МИФОПОЭТИКА И ИНТЕРТЕКСТ ПРОЗЫ Л. АНДРЕЕВА

brief description

ХАРЬКОВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ В.Н.КАРАЗИНА

На правах рукописи

РУБАН АЛЛА АНАТОЛЬЕВНА

УДК 821.161.1:82-1/-9 Андреев

МИФОПОЭТИКА И ИНТЕРТЕКСТ ПРОЗЫ Л. АНДРЕЕВА

10.01.02 русская литература

Диссертация на соискание научной степени
кандидата филологических наук

Научный руководитель
Московкина Ирина Ивановна,
доктор филологических наук, профессор

Харьков 2002

Введение

.

3

Глава 1.

Проблемы изучения прозы Л.Н. Андреева

8

1.1.

История и актуальные вопросы андрееведения

8

1.2.

Трактовка и пути исследования неомифологии и интертекстуальности в литературе XX века..

14

Глава 2.

Мотивы и мифопоэтика ранней прозы Л. Андреева (1898-1902 гг.).

23

2.1.

«Святочные» и «пасхальные» новеллы..

23

2.2.

Лиро-эпические рассказы и новеллы.

42

Глава 3.

Мифопоэтика и интертекст повестей «потока сознания» и романа «Сашка Жегулев».

70

3.1.

Мифопоэтика повестей «потока сознания»...

70

3.2.

Стилизация как основа мифопоэтики «евангельского» цикла..

97

3.3.

Мифопоэтика и интертекст романа «Сашка Жегулев»

105

Глава 4.

Особенности мифопоэтики, ирония, подтекст, игровое начало в поздней прозе Л.Н. Андреева (1914-1919 гг.)

124

4.1.

Новеллы с неомифологическим подтекстом.

124

4.2.

Иронические новеллы-мифы...

137

4.3.

Игровое начало в романе-мифе «Дневник Сатаны».

151

Заключение

.

175

Список использованной литературы.

