ИНФЕРНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ РУССКОЙ ПРОЗЫ XX ВЕКА. ИСТОКИ. ТИПОЛОГИЯ. ТРАНСФОРМАЦИЯ

brief description

КИЕВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ТАРАСА ШЕВЧЕНКО

Грузин Юрий Валерьевич
Индекс УДК 821.161.1-312.2«19»
ИНФЕРНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ РУССКОЙ ПРОЗЫ XX ВЕКА. ИСТОКИ. ТИПОЛОГИЯ. ТРАНСФОРМАЦИЯ
10.01.02 — русская литература
Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологический наук
Научный руководитель:
Пахарева Клара Михайловна к. филол. наук, доц.
Киев - 2001
СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ............................................................................. 2
ВЕДЕНИЕ..................................................................................... 3
РАЗДЕЛ 1.
ФОЛЬКЛОРНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОЧНИКИ ИНФЕРНАЛЬНОГО ГЕРОЯ ЛИТЕРАТУРЫ ЕВРОПЫ
и России............................. :..................................................... 21
РАЗДЕЛ 2.
ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПЦИИ ИНФЕРНАЛЬНОГО
ГЕРОЯ В РУССКОЙ ПРОЗЕ КОНЦА Х1Х-ХХ ВЕКОВ 87
РАЗДЕЛ 3.
ТРАНСФОРМАЦИЯ ИНФЕРНАЛЬНОГО ГЕРОЯ
В РУССКОЙ МАССОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
КОНЦА XX ВЕКА..................................................................... 150
ВЫВОДЫ................................................................................... 194
ПРИМЕЧАНИЯ.......................................................................... 200
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ.................. ...211

ВВЕДЕНИЕ
В переломные эпохи политической и социальной нестабильности, переосмысления морально-этических ценностей, какими, безусловно, являются рубежи Х1Х-ХХ и ХХ-ХХ1 веков, значительно возрастает интерес общества к сверхъестественным феноменам, в том числе и к инфернальным фигурам.
Инфернальный герой (от латинского к^етш — «находящийся внизу, адский, хтонический, подземный»; слова, образованные от этого корня, в некоторых романских языках - итальянском, испанском и др. до сих пор обозначают ад, преисподнюю) — фигура сверхъестественного происхождения, олицетворяющая зло, деструктивное начало. В русской литературе нет единого типа инфернального героя. В творчестве различных авторов инфернальные фигуры обладают различными доминирующими психологическими чертами: «Дух отрицанья, дух сомненья» Пушкина, «Князь познанья и свободы» Лермонтова, «Пошлый чёрт» Гоголя и Достоевского, повелитель «всякой тьмы и теней» Булгакова. Термин «инфернальный» используется спорадически наряду с определением «демонический». Часто для характеристики инфернального героя употребляются определения «мистический» и «фантастический».
В данном исследовании понятие «инфернальный герой» будет обозначать героя, генетически связанного с архетипом персонифицированного агрессивного деструктивного начала. Неинфернальные по своему происхождению персонажи могут быть представлены как носители элементов инфернальности в силу особенностей своей психологии и поведения. В литературоведении носителей подобных качеств называют «демоническими», а их мироощущение - «демонизмом»[1]. В диссертации термин «демонический»
выступает как синоним термина «инфернальный» и определяет не столько психологическую демоничность, сколько связь персонажа с хтоническими магическими силами, даже в тех случаях, когда играет функция его креативная, а не деструктивная.
В России большинство исследований генезиса и эволюции инфернального героя публикуется на рубеже XIX - XX веков, в период всплеска интереса к фантастическому и мистическому. Среди них можно назвать работы зарубежных учёных, переведённые в России в этот период и посвящённые проблеме эволюции инфернального героя в мифе и фольклоре Европы и некоторых азиатских регионов (в отдельных случаях речь идёт также об аборигенах Америки и Австралии). Следует сразу отметить, что в трудах русских авторов также в первую очередь исследуется феномен инфернального персонажа в европейской культуре, и лишь во вторую - в русской. Причины этого явления будут рассмотрены ниже, а пока хотелось бы остановиться на нескольких наиболее известных монографиях указанного периода.
В 1900 году в Москве выходит «Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней» доктора А. Леманна. Данное исследование не утратило своей актуальности и до наших дней (С.
А. Токарев приводит его как один из источников в своей статье «Дьявол» в энциклопедии «Мифы народов мира» С.-471). Однако эта работа, при всех своих бесспорных достоинствах, посвящена мифологии и фольклору, а не собственно литературе. Автор, приводя цитаты из «Одиссеи» Гомера или «Старшей Эдды», рассматривает данные произведения не как явления литературы, а как свидетельства, зафиксировавшие особенности мировоззрения ахеян и древних скандинавов. Таким образом, «Историю суеверий и волшебства» можно отнести к работам, в которых исследуются
особенности мировоззрения людей и влияние на него различных факто­ров (развитие науки, особенности социальных систем), но не литература.
Монографию Орлова М. А. «История сношения человека с дьяволом» (Санкт-Петербург, 1920) также можно отнести к области собственно истории, а не истории кулыуры, подобно вышеупомянутому исследованию Леманна. Орлов концентрирует своё внимание на теологических теориях, распространившихся в Европе в период «охоты за ведьмами». Следует отметить, что хотя в «Истории...» славянская демонология уже присутствует, она занимает несравнимо менее значительное место, чем европейская. Практически русский инфернальный герой рассматривается автором лишь в приложениях «Дополнение к I и II отделам. Русская чертовщина» и «Дополнение к III отделу. Преследование колдунов и ведьм на Руси». Автор использует большое количество фольклорных материалов и исторических документов, свидетельствующих об особенностях эволюции инфернального героя, но не говорит о воздействии меняющихся взглядов общества на литературный процесс.
Наиболее близким к литературоведению и в то же время наименее удачным с научно-исторической точки зрения следует считать последний IV «Отдел» данной книги, точнее II, III и IV главы этого отдела. В нём идёт речь о сатанистских сектах, существовавших в XVIII-XIX веках. В этих главах Орлов пересказывает в сокращённом виде книгу «Дьявол в XIX столетии» доктора Батайля, представляющую собой мистификацию от первой до последней строки. Разумеется, Орлов мог не знать о скандальной саморазоблачительной речи Габриэля Жогана Пажеса (писавшего под псевдонимом Лео Таксиль), наставника и напарника Карла Хакса (доктора Батайля), произнесённой 19 апреля 1897 года, однако для современного специалиста . «Дьявол в XIX столетии» никак не может считаться научным источником. В то же время опусы Таксиля и Батайля безусловно являются фактом литературы, как и, скажем, «Песни Оссиана» (несмотря на огромную разницу в художественных уровнях этих
произведений), и в таковом качестве представляют собой потенциальный объект изучения для литературоведа. К сожалению, Орлов не даёт сколько-нибудь существенного анализа и оценки «Дьявола в XIX столетии», ограничиваясь кратким пересказом отдельных эпизодов книги.
Более полным и глубоким представляется исследование русского писателя, публициста и историка А. В. Амфитеатрова «Дьявол в быте, легенде и в литературе средних веков», создававшееся позднее, в 1911 году. Автор уделяет определённое внимание литературе (например «Фаусту» Гете), рассматривая литературу как неотъемлемую часть культурной жизни человечества. Монография Амфитеатрова содержательна, хотя своеобразная структура книги несколько нарушает хронологическую последовательность эволюции инфернального героя. Кроме того, уделяя много внимания функциональной нагрузке ин­фернального героя в сфере психологии и мировосприятия человека, автор мало говорит о его функционировании и в рамках художественного литературного произведения.
