький // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов): В 2 т. М.: Наследие, 2000. Т. 1. С. 505539.
7. Басинский П.В. Странный Горький // Лит. учеба. 1991. Кн. 5 6. С. 2737.
8. Баран Х. Дореволюционная праздничная литература и русский модернизм // Поэтика русской литературы начала XX века. М.: Издат. группа «Прогресс» «Универс», 1993. С. 302 320.
9. Баранов В.И. Огонь и пепел костра: М. Горький: Творческие искания и судьба. Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1990. 367 с.
10. Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. 314 с.
11. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 444 с.
12. Башляр Б. Избранное: Поэтика пространства. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОСС ПЭН), 2004. 376 с.
13. Белый А. Фридрих Ницше // Ницше: pro et contra: антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 2001. С. 878903.
14. Березак И. Разоблачение утешительства // Звезда. 1937. № 6. С. 159170.
15. Богач Г. Горький и молдавский фольклор. Кишинев: Картя Молдавеняскэ, 1969. 234 с.
16. Бодрийяр Ж. Система вещей. М.: Рудомино, 2001. 222 с.
17. Боцяновский В. В погоне за смыслом жизни // Максим Горький: pro et contra: личность и творчество Максима Горького в оценке русских мыслителей и исследователей: антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. С. 240261.
18. Браун Э.Д. Символическое влияние на «реалистический» стиль Горького // Русская литература XX века: Исследования американских ученых. СПб.: Изд-во ун-та, 1993. С. 156 175.
19. Бродская С. Горьковский номер журнала «Europe» // Вопросы лит. 1961. №1. С. 150 153.
20. Бродская С. Максим Горький в зарубежной критике // Вопросы лит. 1963. №3. С. 187 194.
21. Бродская С. О некоторых зарубежных критиках Горького // Изв. АН СССР. 1970. Вып. 3. Том 29. С. 236244.
22. БродскаяС., БяликБ. Не умирающее и не стареющее // Иностр. лит. 1968. №2. С. 203216.
23. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М.: Academia, 2001. 320 с.
24. Брюсов В.Я. Ключи тайн // Брюсов В.Я. Среди стихов: 1824 -1924: Манифесты, статьи, рецензии. М.: Сов. писатель, 1990. С. 89109.
25. Бушмин А.С. Об аналитическом рассмотрении литературного произведения // Бушмин А.С. Наука о литературе: проблемы, суждения, споры. М.: Современник, 1980. С. 104125.
26. Бялик Б. Горький-драматург. М.: Сов. писатель, 1962. 635 с.
27. Бялик Б. Гуманизм подлинный и мнимый // Знамя. 1978. № 7. С. 215227.
28. Бялик Б. Судьба Максима Горького. М.: Худож. лит., 1986. 479 с.
29. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учебное пособие / Л.В.Чернец, В.Е.Хализев, С.Н.Бройтман и др. /. М.: Высш. шк.; Издат. центр «Академия», 1999. 556 с.
30. Е.-М.деВогюэ. Максим Горький: Его личность и произведения: Критический очерк. М.: Изд-во М.К.Клюкина, 1903. 112 с.
31. Вожди умов и моды: Чужое имя как наследуемая модель жизни. СПб.: Наука, 2003. 343 с.
32. Волков А.М. Горький и литературное движение конца XIX и начала XX века. М.: Сов. писатель, 1951. 531 с.
33. Воровский В. Максим Горький // Воровский В. Литературно-критические статьи. М.: Гослитиздат, 1948. С.223241.
34. Гавриш Т.Р. В поисках человека: К изучению пьесы М. Горького «На дне» // Лит. в шк. 2001. № 7. С. 19 20.
35. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. М.: Наука, 1993. 304 с.
36. Гачев Г.Д. Логика вещей и человек: Прение о правде и лжи в пьесе М. Горького «На дне». М.: Высш. шк., 1992. 95 с.
37. Гельрот М. Ницше и Горький (Элементы ницшеанства в творчестве Горького) // Максим Горький: pro et contra: личность и творчество Максима Горького в оценке русских мыслителей и исследователей: антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. С. 381429.
38. Георгиевич Н. Максим Горький: Его значение в русской жизни и литературе. Одесса: Тип. Шульце, 1903. С. 331.
39. Гиршман М.М. Литературное произведение. Теория и практика анализа. М.: Высш. шк., 1991. 160 с.
40. Гозенпуд А. Краткий оперный словарь. К.: Музична Україна, 1986. 248 с.
41. Горький М. Полное собрание сочинений: В 25 т. М.: Наука, 19681976.
42. Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. М.: Госиздат Худож. лит., 19491955.
43. Горький и его эпоха: Исследования и материалы. М.: Наука, 1989. Вып. 1. 280 с.
44. Гречнев В.Я. Горький-новеллист // Русский рассказ конца XIX начала XX века. Л.: Наука, 1979. С. 154196
45. Груздев И. Горький и его время. М.: Гослитиздат, 1962. 700 с.
46. Груздев И. Современный Запад о Горьком. Л.: Прибой, 1930. 223 с.
47. Гуляев И.А. Романтизм в раннем творчестве Горького // Из истории русского романтизма. Кемерово: Кемер. пед. ин-т, 1971. Вып. 1. С. 160176.
48. Гурвич И. Русская беллетристика: эволюция, поэтика, функции // Вопросы лит. 1990. № 5. С. 113142.
49. Данилов С.С. М. Горький. М.: Искусство, 1950. 232 с.
50. Достоевский Ф.М. Мальчик у Христа на елке // Святочные истории: Рассказы и стихотворения русских писателей. М: Рус. кн., 1992. С. 114118.
51. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. СПб.: Изд-во Спб. ун-та, 1995. 228 с.
52. Дьякова Е.А.Беллетристы 19001910-х гг.: Михаил Арцыбашев, Анатолий Каменский, Анастасия Вербицкая и др. // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов): В 2 т. М.: Наследие. 2000. Т. 1. С. 669687.
53. Ермакова М.Я. Развитие традиций Достоевского в новаторском искусстве М. Горького. // Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе XX века. Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1973. С. 257318.
54. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин // Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы. Л.: Наука, 1978. 423 с.
55. Жирмунский В.М. Задачи поэтики // Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977 С. 1555.
56. Заика С.В. М.Горький в общественном мнении начала века (1898-1904) // М.Горький и его эпоха: Материалы и исследования. М.: Наследие, 1995. Вып. 4. С. 4653.
57. Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века: Диалоги на границах столетий: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. 304 с.
58. Зингерман Б.И. Очерки истории драмы 20 века. М.: Наука, 1979. 392 с.
59. Зобнин Ю.В. По ту сторону истины (случай Горького) // Максим Горький: pro et contra: личность и творчество Максима Горького в оценке русских мыслителей и исследователей: антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. С. 642.
60. З