184

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность исследования. Творчество Л.Н. Андреева рельефно отразило важнейшие тенденции развития русской литературы, характерные для рубежа ХIX и ХХ столетий. Не порывая с традициями русского реализма ХIX века и опытом западноевропейского искусства (от античной традиции до символизма), писатель с самого начала выступил как экспериментатор, созидающий новые художественные формы для изображения современного ему мира и человека. Поскольку же наследие Андреева в полном объеме только сейчас становится доступным для читателя и исследователей, его всестороннее и непредвзятое изучение является одной из насущных задач современного литературоведения.
Определяя наиболее актуальные и продуктивные аспекты такого исследования, целесообразно учитывать характеристики, данные Андрееву и его творчеству современниками. Видимо, не случайно В. Львов-Рогачевский считал возможным называть писателя «Иваном Карамазовым русской литературы» [89, с. 214], а Д. Мережковский полагал, что Андреев был одним из первых русских писателей рубежа веков, который интуитивно почувствовал необходимость и важность после десятилетий засилья атеизма и позитивизма постановки и решения проблем Бога, Богочеловека и Богочеловечества [97]. Такое признание одного из авторитетных богоискателей и создателей неомифологии «серебряного века» заставляет поставить вопрос о специфике мифопоэтики и выраженной с ее помощью религиозно-философской и этико-эстетической концепции Андреева. Обозначенный аспект исследования по вполне понятным причинам до самого недавнего времени не привлекал внимания отечественных ученых.
Всестороннее и специальное изучение неомифологизма прозы Андреева актуализируется также таким чрезвычайно продуктивным направлением современного литературоведения, как исследование интертекстуальных взаимовлияний произведений искусства [18; 37; 80; 137; 154]. В этой связи мифопоэтика литературы ХХ века предстает как одно из проявлений интертекстуальности. Причем поскольку и то, и другое прежде всего было свойственно модернистской литературе, данное исследование позволит внести вклад в решение все еще актуальной проблемы художественного метода писателя [143]. Уже дореволюционная критика пыталась объяснять своеобразие творчества писателя движением русской литературы от реализма к символизму, импрессионизму, модернизму, от быта к настроению. Причем, если одни (критики-марксисты [9; 31; 33; 87]) усматривали в этом регресс, то другие [39; 57; 88; 97; 104] важный вклад в развитие русской литературы. Обе тенденции были унаследованы советским литературоведением: вплоть до 80-х годов преобладала первая, и лишь в последние десятилетия ХХ в. появились статьи, посвященные непредвзятому изучению проблем места и роли в творчестве Андреева экспрессионизма [43; 71; 77]. Тем не менее Андреев до сих пор чаще всего предстает либо реалистом, в чьем творчестве обнаруживаются некоторые нереалистические элементы [77], либо «неореалистом»[143] . Между тем, накопленные наблюдения, при всей их фрагментарности и описательности, свидетельствуют о гораздо большей степени новаторства Андреева.
Поскольку художественное творчество Андреева (включающее прозу, драмы, эссеистику) обширно и многообразно, его обстоятельное изучение в охарактеризованном аспекте в рамках одного диссертационного исследования невозможно. Поэтому объектом анализа в работе стала проза писателя, составляющая ядро и основной корпус его произведений. Непосредственным же предметом исследования является мифопоэтика и интертекстуальные связи произведений Андреева, наиболее репрезентативных для разных периодов его творчества, жанровой системы и художественных принципов изображения (т.е. художественного метода).
Связь работы с научными программами, планами, темами. Диссертационное исследование осуществляется в русле современной разработки принципов анализа художественного текста, в частности в рамках научной темы кафедры истории русской литературы Харьковского национального университета имени В.Н. Каразина «Проблемы истории и поэтики русской литературы ХХ века».
Цель и задачи исследования. Изучение прозы Андреева в контексте неомифологии ХХ века и проблем интертекстуальности ведется с целью выявления ее эстетической природы, художественной специфики и значимости, что, в свою очередь, должно обогатить представления о месте писателя в литературе конца ХIХ начала ХХ века и о литературном процессе «серебряного века».
Для достижения такой цели необходимо решить ряд задач:
осмыслить понятия «неомифология» и «интертекстуальность» в их взаимосвязи;
осуществить анализ мифопоэтики наиболее репрезентативных произведений Андреева;
выявить и определить специфику других форм интертекстуальных связей андреевской прозы (символических образов и мотивов, стилизуемых и пародируемых жанров и т.д.);
на этом основании осуществить интерпретацию каждого из рассматриваемых произведений и заключенной в них авторской концепции мира и человека;
установить типологические взаимосвязи между прозой Андреева, предшествующей и современной ему русской и западноевропейской литературой, а также последующим развитием искусства ХХ века.
Научная новизна результатов исследования обусловлена тем, что в работе был впервые осуществлен системный анализ прозы Андреева с точки зрения проблем мифотворчества и интертекстуальности XX века, на основании чего определены и обобщены ее идейно-художественные особенности. При этом получили подтверждение и существенное развитие предположения ученых о неомифологической природе произведений Андреева. Истолкование его произведений (в том числе ранней прозы, «евангельского» цикла и повестей «потока сознания») с учетом этой особенности выявило их глубинные идейно-художественные пласты и показало их общечеловеческую значимость. Были обнаружены высокая степень и специфика интертекстуальности прозы Андреева сопряженные с чрезвычайно свободным использованием элементов разных эстетических систем и достижением на их базе оригинальной художественной целостности.
В частности, были установлены не отмеченные прежде связи с интертекстом Библии, античной мифологии, произведениями Ф.М. Достоевского, Вс. Гаршина, А.П. Чехова, А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, Д.С. Мережковского, Ф. Сологуба, А. Белого, В. Брюсова, А. Блока, И.А. Бунина, Ф. Гете, и др., значительно расширившие представление о миропонимании и творческом методе ее автора, а также о его месте в русской и мировой литературе.
Осуществленное исследование позволило по-новому истолковать эстетическую природу прозы Андреева. Обоснован отказ от трактовки произведений писателя как реалистических или «неореалистических», выявлено их типологическое сходство с модернистской прозой рубежа ХIХ начала ХХ веков. Проза Андреева вписана в новый контекст русской и западноевропейской неомифологии ХХ века. Тем самым предложено новое продуктивное направление дальнейшего исследования творческого наследия Андреева.
Методы исследования. Теоретической основой диссертации являются работы современных ученых по проблемам поэтики [29; 30; 54; 148; 150; 153; 161;], неомифологии [48; 91; 95; 96; 101; 116; 145; 157] и интертекстуальности [18; 37; 80; 137; 154]. В соответствии с этим применены методики целостного и мотивного анализа художественного произведения, а также сравнительно-генетический, сравнительно-типологический и системный методы исследования.
Теоретическое значение исследования состоит в новой концепции художественно-эстетической природы прозы Андреева, а также в систематизации и конкретизации современных представлений о мифотворчестве и интертекстуальности и их взаимосвязи.
Практическое значение полученных результатов. Материалы исследования могут быть использованы в работе научных семинаров и спецкурсов по русской литературе конца ХIХ начала ХХ веков и ХХ века, при чтении вузовского курса «Истории русской литературы» и курса «Всемирной литературы» в старших классах средних учебных заведений.
Апробация результатов диссертации. Основные положения диссертации были изложены на международных научных конференциях в городах: Харькове («Наследие Д.Н. Овсянико-Куликовского и современная филология», 1998 г.; «Миф и мифология в традиционных и современных формах культурно-языкового сознания», 1999 г.; «Традиции Харьковской филологической школы. К 100-летию Н.Ф. Наконечного», 2000 г.; «Дискурс как объект филологической интерпретации», 2001 г.), Дрогобыче («Серебряный век как явление культуры (к 100-летнему юбилею)», 2001 г.), на ежегодной конференции в Славянском государственном педагогическом институте («Теоретические и прикладные проблемы русской филологии», 2001 г.).
Они нашли отражение в семи статьях.