Всех вышеперечисленных недостатков (недостатков исключительно с точки зрения литературоведа) лишена монография Матушевского И. «Дьявол в поэзии. История и психология фигур, олицетворяющих зло в изящной словесности всех народов и веков», переведённая с польского В. М. Лавровым и изданная в Москве в 1901 году. Сам автор заявляет, что это первое столь масштабное произведение, посвящённое инфернальным героям мифологии и литературы. Разумеется, несмотря на заявленную в заглавии хронологическую и географическую всеохватность работы, это достаточно небольшое по объёму исследование не может охватить все литературные феномены мировой культуры, однако основные тенденции уловлены автором верно и хорошо аргументированы. Большая часть прогнозов, сделанных автором относительно эволюции инфернального героя в первой половине XX века, в настоящий момент может быть признана точными. К сожалению, И. Матушевский недостаточно внимания

уделил русской литературе.
Такое замалчивание факта существования инфернального героя в русской литературе вовсе не результат некоего сговора, а просто свидете­льство относительной слабости и неразвитости самой традиции, о причи­нах каковой речь пойдёт ниже. Если фольклорная традиция изучена неплохо, то о литературной очень долго исследователи практически не упоминают.
Хотя изыскания в области фольклористики и не являются определяющими для данной работы, необходимо упомянуть некоторые из них, поскольку они оказали определённое влияние на формирование литературных инфернальных героев в русской художественной прозе. Это «Материалы по народным верованиям великоруссов» Д.Н. Ушакова (Москва. - 1986), «Киевские ведьмы О. Сомова (альманах «Новоселье». - 1833), «Нечистая, неведомая, и крёстная сила» С. В. Максимова, «Бес» Ф. И. Буслаева, «Демонология в древнерусской литературе» Рязановского Ф.А (Москва.-1915).
И фольклорные, и исторические труды, хотя и не имеют прямого отношения к литературе, необходимы при исследовании феномена инфернального героя, неизменно сохраняющего прочную связь как с литературным, так и с мифологическим, историческим и фольклорным интертекстом - («Ершалаимские главы» в «Мастере и Маргарите» Булгакова - только наиболее яркий пример из области русской литературы).
Кроме вышеупомянутых исторических исследований, включавших в себя значительный элемент фольклористики, следует упомянуть и исторические исследования в чистом виде, особенно посвящённые средневековой европейской «охоте за ведьмами» - периода в определённой степени ключевого для формирования образа инфернального героя в западноевропейской и русской литературах. Это «Колдовство. Документы - процессы» В. Б. Антоновича (СПб — 1877) и в
определённой мере дополняющее его исследование Я. Канторовича «Средневековые процессы о ведьмах» (СПб - 1899). Подобные
исследования могли служить источником информации для писателей, обращавшихся в своих произведениях к инфернальному герою, но сами по себе с литературоведческой точки зрения не представляют особого интереса.
В начале XX века русские писатели обращаются к экзистенциальным проблемам, связанным с инфернальным героем, причём не только в художественных, но и в публицистических и критических произведениях. Они носят философский характер, как, например, статья Ф. Сологуба «Человек человеку - дьявол», или литературоведческий, как, например, статья Д. С. Мережковского «Гоголь и черт».
Статья Д. С. Мережковского интересна с точки зрения эволюции инфернального героя в русской литературе. Однако, как и многие исследователи феномена инфернального героя, Д. С. Мережковский концентрирует своё внимание на инфернальном герое одного конкретного автора (в данном случае Гоголя) и сводит к минимуму литературный контекст.
Известно, что значение инфернального героя в творчестве символистов было велико, однако вряд ли можно добавить к вышеприведённому списку крупные научные работы. Инфернальность представляется в данном случае скорее фактом мировоззрения, но не предметом исследования. Об этом убедительно говорит А. Ханзен-Леве в монографии «Русский символизм», изданной Вене в 1989 (русский перевод - Санкт-Петербург, 1999), а также С. Л. Слободнюк в «Идущих путями зла...» (СПб: Алетейя. - 1998).
В советский период количество научных работ, посвящённых инфернальному персонажу, резко сокращается. Сферы интересов исследователей в этот период достаточно жёстко регламентированы. Это или фольклорные изыскания, к которым примыкает анализ образа
инфернального героя в произведениях древнерусской литературы, или исторические исследования, подобно упомянутой книге Орлова рассматривающие инфернального героя как феномен культурной жизни, находящийся к тому же под большим влиянием социальных факторов.
К работам первого типа можно отнести такие интересные и масштабные исследования, как «Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX века» Токарева С. А. (М.-Л. 1957) или «Мифологические персонажи в русском фольклоре»
Э.В.Померанцевой. Однако, как явствует даже из самих названий вышеприведённых монографий, они не посвящены исключительно инфернальному герою, а рассматривают его только как часть фольклора и мифологии. Что касается специальных исследований, посвящённых демоническому герою, то следует говорить не о монографиях, а об отдельных статьях - например, «Из заметок по славянской демонологии I - Откуда дьяволы разные» и «Из заметок по славянской демонологии 2 - Каков облик дьявольский?» Н. И. Толстого (Тарту. - 1974 и 1976 соответственно). Немало работ на смежные темы - колдовство ведьмы, первобытные религии: X. Свенко «Магия и религия» (М. - 1965), С.А.Токарев «Сущность и происхождение магии» и др. Однако все вышеперечисленные работы не являются литературоведческими и могут рассматриваться в рамках данного исследования лишь как вспомогательный материал (хотя и весьма важный).
Второй тип работ - исторический - представлен достаточно зна­чительным количеством исследований. Большинство из них, однако, несут несколько заангажированный характер и содержат не только научный анализ, но и яростное опровержение возможности реального существования инфернальных сил, а также разоблачение негативной роли эзотерического знания и инфернального героя, в частности, в истории и культуре человечества. К таким работам можно отнести «Трон Люцифера: очерки магии и оккультизма» Е. М Парнова. (М. - 1985), «О вере в бога и вере в дьявола» И И. Скворцова-Степанова (в его кн. Избранные атеистические произведения, М. - 1959), «О дьяволе и чудесах» М.М.Шульгина. (М. - 1959), «Среди тайн и чудес» Н. А. Рубакина (М., 1960), «Сатана там правит бал» А. Ю. Григоренко (Киев. - 1991) «Дьявол» М. Генкинга. (М. - 1930), «Институт Вельзевула» В. В. Молчанова. Вышеперечисленные работы представляют определённый интерес обширной фактографией и интересным социо-психологическим анализом. К сожалению, они содержат мало интересных для литературоведения сведений.
В постперестроечные времена табу на исследование сверхъестественного снимается, появляется «возвращённая литература», в том числе книги с инфернальными героями. Сочетание этих двух факторов привело к резкому возрастанию литературоведческого интереса к демо­ническим персонажам русской прозы. В частности, следует упомянуть о появлении большого количества исследований о демонологии в произведениях Михаила Булгакова, являющихся частью т. н. «булгаковского бума».
Литература, посвящённая булгаковской демонологии, по своему объёму может быть приравнена ко всем остальным литературоведческим работам, рассматривающим проблему инфернального героя в русской прозе. Едва ли возможно перечислить все специальные исследования, посвящённые проблеме булгаковского инфернального героя, тем более что, автор любой работы о «Мастере и Маргарите» в целом уделяет огромное внимание именно этому вопросу. Среди наиболее известных и глубоких исследований стоит упомянуть такие: И. Бэлза «Генеалогия «Мастера и Маргариты» и «Партитуры Михаила Булгакова» (М. - 1978 и
1991) , А.Вулис «Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» (М. - 1991), Н. Галинская «Загадки известных книг» (М. - 1986), А. Зеркалов «Воланд, Мефистофель и другие» и «Иисус из Назорета и Ие-шуа Га-Ноцри» (М. - 1987 и 1988), В. Киселёва, М. Петровский «Писатели из Киева: «А. Куприн

и
и М. Булгаков» (1988), Л. Яновская «Треугольник Воланда» (Киев -
1992) . Большой интерес представляют и статьи, опубликованные совсем недавно: Г.Ф. Ковалёв «Воланд и его свита. Ономастические этюды» (Воронеж - 1996), М.А. Бродский «Мастер и Маргарита» - антибиблия XX века?» (М. - 1997), О.Бузиновская, С. Бузиновский «Семь печатей Воланда» (Барнаул - 1996), Л. И. Сазонова «Миф о дьяволе в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (Тверь 1996), Г. Ф. Ковалёв «Диавольская загадка Воланда» (Калининград - 1996), Вяч. В. Иванов
«Чёрт у Набокова и Булгакова» (СПб. - 1996), Балонов Ф.Р. «Числа не ставим, с числом бумага станет недействительной...» (Мнимый антихрист у Льва Толстого и Михаила Булгакова)» (СПб. - 1996), Переяслов Н. «Фиолетовый рыцарь» (СПб. - 1997) и многие другие.
В большинстве приведенных выше исследований, при всём их глубоком анализе творчества М. Булгакова, мало уделено внимания эволюции инфернального, героя. Даже такое претендующее на универсальность издание, как «Энциклопедия Булгаковская» Б. Соколова (М. - 1996), не может считаться энциклопедией демонического персонажа, на что она, впрочем, и не претендует.
Говоря об энциклопедиях и иных справочных изданиях подобного типа, весьма популярных в последние несколько лет, нельзя не упомянуть несколько специфических работ, посвящённых фольклорным и мифологическим (в том числе и инфернальным) персонажам: например, энциклопедию «Мифы народов мира», созданную усилиями большого коллектива ученых (под редакцией С.А. Токарева) и неоднократно переиздававшуюся за последние пятнадцать лет. Статьи данной энциклопедии, посвящённые инфернальному герою, включают краткие сведения об интерпретации той или иной демонической фигуры в творчестве различных авторов, например, статья «Сатана» С. А. Аверинцева. Однако данное издание, тем не менее, относится больше к области фольклористики, а не литературоведения.
То же можно сказать о других энциклопедиях: «Энциклопедии сверхъестественных существ» (Составитель К. Королёв М. - 1997) или «Мифологическом бестиарии» (составители Н. М. Голь, Ф. А. Елоева, Калиниград - 1999), «Мифология. Энциклопедический справочник» А. Кортелла (СПб. - 1996). Обращения к литературному контексту в подобных изданиях крайне редки и не носят систематического характера.
Среди переводных изданий следует отметить «Энциклопедию колдовства и демонологии» Р. X. Роббинса (М, - 1996). От
вышеприведённых энциклопедий данная работа заметно отличается, поскольку представляет собой в первую очередь не фольклористское, а историческое исследование, посвящённое т.н. «охоте за ведьмами» в Европе и Америке. Фольклорные и литературные материалы привлекаются автором лишь изредка, в качестве вспомогательного иллюстративного материала (например, в статье «Вампир»). Данное издание также не может считаться детальным исследованием инфернального героя в литературе.
Если инфернальные герои классической литературы ещё попадали время от времени в сферу интересов различных учёных, то новейшая русская массовая литература, как и массовая литература начала XX века, до сих пор остаётся малоизученной, а традиционные для данной области культуры герои только в последние годы стали объектом научного анализа.
В советский период, когда массовая литература бурно развивалась в западной Европе и Америке, на территории СССР указанное направление не получило практически никакого распространения. Экономическая модель, позволяющая существовать феномену массовой литературы в тесном контакте с аудиторией, - авторы строят свои произведения, опираясь исключительно на существующие формулы и на статистические данные прибылей от распространения, а иногда даже непосредственно на письма читателей, приходящие в редакцию, - не была реализована в
Советском Союзе.
Соответственно литературоведение обращалось к феномену массовой литературы редко и опиралось исключительно на образцы иностранного происхождения. Как и в случае с научным изучением мистического начала в художественном творчестве, такие статьи были несвободны от некоторой политической заангажированности, однако заявление, что в советский период не появилось ни одного сколько-нибудь значительного исследования массовой культуры (и массовой литературы, в частности) будет неверным. Хотелось бы отметить два известных сборника статей, посвящённых данной проблеме: ««Массовая культура» иллюзии и действительность» (М. - 1975), и «Массовая литература в странах Азии и Африки» (М. - 1985). Среди вошедших в эти сборники статей представляют интерес работы Ю. Бородая «Психоанализ и «массовое искусство», Никифоровой И. Д. «Массовая литература - специфика и функции», А. Лебедева «Искусство-приложение». Эти статьи знакомят читателя с феноменом массовой культуры, раскрывают социальные и психологические причины его возникновения. Однако всё же данные работы имеют общий характер.
Большой интерес представляют работы Н. М. Зоркой об истории развития массовой литературы и массовой культуры в целом. Особо хотелось бы отметить монографию «На рубеже столетий. У истоков массового искусства в России 1900-1910 годов», отличающуюся широким объёмом изученного материала и, что немаловажно, посвящённую именно русской массовой литературе дооктябрьского периода.
Разумеется, все приведённые выше авторы не могли в своих работах рассматривать феномен новейшей русской массовой литературы, появившейся относительно недавно. Образцы постсоветской паралитературы, хотя и заимствовали многое из поэтики массовой литературы Западной Европы и Америки, отличаются целым рядом оригинальных черт.

Следует сказать, что и в западном литературоведении проблема массовой литературы также в течение долгого периода не находилась в центре внимания учёных. Однако со временем ситуация изменилась, и уже и сейчас с полным правом можно говорить о достаточно большом количестве исследований, о разработанной методологической базе, устоявшейся терминологии.
В своей «Теории литературы» (1999) В. И. Хализев в значительной степени опирается на труды западных исследователей, в частности, на работу Дж. Г. Кавелти «Изучение литературных формул» (Так называется перевод одной главы из указанного труда, опубликованный в «Новом литературном обозрении» в 1996 году (№22), название всей монографии: Cawelti J. G. Adventure, Mystery and Romance: Formula Stories Art and Popular Culture [245]. Однако уже можно говорить о появлении в русском литературоведении статей, анализирующих именно произведения новейшей массовой русской литературы. Вышеупомянутый номер «Нового литературного обозрения», например, полностью посвящён проблеме массового искусства, как в синхронии, так и диахронии, - статьи Б. Дубина «Испытание на состоятельность: к социологической поэтике русского романа-боевика» и Б. М. Соколова «Русский лубок как литературный жанр». Однако большинство статей сборника по-прежнему обращено к западной массовой литературе: «Проблемы изучения детектива: опыт немецкого литературоведения» Н. М. Зоркой, «Формула женского счастья. Заметки о женском любовном романе» О. Бочаровой или «Сан-Антонио и другие» А. Береловича. Произведения массовой литературы, составляющие абсолютное большинство на современном книжном рынке стран бывшего Советского Союза, по-прежнему остаются неизученными. Из всех помещенных в журнале статей только «Испытание на состоятельность...» Бориса Дубина является работой обобщающего характера, посвящённой непосредственно особенностям поэтики новейшей русской массовой литературы. Ни в одной из перечисленных выше работ
не уделено практически никакого внимания инфернальному герою современной русской прозы.