Структура работы. Общий объем диссертации составляет 194 страницы. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы, который насчитывает 167 позиций.

bibliography

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование мифопоэтики и интертекстуальности прозы Андреева позволяют скорректировать существующие представления о ее эстетической природе, художественной специфике и месте в литературном процессе ХХ века.
До сих пор творчеству писателя отводится «промежуточное» положение между реализмом и модернизмом «серебряного века». Аналогичный взгляд в очередной раз «узаконен» в новейшем академическом издании, подготовленном ИМЛИ РАН [143]. Автор главы об Андрееве, А.В. Татаринов, вновь повторил все основные аргументы в пользу этой концепции. Они таковы.
Автор вошел в литературу при поддержке М. Горького, с которым затем его связывали дружеские отношения. Некоторое время Андреев принимал участие в литературных «Средах» и сборниках «Знание», где печатались авторы реалистического направления. Творчество Андреева генетически связано с реализмом ХІХ века ( Достоевского, Толстого, Гаршина, Чехова и др.). Тем не менее ученый вынужден признать, что в классике Андреев «нашел возможность нового искусства, развивающегося по законам иной эпохи с ее напряженным интересом к мифотворчеству, мистицизму и социально-философским поискам» [143, с. 286]. И все же А.В. Татаринов полагает, что Андреев создал художественный мир, «принципиально конфротационный по отношению к идеологизированным теориям как реализма, так и модернизма» [143, с. 286]. Одной из причин этого ученый видит в том, что «устойчивые границы сложившихся литературных групп, требующих верности «своей» системе образов и идей, казались ему слишком тесными» [143, с. 286].
Безусловно соглашаясь с последним аргументом (общеизвестны многочисленные высказывая Андреева по этому поводу), признавая факт генетической связи его произведений с прозой ХІХ в. и дружеских отношений с писателями-«знаньевцами», все же трудно принять тезис об особом, «промежуточном» положении андреевской художественной системы в литературе «серебряного века». К тому же, если говорить о дружеских связях, то некоторые из «знаньевцев», до недавнего времени считавшиеся реалистами (например, Бунин), сегодня многими воспринимаются как модернисты и создатели «новой» литературы. В то же время, известно, что Андреев был дружен с символистом-декадентом Ф. Сологубом, в духовной близости к Андрееву признавался младосимволист А. Блок, и подобные примеры могут быть довольно легко умножены.
Генетическая же связь с реализмом (творчеством Толстого, Достоевского, Гаршина и др.) не была прервана ни у символистов, ни у акмеистов. Интертекст русской реалистической литературы был источником образной системы Мережковского, Сологуба, Белого, Блока, Мандельштама и других модернистов «серебряного века». Так что дело, видимо, не в том, была ли эта генетическая связь, а каков был ее характер. Развивал ли писатель рубежа веков традиции реализма (характерную для него концепцию мира и человека, принципы их художественного воссоздания), или же образная система реализма становилась «материалом» для создания семантически-емких, символически-многозначных или мифологизированных персонажей, сюжетных ситуаций, хронотопа, «новых мифов» в целом.
Для реалистов рубежа веков, например, Куприна, было свойственно первое. Об этом свидетельствуют его женские образы, типы «маленького» и «лишнего» человека, сюжетная ситуация «проверки» всех их любовью, гуманистическая трактовка любви как одухотворяющего чувства, образы детей, женщин и людей из народа, острый социальный пафос и т.п. Если в такую систему и попадали отдельные символические или мифологические образы («Молоха», «гранатового браслета», «листригонов» и т.п.), они не превращали социально-психологический рассказ или повесть в «новый миф» об онтологических закономерностях бытия.