Само направление массовой литературы, для которого характерно обращение автора к инфернальному герою - т.н. «роман ужасов» - редко попадает в поле зрения не только учёных-литературоведов, но и ли­тературных критиков. Пожалуй, можно назвать здесь статью А. Балабухи «Любовь к повапленным гробам или опыт некрографии», написанную как послесловие к роману А. Дашкова «Войны некромантов», но являющуюся скорее комментарием и к «роману ужасов» в новейшей русской массовой литературе вообще. Причину невнимания к российскому «роману ужасов» можно объяснить тем, что книги этого жанра составляют весьма небольшой процент в общем массиве массовой литературы. Однако, хотя и немногочисленные, такие книги существуют, и игнорировать их нет причин. Инфернальный персонаж - непременное действующее «романа ужасов» - обладает целым рядом специфических черт и функций, подчас прямо противоположных аналогичным внешним чертам и функциям демонического героя западной массовой «литературы ужаса».
Говоря о специальной литературе, посвящённой изучению концепции инфернального героя в религии, культуре и быте, нельзя не упомянуть совершенно особый её пласт, который не может быть однозначно отнесён ни к художественным, ни к научным, ни к мифологическим текстам, но тем не менее оказавший огромное воздействие на формирование образа демонического героя как в культуре, так и в художественной литературе Европы. Это сочинения церковной схоластики, составляющие большой массив демонологической литературы периода позднего Средневековья и эпохи Возрождения.
В силу целого ряда причин, о которых речь пойдёт ниже, данное направление схоластики не получило должного развития в России. Более того, даже переводы подобных изданий практически не были известны вплоть до периода новейшей истории. Однако церковная демонология воздействовала на русского литературного инфернального героя косвенно - через произведения западноевропейской художественной литературы. Большое количество традиционных черт литературного, дьявола, априорно воспринимающихся в настоящее время каждым как сами собой разумеющиеся, ведут своё происхождение именно от европейской демонологии, в рамках которой они сформировались благодаря целому ряду специфических факторов.
В настоящее время на русском языке опубликовано большое количество европейских исследований, посвящённых проблеме демонологии, несколько оригинальных текстов. Среди современных изданий в этой области хотелось бы упомянуть следующие: «История инквизиции в средние века» (в двух томах) (Ч. Г. Ли, М. - 1912), «История инквизиции в Испании» С. Лозинского (М. - 1914) и уже упомянутая «Энциклопедия колдовства и демонологии» Р. X. Роббинса. Среди переводов оригинальных текстов западноевропейских демонологов необходимо выделить труд, являющийся в определённой мере наиболее показательным в данной сфере - «Молот Ведьм» Я. Шпренгиера и Г. Инститориса (Крамера) - русский перевод с латыни осуществлён Н. Цветковым. Книга вышла в Москве в 1992 году с предисловием и комментариями профессора С. Лозинского. Следует упомянуть также сборник «Демонология эпохи Возрождения» (Москва 1996). Однако очевидно, что хотя сочинения, посвящённые демонологии, и являются материалом, необходимым для исследования эволюции концецции инфернального героя, сами они (как и посвящённые им исторические труды) таковыми исследованиями не являются и ни в коем случае не могут быть отнесены к области литературоведения, да и к области науки в современном её понимании.
Актуальность диссертационного исследования.
Традиция инфернального героя в русской прозе изучена явно недостаточно. Практически все исследования, так или иначе обращённые к этому персонажу, как можно видеть на примере трудов, посвящённых булгаковской демонологии, представляют собой исследование одного конкретного инфернального героя (или нескольких таких героев) в творчестве одного автора. Исследователь может отмечать связь изучаемого объекта с другими литературными или фольклорными инфернальными героями или даже говорить о традиционных типах инфернального героя. Однако, как правило, инфернальные герои рассматриваются без учёта сложности и многообразия литературно­эстетических традиций. Остаются неисследованными типология инфернального героя русской литературы XX века, его сложность и многоплановость, обусловленные интенсивным развитием литературы XX века, его функциональная роль в системе художественных произведений XX века. Совершенно не изучен герой новейшей русской литературы, в том числе и массовой.
В то же время интерес к мистическому и инфернальному началу в. литературе в наше время весьма высок. Мировоззренческий кризис культуры постсоветского пространства привёл к появлению множества художественных изысканий в области демонического. Свидетельством этого кризиса является обилие массовой литературы, активно экспериментирующей с новыми концепциями и стремящейся возродить некоторые забытые идеи. В свете всего вышесказанного анализ истоков и типологии инфернального героя русской литературы XX века (включая и литературу массовую*) представляется своевременным и необходимым.
Исходя из сказанного, целью настоящей работы является: исследование фольклорных, мифологических, литературных источников инфернального героя русской прозы XX века, его типологии и трансформации. Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:
1. Поскольку инфернальный герой современной русской
литературы является в значительной степени архетипизированным персонажем, сформировавшимся в результате многовековой эволюции, необходимо установить его предшественников, их трансформацию, связь с этапами культурной жизни Западной Европы и России.
2. Классифицировать традиционные демонические мотивы.
3. Исследовать своеобразие и характер эволюции инфернального героя в литературе XX века, приведшей к его этической переориентации и изменению функциональной роли в художественном произведении.
4. Установить типологию инфернального героя современной русской прозы.
5. Проанализировать изменение функциональной роли инфернального героя в произведениях различных художественных систем XX века.
6. Выявить особенности инфернального героя новейшей массовой литературы, его связь с инфернальным героем «высокой» [201, 122-137] литературы.
7. Установить возможные соответствия между инфернальными героями новейшей русской массовой литературы и современной зарубежной паралитературы.
Методы исследования: сравнительно-исторический и
типологический. Изучение инфернального героя, фигуры во всех случаях имплицитно, и в большинстве - явно связанной с мифологическим контекстом, будет неполным без мифопоэтического подхода к интерпретации текста. В исследовании мифолого-литературных связей используются методы, выработанные в трудах В. Я. Проппа, 3. Г. Минц, Е. М. Мелетинского, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова и др.
Научная новизна работы состоит в том, что впервые осуществлено системное исследование инфернального героя русской прозы XX века в контексте русской и зарубежной литературы предшествующих эпох. Впервые осуществлено комплексное исследование инфернального героя в
новейшей русской массовой литературе (т. н. «роман ужасов», «остросюжетный мистический роман»), установлены его трансформация, типология, функциональная роль, связь с «высокой» литературой и беллетристикой XX века.
Практическое значение работы состоит в том, что сделанные наблюдения, обобщения и выводы дополняют существующие сведения о литературном процессе XX века, об особенностях эволюции инфернального героя и функции фантастического, мистического элемента в художественных произведениях. В диссертации проанализированы некоторые тенденции развития русской (и отчасти западноевропейской и американской) литературы, в том числе и массовой. Результаты исследования могут быть использованы при изучении современной русской литературы в школе и ВУЗе, при чтении курсов «Русская литература XX столетия», «Мировая литература XX столетия», в спецкурсах и спецсеминарах, в работе факультетов и кружков а также при детальном научном исследовании роли и функциональных задач инфернального героя того или иного литературного произведения.

bibliography

ВЫВОДЫ.
В результате анализа феномена литературного инфернального героя, его генезиса, трансформации, связи с общекультурным контекстом были сделаны следующие выводы:
Инфернальный герой в произведениях художественной литературы неизменно сохраняет прочную связь с мифологической и литературной традицией.