Для модернистов же была характерна «игра» (в широком смысле этого слова) с «чужими» художественными образами и мотивами. В основе их произведений лежали образы-символы и мифологемы, а теория «соответствий» и «вечного возвращения» в жизни отражалась в мотивной, а не сюжетно-фабульной структуре, которая отодвигалась на второй план повествования. Как показало исследование прозы Андреева, при всей оригинальности она все же явно тяготеет ко второму, т.е. модернистскому типу. В то же время, ей свойственна несомненная оригинальность, отличающая ее от произведений любого прозаика-модерниста: будь то Сологуб или Мережковский. Однако это вполне естественно для любого значительного писателя, ведь и модернисты были оригинальны каждый по-своему. Обращение к мифопоэтике и другим формам интертекстуальности характерно уже для раннего этапа творчества Андреева. Так, его «календарные» жанры, как и «новые мифы» символистов, помимо внешнего, социально-психологического, уровня имеют и второй, неомифологический. Использование в «праздничной» литературе архетипических схем, введение в текст мифологических образов и мифологем, «литературность» персонажей, достаточно высокая степень интертекстуальности явились благодатной почвой для андреевского неомифологизма, проявившегося уже в его первых новеллах.
В календарных текстах Андреев в разных вариантах проверяет восходящую к древним мифам гипотезу об изначальной целостности мира. Это единство снимает социальные различия людей: у истоков любого «я» лежит светлый божественный первообраз, а следовательно, все равны. Чтобы добиться тождества своему первообразу, необходимо усилие, которое в раннем творчестве Андреева трактуется как «усилие» обстоятельств, традиционно связанных с Богом и воплощающихся в чуде, празднике.
Чудо, играющее в произведениях календарного жанра сюжетообразующую роль, на короткое время озаряет жизнь человека, совмещая два плана его личности реальный и идеальный. Попадая в архетипическую ситуацию, т.е. в миф, герой ощущает себя приобщенным к гармонии мира, укоренным в универсуме («Баргамот и Гараська», «Ангелочек», «Праздник», «На реке»). Однако в большинстве случаев действительность, включающая в себя и социальную среду, оказывается более емкой, чем миф, и «выталкивает» человека к трагическому, полному нерешенных проблем существованию («Баргамот и Гараська», «Ангелочек»).
Вырабатывая свой собственный метод постижения жизни, создавая свою неомифологию, Л. Андреев не ограничивался использованием богатых возможностей календарного жанра. Ранние лиро-эпические рассказы и новеллы писателя заключают в себе не меньшую степень новаторства, чем его «святочные» и «пасхальные» тексты. Их связь с интертекстом реалистической прозы XIX века оказывается типологически сходной с интертекстом современной Андрееву символистской неомифологической литературы. Андреев, как и символисты, гораздо большее, чем реалисты, значение придавал символическим образам и мотивам, создающим неомифологический подтекст произведений. Их структура с самого начала отличалась новаторскими чертами, обусловленными синтезом олицетворения и гротеска, способствующими превращению символа в мифологический образ. Такие символистические образы и мотивы в лиро-эпических рассказах приобретают иное значение, чем в календарных жанрах Андреева. Если символические образы Ангелочка («Ангелочек»), пасхального яйца («Баргамот и Гарська»), рождественского песнопения («Праздник»), потопа («На реке») символизировали возможность «спасения», «воскресения», единения с миром и людьми, то в новеллах «У окна», «Молчание», «Смех», «Стена» и др. образы-символы и мотивы окна, молчания, смеха, лжи и др. свидетельствовали об увеличении бездны между героем и миром, усугублении одиночества персонажей, их оставленности Отцом Небесным. Таким образом, на первый план выступала проблема смерти, которая, в отличие от декадентской трактовки, не несла спасения человеку, освобождая его от мучительного существования (ср.: «Жало смерти» Сологуба), а лишь позволяла отчетливее увидеть смысл жизни, в которой гротесково сопрягаются ужас и радость бытия.
Осуществленный анализ мифопоэтики наиболее репрезентативных произведений зрелого и позднего периодов творчества Андреева позволил выявить и определить специфику других ее форм. Андреев продолжал не только развивать выработанные прежде принципы взаимодействия с интертекстом мифологии и литературы, но и создавать новые. Это было связано со сменой типа героя: писатель сосредотачивал свое внимание на художественном исследовании «среднего» интеллигента. В этот период неомифология Андреева проявилась в совершенно новых жанровых формах: на смену рассказу, новелле, лирической миниатюре пришла повесть «потока сознания» («Рассказ о Сергее Петровиче», «Мысль», «Жизнь Василия Фивейского», «Красный смех»), стилизация под Евангелие («евангельский» цикл), роман-миф («Сашка Жегулев», «Дневник Сатаны»), новелла-миф («Чемоданов», «Ослы»), новелла-анекдот («Рогоносцы»).
Проблематика его произведений 1904-1914-х годов соприродна древним мифам. Прежде всего Андреева занимала проблема Судьбы (Рока) в жизни Человека. Важной проблемой становится уяснение роли ницшеанского мифа в жизни человека, типа сверхчеловека и претендента на роль человекобога. От произведения к произведению тип такого героя эволюционирует, приобретая все новые мифологизированные черты (Сергей Петрович («Рассказ о Сергее Петровиче»), доктор Керженцев («Мысль»), о. Василий («Жизнь Василия Фивейского»), Иуда («Иуда Искариот»), Елеазар («Елеазар»), Погодин-Жегулев («Сашка Жегулев»), Сатана, Магнус («Дневник Сатаны») и др.). Андреев постепенно развенчивает претензии личности на роль сверхчеловека и целых народов и государств на роль властелинов мира («Красный смех»).
Подобно символистам, Андреев демонстративно подчеркивает введенный в свои произведения интертекст не только русской и мировой литературы (художественной и философской), но и собственного творчества. Это выполняет не только функцию расширения семантики образов или сюжетных ситуаций, но и сюжетообразующую и концептуальную роль. Кроме того, герои Андреева в собственном субъективном сознании и в восприятии читателя постепенно утрачивают статус живого лица и превращаются в фантомы, мифологизированные образы. По сравнению с ранней прозой они в большей степени обобщенные, фигуры это куклы, марионетки в руках Судьбы («Чемоданов», «Ослы», «Дневник Сатаны» и т.п.).
Символические образы и мотивы в творчестве Андреева, как правило, перерастают в мифологические. С самого начала Андреев стремился к одушевлению, олицетворению символа («Ангелочек», «Праздник», «Молчание», «Стена» и др.). В зрелом творчестве писателя образы-символы становятся не только антропоморфными, но и гротесково «многоликими», совмещающими несовместимое. Зачастую они приобретают экзистенционально-мифологический характер («образы-символы Мысли, ночи, смеха, дома-тюрьмы в «Мысли»; образы-символы красного смеха, безумия в «Красном смехе» и др.). Таким образом, художественное сознание Андреева ведет его, как и символистов, от символа к мифу. Поскольку миф уже содержится в символе, имманентен ему, созерцание символа и его «материализация» раскрывает в символе миф.
Обращение писателя к евангельской мифологии («Жизнь Василия Фивейского», «Бен-Товит», «Елеазар», «Иуда Искариот») позволяет говорить об еще одной характерной для модернистской литературы тенденции о стилизации. «Евангельский» цикл один из первых опытов в этом роде, в дальнейшем творчестве этот тип интертекстуальности проявится как в его прозе, так и в драматургии. При этом отмечается чрезвычайное свободное обращение Андреева с библейскими «первоисточниками». Писатель либо «усекает» каноническую фабулу, благодаря чему открытый финал оставляет читателя перед необходимостью самостоятельного осмысления евангельского мифа (в «Иуде Искариоте» не показано воскресение Христа), либо домысливает финал известной ситуации (воскресение Елеазара в «Елеазаре»), либо от начала до конца придумывает отсутствующую в Евангелии историю, но в духе этой книги («Бен-Товит»). При этом во всех случаях авторская трактовка парадоксальна, а иногда и кощунственна.