Инфернальный герой русской литературы сформировался под влиянием следующих демонических фигур: инфернальные герои
литературы Западной Европы, особенно периода преромантизма (готический роман) и романтизма, персонажи европейского и славянского фольклора, в меньшей степени демоны европейской средневековой схоластики, заимствованные, в основном, косвенно, через литературу. Оригинальная православная церковная демонология не была развита и не оказала заметного воздействие на светскую литературу России. До конца XIX века инфернальные герои по большей части опираются на литературную традицию. С конца XIX века и до сегодняшнего дня более заметное воздействие на формирование литературного демонического героя оказывают мифологические и фольклорные источники. Для литературных произведений последнего периода характерны эклектичность мифологической картины мира, составленной из элементов различных мифологических систем, обилие интертекстуальных связей, соединение фольклорных и мифологических элементов с научными и псевдонаучными.
Существует несколько устоявшихся типов инфернальных героев, используемых авторами литературных произведений. Каждый из них соответственно выполняет в литературном произведении определённую функцию.
В наиболее общем виде типология инфернального героя, сформировавшаяся к настоящему моменту, выглядит следующим образом: 1) Архаичный демон-убийца, персонификация деструктивных сил, сформировавшийся в мифологии первобытных народов как персонификация эпидемий, стихийных бедствий и нашествий завоевателей, (в основном, встречается в фольклорных произведениях и образцах паралитературы). 2) Антропоморфный инфернальный герой, фольклорный по своему происхождению. Наделён психологическими качествами, идентичными качествам обычного члена общества. По мнению некоторых исследователей, представляет собой древнейший тип инфернального героя. Часто используется в литературных произведениях, активно обращающихся к фольклору (герои ранних романтических повестей Гоголя, сказок Ремизова и т.д.). 3) Травестированный чёрт. Комический эффект в сюжете о травестированном чёрте достигается в основном с помощью т.н. эффекта «обманутого ожидания», когда инфернальные герои внезапно оказываются преувеличенно приземленными копиями обывателей. Данный тип сформировался в фольклоре и активно развивался в поэтике фарсов-«диаблеро». Такими травестированными персонажами предстают отдельные инфернальные герои «Ижорского» В. Кюхельбекера или памфлета О. Сенковского «Большой выход у Сатаны». 4) Демон-разоблачитель («Хромой бес» Гевары и одноимённое произведение Лесажа). В литературном или литературно-публицистическом произведении данный инфернальный герой с помощью своих магических способностей разворачивать перед читателями панораму людских грехов способствуе духовному прозрению читателя. Таким демоном является чёрт из «Страшного гадания» Бестужева-Марлинского. 5) Мефистофель. Поэма Гёте создала свой оригинальный тип инфернального героя, оказавшего значительное воздействие на литературную традицию. Мефистофель - это демон- разоблачитель, нигилист, но более возвышенный, презентующий более глобальные философские и этические концепции, более ярко психологически очерченный. Ярким примером воссоздания данного типа инфернального героя может служить «Сцена из «Фауста»» A.C. Пушкина.
6) Романтический инфернальный герой. Он обладает такими человеческими качествами, как сила чувств, гордость, упорство, отвага, мудрость, глубокие познания, представленными в гиперболизированном виде. Сформированный в ранний период становления христианства в Европе под воздействием языческого эпоса, он удачно развит в творчестве Мильтона, Байрона, Лермонтова. 7) Инфернальный герой-аллегория. Персонаж, в котором превалирует одна черта или некий комплекс черт, по мнению автора, присущих злому началу. К таким персонажам относится чёрт, явившийся Ивану Карамазову, названный В. Ерофеевым «объясняющей галлюцинацией».
На рубеже Х1Х-ХХ веков романтический тип инфернального героя приобретает более ярко выраженную позитивную окраску. Романтический инфернальный герой рубежа веков наделён креативными возможностями (воздействие философии гностицизма, особенно заметное в творчестве символистов), чужд земному злу, может даже потерпеть поражение в столкновении с греховным современным обществом и трансформироваться из Князя Тьмы в Князя Света (Сатана Андреева).
Инфернальные персонажи, возникшие в разные эпохи, продолжают существовать до сих пор. Различные функциональные типы влияют друг на друга, коррелируя с новыми течениями общественной и философской мысли. Данное исследование показало, что действующие в произведениях современной русской литературы инфернальные герои, сохраняя вышеуказанную связь с мировой традицией, приобрели новую функциональную нагрузку под воздействием современных социально­философских концепций и реальной жизни.
Речь идёт о новом типе инфернального героя - катализаторе инициационных испытаний, служащих духовному
самосовершенствованию героя. Инфернальный герой современной русской литературы является агентом хаоса, однако этот привносимый им в обыденную жизнь хаос позволяет главному неинфернальному герою вырваться за пределы узкого круга быта. Можно усмотреть генетическую связь подобного инфернального персонажа и сверхъестественных героев «Фантастических повестей в манере Калло» Гофмана. Романтизм Гофмана определённо повлиял на творчестве М. Булгакова, который в свою очередь оказал огромное влияние на всю позднейшую традицию художественной мистической прозы.
Разумеется, инфернальный герой, даже если он представляет собой исключительно деструктивные силы (в произведениях массовой литературы), не может восприниматься однозначно как негативный. Таким образом, можно наблюдать определённое возвышение образа инфернального героя, не связанное, однако, столь тесно с гностической традицией, как на рубеже Х1Х-ХХ веков. Инфернальный герой приобретает черты психопомпа - проводника души во время духовного шаманского странствия или инициационного испытания.
В то же время деструктивные черты сверхъестественных героев в современной русской литературе неизменно связываются с мещанством, социальной несправедливостью, нивелированием личности в недрах государственной машины - волошинского «Левиафана». Это тип «пошлого чёрта», по определению Д.С.Мережковского, воплощение серости, усреднённости, бездуховности, недооформленности, недовоплощённости. Такими «пошлыми чертями» являются инфернальные герои прозы Ф. Сологуба и второстепенные персонажи «Дневника Сатаны» Л. Андреева. Этот тип развился в русской литературе, осмыслен в философии («Столп и утверждение истины» П.А. Флоренского) рубежа Х1Х-ХХ веков. Концепция социальной природы любого зла, деструкции, то есть - инфернальности в изначальном значении, особенно популярна в современном посттоталитарном обществе. Во всех произведениях современной русской прозы инфернальный герой представляет собой либо силу, противостоящую тоталитаризму (тогда он не является собственно инфернальным, а скорее позитивным персонажем, возможно,
даже с мессианскими чертами, подобно Воланду М. Булгакова), либо поддерживает тоталитаризм, и тогда является однозначно инфернальным.
Таким образом, оригинальные инфернальные герои современной русской прозы - это десатанизованный Демон-мессия, демиург и спаситель и противостоящий ему «пошлый чёрт», неодухотворённый чёрт- мещанин, безликий и серый.
Новейшая русская паралитература («хоррор», «остросюжетный мистический детектив») и произведения беллетристики с инфернальным героем в центре повествования, тяготеют к философской концепции самосовершенствования, проявляющей себя в ритуале инициации, лежащем в основе волшебной сказки. Деятельность инфернального героя даёт толчок инициационным испытаниям, пройдя через которые главный неинфернальный герой переходит на более высокую ступень духовного совершенства. Вместе с тем, и для этой литературы характерна постановка острых социально-этических проблем: в новейшей русской массовой литературе подчёркивается связь деструктивного, подлинно инфернального персонажа с несправедливыми тоталитарными и авторитарными политическими режимами, которая логически вытекает из недоверия авторов к социальным системам, естественного в период ломки устоявшихся общественных формаций. Такое усложнение функциональной нагрузки инфернального героя, разумеется, вовсе не говорит об обязательно более высоких художественных достоинствах произведений русской паралитературы. Однако определённо прослеживается её связь с классической литературой, значащей для неё не меньше, чем западная массовая литература.