Стилизация в творчестве Андреева служит способом воскрешения и имитации весьма удаленных от современности художественных миров и традиций. Подобно модернистам «серебряного века» (ср.: «Итальянские новеллы» Мережковского, «Земная ось» Брюсова, «Тень от пальмы» Гумилева), Андреев, минуя реализм ХІХ в., создает «для повествователя особую среду всевластия: он выступал и организатором диалога с читателем, и законодателем художественного действа, воплощенного в тексте, и исполнителем всех стилевых ролей» [114, с. 70]. Таким образом, благодаря стилизации на первый план выдвигались условность, подражание, игровое начало искусства. «Стилизация, возвращая к «отстоявшимся» в истории культуры представлениям, к традициям разных эпох, с одной стороны, проверяла их на «прочность» на данном витке национального существования. С другой уводила от ближней традиций критического реализма» [114, с. 70]. Но стилизация не становится самоцелью писателя, за ней скрывается проявленный в подтексте философский план осмысления библейских сюжетов и коллизий.
Еще одной важной особенностью мифопоэтики Андреева стал «смеховой» ракурс изображения и осмысления «проклятых» вопросов. Создавая миф о современном человеке, писатель неоднократно подчеркивал свое стремление посмотреть на вещи с разных сторон и «проверить» их интерпретацию предшественниками и в своем предшествующем творчестве: «Вся моя суть в том, что я не принимаю мира, каким мне дали его наставники и учителя, я беспокойнейшим образом ставлю ему вопросы, расковыриваю, раскапываю, перевертываю, перелицовываю» [24, с.132].
«Новый миф» Андреева никогда не претендует на абсолют. Ирония, пародийное начало, различные формы смеха, адогматизм мировоззрения писателя не позволяли ему абсолютизировать даже самые привлекательные и общепринятые идеи и заставляли одну и ту же проблему рассматривать под разными углами зрения (трагическим и ироническим).
Отрицание современного мира и человека Андреевым не было абсолютным. Его ирония была направлена в адрес обывателей, претендующих на понимание смысла и цели Жизни Человека («Что видела галка», «Чемоданов», «Большой шлем», «Ослы» и др.). В то же время писатель обнаруживал в обыкновенном человеке способность восставать не только против существующих обывательских «правил» жизни, но и против метафизической предопределенности своей Судьбы («Молчание», «Жили-были», «Жизнь Василия Фивейского», «Полет», «Герман и Марта», «Дневник Сатаны»). Поэтому Андреев в своем творчестве пытается представить всеобъемлющий «новый миф» о современном человеке, с его недостатками, пороками и достоинствами.
Опираясь на опыт библейской мифологии, русской и западноевропейской литературы, учитывая неомифологический контекст ХХ века, Андреев предложил разновидность романа-мифа («Дневник Сатаны»), в которой внешняя коллизия «пришествия Сатаны» разоблачает мелких и крупных «бесов» современности, а внутренняя воссоздает борьбу Христова и антихристова начал в душе незаурядной личности. Такая разновидность романа-мифа получила развитие не только в русской литературе (М. Булгаков «Мастер и Маргарита», В. Орлов «Альтист Данилов» и др.), но и в западноевропейской.
Осуществленное исследование позволяет по-новому истолковать природу рассматриваемой прозы Андреева. Обосновав отказ от трактовки произведений писателя как реалистических, мы выявили их типологическое сходство с модернистской прозой рубежа XIX начала ХХ веков. В своем творчестве Андреев синтезировал модернистские принципы изображения действительности, что позволяет считать писателя «оригинальными» модернистом (каковыми были все значительные модернисты от Мережковского до Гумилева), а не «переходным явлением» между реализмом и модернистом. [72; 74]. Это позволило вписать прозу Андреева в новый контекст русской и западноевропейской неомифологии ХХ века. Тем самым, было представлено новое продуктивное направление дальнейшего исследования прозы писателя.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Худож. лит., 1990. Т.1.
639 с.
2. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Худож. лит., 1990. Т.2.
559 с.
3. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Худож. лит., 1990. Т.4.
639 с.
4. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Худож. лит., 1990. Т.5.
511 с.
5. Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М.: Худож. лит., 1990. Т.6.
720 с.
6. Андреев Л.Н. Veni, creator! // Андреев Л.Н. «Верните Россию!» М., 1994. С. 147-150.
7. Аверинцев С. С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе. М., 1993. С. 123-167.