Что касается деталей внешнего облика современных литературных инфернальных героев, то можно сказать, что они сохраняют тесную связь с традицией, как это было во все времена существования литературных демонических героев. Следует только уточнить, что в наше время, время возрождения интереса к древним мифологическим традициям, время очень
доступных источников, авторы предпочитают обращаться непосредственно к мифическим и фольклорным образам (в том числе, к экзотическим фольклорным мифологическим системам, например индокитайского региона, а также к новейшему городскому фольклору), а не литературным.
Процесс эволюции инфернального персонажа в настоящее время продолжается. Фантастическое занимает важное место в новейшей русской литературе. Можно говорить о третьем значительном этапе активного проникновения инфернальных героев в литературные произведения (первый - период романтизма, переработка западноевропейской литературной фантастики и славянских фольклорных источников; второй - рубеж Х1Х-ХХ веков, время всеобщего увлечения мистикой и проникновения концепций гностицизма в литературные произведения, особенно - в творчество символистов).
В то же время традиция инфернального литературного героя в русской прозе остаётся малоизученной. Данное исследование, разумеется, не претендует на универсальность и всесторонность. Необходимо проанализировать инфернального героя новейшей некоммерческой литературы, литературы постмодернизма, прояснить взаимосвязи демонологии романтизма, символизма и новейшей литературы. Установить особенности внешнего облика традиционного литературного дьявола, инфернального хронотопа, их связь с функционированием сверхъестественных персонажей на страницах литературного произведения и т. д.
Подробное изучение инфернального героя в различных историко- литературных парадигмах - дело будущих научных изысканий.

ПРИМЕЧАНИЯ.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 17
Авторы критических и научных статей о массовой литература рубежа XIX-XX веков не всегда едины во мнении относительно точной идентификации того или иного произведения как «массового». До того как экономический, коммерческий фактор стал считаться центральным при определении конкретного явления как принадлежащего к сфере массовой культуры, «массовыми» часто называли произведения «второго плана», т. е. некоммерческие, но, по мнению исследователя, находящиеся на более низком художественном уровне, чем творения классики. Данная точка зрения характерна для первой половины XX века и может внести некоторую путаницу при исследовании этого вопроса. Так, в работе Тынянова «Поэтика. История литературы. Кино» (Москва. - 1979), «ма­ссовыми» называются поэты - «дилетанты», например, ранний Тютчев (с. 271-272), чьё творчество было совершенно лишено коммерческой основы. В новейшем литературоведении, однако, достаточно однозначно установилось равенство: массовая литература - коммерческая
литература. При этом, хотя произведения литературной классики порой имеют большой коммерческий успех, исключительно массовая литература изначально направлена именно на достижение этого эффекта, в основном, путём упомянутой тесной «обратной связи» (рейтинги, опросы, просто графики прибылей от продажи книги).
Говоря о массовой литературе в России рубежа XIX-XX веков нельзя не упомянуть о критических статьях Корнея Чуковского, посвящённых авторам, отдельным произведениям и целым тенденциям в литературе этого направления. В собрании сочинений в шести томах (М. - 1969) эти статьи собраны в последнем томе и представляют собой ценный справочный материал. Дело в том, что огромное количество произведений массовой литературы начала XX века не просто забыто, но безвозвратно утрачено. Получить представления о них возможно только по свидетельствам современников их авторов. Поэтому указанные критические статьи, хотя и не могут быть отнесены к области академической науки, представляют для литературоведа значительный
интерес, что неоднократно отмечается Н.М. Зоркой в «Рубеже столетий».
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 31
В Библии имеются еще несколько смутных упоминаний демонических фигур, подобных эдемскому змею, то идентифицировавшихся средневековыми схоластами с Сатаной, то превращаемых в подчинённых ему злых духов. Упоминается злой дух Асмодей, который по неизвестным причинам последовательно умерщвлял женихов Сарры. Уничтожив семь человек, он, в конце концов, был связан ангелом Рафаилом, присланным в ответ на молитву Сарры (Товит гл. 3). Также с Дьяволом ассоциировались чудовища Бегемот и Левиафан (Книга Иова 40; 10, - упоминание о Бегемоте; о Левиафане говорится: Книга Иова 3;8, 40;20, Псалтирь 73; 14 , 103;26. Исаия 27; 1). Причём Бегемот никак прямо не связан с демонизмом, а Левиафан только в двух случаях предстаёт противником, которого умерщвляет Бог (Исаия и 73 псалом), но опять-таки его связь с демонами и Сатаной нигде не подчёркивается. Кроме того, церковь активно использовала упоминание о том, что ангелы - «сыны Божии» брали себе в жёны «дочерей человеческих» (Бытие 6; 1-4) для обоснования теории возникновения инкубов и суккубов - злых духов разврата - от падших ангелов.
Есть также упоминание о падении «денницы» (Люцифера) в Книге Исайи (14; 12), но и в этом случае подробной информации о деятельности инфернальных сил практически нет.
Популярный в Средние Века и в позднейший период демон Азазелъ известен в основном по апокрифической «Книге Еноха». В Библии он упомянут единожды, в описании искупительной жертвы Яхве, которому приносился козёл, а другого отводили в пустыню для Азазеля (Левит 16;8,10 в синодальном переводе не для Азазеля, а «для отпущения»).
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 32
В Новом Завете перечислено ещё несколько демонических героев:
Вельзевул (Лука 11: 15-19, Матфей 10,25, 12:24 и 27, Марк 3:22), некий «Князь бесов», в отношении происхождения которого мнения учёных расходятся. Возможно, это вариант имени бога филистимлян Баал-Зебуба (4 Книга Царств 1:2-3 и 6), или вариант имени Дьявола, а также Авадонн («Разрушитель»), а по-гречески Аполлион (Апокалипсис 9:11) - ангел Бездны, а также Велиар (2 послание Коринфянам 6:15), Во всех упомянутых случаях имеют место только краткие упоминания.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 36
Профессор Л. Лозинский предлагает такую цепочку основных трудов, послуживших началом развития средневековой европейской демонологии: первым трактатом, установившим «правовые отношения» между Богом и Дьяволов (идея спасения, падения и греховности), стал трактат «Пять книг против ересей» богослова Иринея (П век).
Последователь Иринея - Ориген (начало II века) развивает теорию дьявольского искушения. Любопытно, что Ориген также автор теории всеобщего спасения (т. н. «Апокатастасис»), согласно которой все существа, в том числе и Сатана в конце времён должны покаяться и быть прощены. Однако эта доктрина не получила впоследствии поддержки.
Данная теория получила развитие в работах Григория Назианзина и папы Григория Великого.