8. Андреев В. Детство: Повесть. М.: Сов. писатель, 1963. 291 с.
9. Андреевич Г. Опыт философии русской литературы. СПБ., 1905.
10. Аполлонский Р.Б. Свидетельство о замысле романа Л. Андреева «Дневник Сатаны» // Красная звезда (веч. вып). 1923. № 38 от 17 февраля.
11. Арабажин К.И. Леонид Андреев: Итоги творчества. СПБ.: Тип. т-ва «Обществ. польза», 1910. 279 с.
12. Арсентьева Н.Н. О природе образа Иуды Искариота // Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. Курск, 1983. С. 63-75.
13. Ачатова А.А. Выражение авторской позиции в жанровой структуре «Дневника Сатаны» Л. Андреева // Художественное творчество и литературный процесс. Томск, 1984. Вып. 6. С. 48-70.
14. Ачатова А.А. Л. Андреев. «Сашка Жегулев»: Проблема героя и авторской позиции // Художественное творчество и литературный процесс. Томск, 1985. Вып. 7. С. 69-86
15. Бабичева Ю.В. «Дневник Сатаны» Л. Андреева как антиимпериалистический памфлет // Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. Курск, 1983. С. 75-86.
16. Бабичева Ю.В. Эволюция жанров русской драмы ХIХ начала ХХ века. Вологда: ВГПИ, 1982. 127 с.
17. Баран Х. Дореволюционная праздничная литература и русский модернизм // Баран Х. Поэтика русской литературы начала ХХ века. М., 1993. С. 284-328.
18. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. 615 с.
19. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975. 502 с.
20. Беззубов В.И. Леонид Андреев и традиции русского реализма. Таллин: Ээсти раамат, 1984. 335 с.
21. Беззубов В.И. Смех Леонида Андреева // Творчество Леонида Андреева: Исследования и материалы. Курск, 1983. С. 13-25.
22. Беззубов В.И., Карлик Л.С. Художественное пространство в прозе Л. Андреева 1898-1904 гг. // Учен. зап. Тарт. ун-та. Вып. 491: Труды по рус. и славян. филологии. № 31. 1979. С. 59-83.
23. Бердяев Н.А. Письма о природе войны // Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. С. 177-183.
24. Блок А.А. Безвременье // Блок А. Собр. соч.: В 6-ти т. Л., 1982. Т.4. С. 21-37.
25. Блок А.А. Собр. соч.: В 8-ми т. М.-Л.: Гослитиздат, 1963. Т.7.
544 с.
26. Боева Г.Н. Идея синтеза в творческих исканиях Л.Н. Андреева: Автореф. дис. канд. филол. наук. Воронеж, 1996. 18 с.
27. Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7-ми т. М.: Худож. лит., 1973. Т. 3.
694 с.
28. Бугров Б.С. Л. Андреев и Достоевский // Русская литература ХХ в. Тула, 1974. С. 124-143.
29. Бушмин А.С. Об аналитическом рассмотрении литературного произведения // Бушмин А.С. Наука о литературе: Проблемы. Суждения. Споры. М., 1980. С. 104-125.
30. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976.
511 с.
31. Войтловский Л. Социально-психологические типы в рассказах Леонида Андреева // Правда. 1905. № 8. С. 3.
32. Волошин М. Лики творчества. Л.: Наука, Ленингр. отд-ие, 1988.
848 с.
33. Воровский В.В. В ночь после битвы // Воровский В.В. Литературно-критические статьи. М., 1956. С. 158-174.
34. Гальцева Л.А. Принципы художественного изображения действительности в повести Л. Андреева «Красный смех» // Науч. тр. Курск. пед. ин-та. Т. 37 (130): Андреевский сб.: Исследования и материалы. Курск, 1975. С. 102-113.
35. Ганжулевич Т.Я. Русская жизнь и ее течения в творчестве Л. Андреева. СПБ., 1908.
36. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Даугава, 1988. № 10-12; 1989. № 1.
37. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе ХХ века. М.: Наука, 1993. 304 с.
38. Гиппиус З. Человек и болото // Гиппиус З. Литературный дневник. СПБ., 1908. С. 21-24.
39. Гиршман М.М. Избранные статьи: Художественная целостность. Ритм. Стиль. Диалогическое мышление. Донецк: Лебедь, 1996. 159 с.
40. Горнфельд А.Г. «Мелкие рассказы» Л. Андреева // Горнфельд А.Г. Книги и люди. СПБ., 1908. С. 5-21.
41. Грачева А.М. О типах стилизации в русской литературе начала ХХ века // Жанр и стиль. 1994. С. 92-102.
42. Гречнев В.Я. Трагедия повседневности: Тип героя, конфликт и своеобразие психологизма в рассказах Л. Андреева // Гречнев В.Я. Русский рассказ ХIХ-ХХ века: Проблематика и поэтика жанра. Л., 1979. С. 101-153.
43. Григорьев А. Л. Леонид Андреев в мировом литературном процессе // Рус. лит. 1972. № 3. С. 190-205.