Как результат осмысления вышеперечисленных, а также менее известных и авторитетных трудов и выступлений формируется мировоззрение блаженного Августина.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 43
По мнение академика Д. С. Лихачёва, древнейшим источником, через ряд промежуточных звеньев породившим «Легенду о Фаусте», была раннехристианская Повесть об Еладии, продавшем дьяволу душу.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 53
Жак Казотт (1719-1792) личность своеобразная, всю жизнь он увлекался оккультизмом, приблизительно в 1775 году (т.е. примерно через
три года после написания упомянутой новеллы) примкнул к оккультной секте мартинистов. Фантастические произведения Казотта, не ограничивающиеся упомянутой новеллой, сыграли заметную роль в формировании романтической инфернальном традиции.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 65
То, что Дракула не назван в повести вампиром, как раз неу­дивительно. Само слово «упырь» («вампир») начинает активно использо­ваться гораздо позже, в XVII веке, хотя поверие о возможности появления кровососущего мертвеца (или просто опасного для живых ходячего трупа) намного древнее.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 69
Некоторые исследователи, говоря о заимствовании западноевропейской литературной традиции в этот период, ещё более категоричны. А. Н. Вёселовский, например, пишет: «Вся история русской литературы XVIII в., вернее история её видов и направлений, есть история пересаживания чужых растений на русскую почву». - Веселовский А. Н. Любовная лирика XVIII века, СПб - типография Ясногородского 1909 Г.(195 с.). - с. 93.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 71
Имеется в виду «Киевские ведьмы» О. М. Сомова, появившиеся в альманахе «Новоселье» в 1833 г.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 74
Схожее отношение к некоторым центрально-европейским регионам наблюдается и в западном романтизме. Венгрия - родина знаменитого вампира Дракулы. Галиция и Польша - место действие готических новелл Леопольда фон Захер-Мазоха и т.д.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 89
Связь автора и его героя может быть даже теснее, чем кажется на первый взгляд. Современники считали Амфитеатрова в достаточной мере скептиком и человеком прогрессивным, однако интерес ученого к сфере оккультного определённым образом отразился на его биографии. Интересное сообщение можно обнаружить в исследовании Я.Канторовича «Средневековые процессы о ведьмах» (СПб.- 1899): «Московский корреспондент «Нового Времени» Old Gentleman, в одном из своих талантливых фельетонов (1895 г. №7036) рассказывает о следующем факте народной расправы с колдуньей, имевшей место 25 сентября прошлого года в Москве, в самом центре города, на Никольской улице...» (С.-218) (далее следует описание попытки линчевания по обвинению в колдовстве).
Талантливый фельетонист, скрывающийся за этим псевдонимом и неожиданно для себя оказавшийся втянутым в столь нетипичную историю,
— A.B.Амфитеатров. Как видим, автор романа, как и Гичовский,
оказывается в некотором роде участником связанных со сверхъестественными силами событий и даже может быть назван
авторитетом в этой области — ведь его упоминает, пусть и не раскрывая
псевдонима, автор одного из крайне немногочисленных в России серьёзных исследований истории колдовства. Впрочем, этот случай можно рассматривать как просто забавный курьёз.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 91
Стоит напомнить, что вклад А. К. Толстого в развитие инфернальной традиции заключается не только в переводе «Коринфской невесты». Его повести «Упырь» и «Семья вурдалаков», несмотря на лёгкую пародийность, являются важными этапами в формировании русской готической мистики.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 93
Отчасти здесь можно говорить не столько о самоиронии, сколько об ироничном взгляде на кружки «Барынек-декаденток», так как в описании инфернального культа Змея Амфитеатров не только старается следовать модным традициям, но и в некоторой степени посмеивается над ними.
Отчасти эклектичность инфернальных образов и обилие не всегда бесспорных, с научной точки зрения, межкультурных мифологических связей - это и дань автора своему увлечению, желанию не только ознакомить публику с традициями магии и религии разных народов, но и вывести свою систему, возможно, несколько легковесную для научного труда, но вполне приемлемую в художественном произведении.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 95
Амфитеатров необязательно заимствовал сведения о магической практике последователей Воду непосредственно у Эмара. Неточности (с этнографической точки зрения) в романах обоих авторов идентичны, возможно, потому, что они пользовались одними и теми же несовершенными источниками - непроверенными слухами. Неудивительно, серьёзные исследования афро-карибских культов появились позднее - в 20-х, 30-х годах XX века.
Некоторые элементы космогонической картины Амфитеатрова можно соотнести с особенностями космогонии Воду. Например, «океан Обь» отдалённо напоминает «тёмные воды», «мистические воды», куда временно попадают души умерших, где они теряют свою индивидуальность («Вода 1ота1а тапуап, в той стране мать не знает своего ребёнка, / В той стране брат не знает свою сестру, вода клуа1а тапуап» - из ритуальной песни вуду), и где пребывают, пока духи смерти не помогут им освободиться от сна и перейти к следующему этапу духовной жизни. Однако полностью отождествить «тёмные воды» и «Эфирный океан смерти» нельзя.
Что же касается достаточно вольного соотнесения шаманов, проживающих на реке Обь, и жрецов воду, то, хотя это поэтическая вольность автора, нельзя сказать, что она не имеет аналогов в истории исследования колдовства. Как отмечает Роббинс в своей «Энциклопедии...», долгое время было распространено мнение, что Вуду (англизированное Воду) происходит от французской колдовской секты из
Вудуа в Южной Франции (это заблуждение разделяет А. Атеев, о чём см. гл. 3 данной работы). В настоящее время доказано, что здесь имеет место просто схожесть звучания. Воду - слово из языка фон и значит «божество» (поэтому у Эмара «бог Воду» звучит несколько комично - тавтология «бог Бог»), а город Вудуа - один из центров еретических учений (часть провансальской культуры, к которой относились катары) может считаться связанным с магией только на основании наветов инквизиторов. Однако сам факт такого ложного родства интересно перекликается с фактом ложного родства сибирских шаманов и адептов Воду у Амфитеатрова.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 103
Логику соотнесения индивидуализма и сатанизма можно понять. Уже в XX веке две главные «Церкви Сатаны», основанные Алистером Кроули и Энтони Лавеем, одной из главных философско-этических установок для своих адептов считали крайний эгоцентризм и индивидуализм, доходящий у отдельных последователей до нарциссизма. Действительно, поскольку христианство призывает к смирению, к растворению в Боге, то Сатана, если рассуждать логически, должен призывать к противоположному.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 111
Можно обратить внимание на обилие живых покойников, не любимых романтизмом вампиров, а ходячих мертвецов в литературной демонологии этого периода. Популярность зомби (хотя этот термин в русский науке и культуре этого времени не фигурирует) и впрямь была велика, особенно привлекал этот тип писателей «второго плана», ныне забытых создателей произведений беллетристики и массовой литературы. Обилие мертвецов и вообще всяческих макабрических элементов даже спровоцировало Корнея Чуковского на написание критической статьи «Веселое кладбище» (Собрание сочинений в 6-ти томах. - М.: «Худ. Лит.». - 1969. - т.- 6. - с. 160-177). В ней он подчёркивает пассивность, апатию, равнодушие к миру,персонификацией которых являются литературные зомби. Правда, в отличие от «элитных» писателей, которых ужасает такая позиция, которые делают своих зомбифицированных персонажей инфернальными героями, мелкими бесами, пусть и страдающими, но и несущими в себе корень мирового зла в наиболее неприглядной его форме, многие писатели «второго плана» предлагают принять подобное отношение к миру как само собой разумеющееся, даже не без некоторой «веселости»: «Пухлый труп Елизарова, проповедник и провозвестник всяческого ко всему равнодушия (...) - пишет К. Чуковский, - он вовремя к нам явился и поддержал и усилил в наших душах наш же девиз: «Наплевать!». Интерес к макабрическим мотивам в литературе вновь возрос в массовой беллетристике конца XX в., весьма показателен роман «Войны некромантов» А. Дашкова, многие идеи которого созвучны концепциям создателей литературных зомби рубежа веков.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 155
Формульностъ массовой литературы и в целом массового искусства отмечается всеми исследователями этого направления (см. кроме упомянутых работ сб.: Искусство и массы в современном буржуазном обществе. - М.: «Советский композитор».- 1989,- 320 с.). Однако немногие - в первую очередь Кавелти (в русском литературоведение - опирающийся на Кавелти Хализев в своей «Теории литературы») говорит о формульности не как о следствии небрежности, недостаточной одарённости авторов и издателей, а как об одном из важнейших формообразующих (на всех уровнях) принципов построения произведения массовой литературы
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 159
Таким образом, загадка, задаваемая читателю автором на первых страницах «Мастера и Маргариты», предназначена для главных неинфернальных героев «романа ужасов», но не для читателя. Последнему даны недвусмысленные подсказки (аннотации, сама принадлежность романа к «мистическим триллерам, заявленная на обложке). Читатель как
бы становится «рядом с автором» (по определению Л. Яновской) и без малейших усилий со своей стороны может с данной позиции наблюдать за мучениями персонажей, долгое время не узнающих инфернального героя, не могущих поверить в реальность его бытия.
ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 164
Есть ещё одна сторона воздействия массового искусства и в особенности литературы «ужасов» на читателя/зрителя. Жанр «ужаса» и порнография напрямую обращаются к древнейшим и наиболее мощным инстинктам. Если с порнографией всё ясно, то выражение «щекотать нервы» сравнительно недавно получило медицинское объяснение. Страх перед физической угрозой - реальной или мнимой - провоцирует выброс в кровь стрессовых гормонов. В их числе кроме адреналина, мобилизирующего резервы организма для борьбы или бегства, целый ряд естественных обезболивающих, которые призваны блокировать болевые ощущения от возможных травм, хотя бы частично нейтрализовать болевой шок и в целом помочь человеку спастись, несмотря на раны. Но данные вещества - практически те же наркотики. И чувство облегчения, которое испытывает человек, избегнув опасности (пусть даже и мнимой, например - внезапно появившегося на экране монстра), объясняется воздействием гормонов, близких по своим свойствам к психостимуляторам (обеспечивающим «реакцию награды»), дополненным остаточным действием целого комплекса таких естественных обезболивающих.
Формула массовой литературы подразумевает ряд сцен, в которых давление на читателя/зрителя постепенно нарастает. Поэтому порнографическое произведение обычно заканчивается грандиозной оргией, а «роман ужасов» — грандиозной резнёй, в которой главный герой сталкивается с главным инфернальным персонажем. При этом именно демон, как фигура наиболее близкая к утвердившемуся в коллективном бессознательном представлению об агрессоре, может вызвать наиболее сильные эмоции. Так, Чуковский в статье о творчестве Л. Чарской пишет - «...на одну малютку (...) нападают сначала волки, а после - медведь, а после - разъярённые львы. Целый зверинец против крохотной девочки! Но Чарской мало и львов и волков, и вот - Серые, Чёрные Женщины, Чёрные Принцы, привидения, выходцы из могил...» [210, 153]. Налицо - классическая схема увеличивающегося давления с инфернальным персонажем на вершине пирамиды. Видимо, единственная причина, по которой в некоторых «триллерах» действуют не только собственно инфернальные герои, а также иногда близкие им фигуры: маньяки-убийцы и инопланетяне - большая «достоверность» этих героев (особенно маньяков), что облегчает процесс отождествления героя с действующими лицами произведения, а значит, способствует обострению ощущений.
Ещё раз отметим, что гормоны попадают в кровь при опасности немедленной физической расправы. Антиутопия, постмодернистские романы, которые многими считаются «более страшными», чем «романы ужасов», на самом деле не пугают. Правильнее было бы сказать «угнетают». Реакция читателя более интеллектуальная, он чувствует безысходность, а не всплеск животного инстинкта самосохранения. Это - ещё одна причина оптимистичного эффекта массовой культуры «ужасов». ПРИМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ 187
Эта бездумность, полное отсутствие эмоции и ярко выраженных желаний живых мертвецов представлена автором как сильная сторона героев, одна из составляющих их мощи суперменов. Сверхцелеустремлённые, абсолютно хладнокровные, расчётливые, не знающие ни сострадания, ни привязанностей, они превращены в идеальные боевые машины, что и позволяет им выжить в бесчеловечных условиях антиутопического общества. В этом превознесении бесчувственных живых мертвецов можно увидеть интересную интерпретацию некоторых идей массовой литературы рубежа Х1Х-ХХ веков. Инфернальная макабристика Дашкова, однако, скорее всего - не результат наследия, а параллельной эволюции, протекавшей в схожих условиях. Персонажи, о которых пишет К. Чуковский в «Весёлом кладбище», веселятся, поскольку им на всё «наплевать» - на все духовные поиски и материальные невзгоды сложного переломного периода. Персонажи Дашкова не веселятся, это «наплевать» позволяет им не сойти с ума и победить, однако схожесть функции «живых мертвецов» литературы рубежа Х1Х-ХХ в. в. и в конце XX в. всё же бросается в глаза.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ.
1. Амфитеатров А. В. Жар-Цвет. // Амфитеатров А. Дьявол. - Ташкент: «Шарк», 1993. - С. 306-526.
2. Амфитеатров А. В. История одного сумасшествия. // Амфитеатров А. В. Мертвые боги. - М.: «Современник», 1991. - С. 360-376.
3. Амфитеатров A.B. Враг. // Амфитеатров А. В. Мертвые боги. - М.: «Современник», 1991. - С. 322-359.
4. Амфитеатров A.B. Измена. // Амфитеатров А. В. Мертвые боги. - М.: «Современник», 1991. - С. 169-173.
5. Амфитеатров A.B. Летавица. // Амфитеатров А. В. Мертвые боги. - М.: «Современник», 1991.-С. 103-111.
6. Амфитеатров A.B. Чёрт// Амфитеатров А. В. Мертвые боги. - М.: «Современник», 1991. - С. 122-127.
7. Амфитеатров A.B. Чёртово гумно. // Амфитеатров А. В. Мертвые боги.
- М.: «Современник», 1991. - С. 181-185.
8. Андерсон П. Три сердца и три льва. // Андерсон П. Миры Пола Андерсона. - Рига: «Полярис», 1996. - Т. 9. - С. 11-154.
9. Андреев Л. Дневник Сатаны. // Андреев Л. Н. Собрание сочинений в шести томах. - М.: «Художественная литература». - 1990. - Т. 6. - С. 117-246.
10. Андреев Л. Савва. // Андреев Л.Н. Собрание сочинений в шести томах.
- М.: «Художественная литература», 1990. - Т. 2. - С. 117-246.
11 .Атеев А. Загадка старого кладбища. // Смена. - М., 1993. - № 1. - С. 25-
89.
12. Атеев А. Новая загадка старого кладбища. // Атеев А. Новая загадка старого кладбища. М.: «ВиМ»,1996. - С. 160-415.
13. Атеев А. Обречённые пророки. // Атеев А. Новая загадка старого кладбища. М.: «ВиМ»,1996. - С. 5-157.
14. Бестужев-Марлинский А. А. Страшное гадание. // Бестужев-
Марлинский А. А. Повести. - M.: «Правда», 1988. - C. 112-142.
15. Биленкин Д. Адский модерн. // Сатанинская сила. — М.: «Крим-Пресс», 1992.-С. 443-446.
16. Блетти В.П. Экзорцист. — М.: «Orbita», 1991. - 270 с.
17. Брюсов В. Огненный Ангел. // Брюсов В. Собрание сочинений в семи томах. — М.: «Художественная Литература», 1974. — Т. 4. - С. 7-303.