44. Гроссман Л. Собр. соч.: В 5-ти т. М.: Современные проблемы, 1928. Т. 4. 335 с.
45. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. М.: ГИС, 1955. Т. 4. 683 с.
46. Долгополов В.А. На рубеже веков. Л.: Сов. писатель, 1985. 352 с.
47. Доманский В.А. Евангельский сюжет об Иуде в интерпретации Леонида Андреева и Леси Украинки // Всесвiт. лiт. в серед. навч. закладах України. 1997. № 7. С. 33.
48. Дорошевич А. Миф в литературе ХХ века. М.: Наука,1983. 97 с.
49. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 30-ти т. Л.: Наука, 1980. Т. 22.
407 с.
50. Дрягин К.В. Экспрессионизм в России: Драматургия Леонида Андреева // Труды Вятск. пед. ин-та. 1928. Т. 3. Вып. 4. С. 1-84.
51. Ермакова М. Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе ХХ века (Л. Андреев, М. Горький). Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1973. 319 с.
52. Евреинов Н.Н. О постановке «Анатемы» // Аполлон. 1909. № 3. С. 38-39.
53. Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л.: Наука, Ленингр. отд-ие, 1982. 558 с.
54. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, Ленингр. отд-ие, 1977. 407 с.
55. Захарова Л.А. Источники текста и «тайны» рассказа-повести «Иуда Искариот» // Рус. лит. 1997. № 3. С. 83-98.
56. Зельдхейн-Деак Ж. К проблеме стилизации в русской литературе начала ХХ века // Hingaro-Slavica, 1978. Budapest, 1978. С. 345-356.
57. Иванов-Разумник Р.В. Талантливое сочинительство: (По поводу «Моих записок» Л. Андреева) // Русские ведомости. 1908. 29 окт. (№ 251). С. 2.
58. Иезуитова Л.А. Искусство портрета в романе Андреева «Сашка Жегулев» // Портрет в художественной прозе. Сыктывкар, 1987. С. 35-47.
59. Иезуитова Л.А. Комментарии // Волошин М. А. Лики творчества. М., 1988 С. 749-754.
60. Иезуитова Л.А. Л. Андреев и Вс. Гаршин // Вестн. Ленинград. ун-та. № 8.: Сер. ист. яз. и лит. 1964. Вып. 2. С. 97-109.
61. Иезуитова Л.А. «Сашка Жегулев» и другие произведения Л.А. Андреева о революции в свете проблем философии и психологии истории // Русское революционное движение и проблемы развития литературы. Л., 1989. С. 73-90.
62. Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева (1892-1906). Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. 240 с.
63. Ильев С.П. Авторская интерпретация «Рассказа о семи повешенных» // Русская литература ХХ века (Дооктябрьский период). Тула, 1974. Вып. 5. С. 115-126.
64. Ильев С.П. Андреев и символисты // Русская литература ХХ века (Дооктябрьский период). Тула, 1970. Вып. 2. С. 202-216.
65. Ильев С.П. Проза Л. Андреева (Проблематика рассказа «Губернатор» и «Так было») // Русская литература ХХ века (Дооктябрьский период). Тула, 1975. Вып. 7. С. 94-110.
66. Ильев С.П. Русский символистический роман: Аспекты поэтики. К.: Лыбидь, 1991. 172 с.
67. Иоффе И.И. Культура и стиль. Л.: Прибой, 1927. 367 с.
68. Калениченко О.Н. Малая проза Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова и писателей рубежа веков (новелла, святочный рассказ, притча). Волгоград: Перемена, 1997. 102 с.
69. Каманина Е.Б. Роман Леонида Андреева «Сашка Жегулев» (Проблемы неомифологизма) // Леонид Андреев: Материалы и исследования. М., 2000. С. 256-264.
70. Касемая Я.Э. О притче в современной советской прозе // Вестн. Ленингр. ун-та. № 8: История. Язык. Литература. 1977. Вып. 2. С. 71-75.
71. Кирсис С.С. Леонид Андреев и некоторые проблемы французского экзистенциализма // Учен. зап. Тартуск. ин-та. Вып. 645: Труды по рус. и славян. филологии. 1985. С. 122-132.
72. Келдыш В.А. К проблеме литературных взаимодействий в начале ХХ века: О так называемых «промежуточных» художественных явлениях // Рус. лит. 1979. № 2. С. 3-27.
73. Келдыш В.А. Повесть Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского» и духовные искания времени // Рус. лит. 1998. №1. С. 35-43.
74. Келдыш В.А. Русский реализм начала ХХ века. М.: Наука, 1975.
280 с.
75. Кен Л.Н. Леонид Андреев и немецкий экспрессионизм // Науч. тр. Курск пед. ин-та. Курск,1975. Т. 37. (130). С. 44-66.
76. Книга о Леониде Андрееве. Пбг.-Берлин: Изд-во З.И. Гжебина, 1922. 109 с.
77. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа ХIХ ХХ в. М.: Изд-во МГУ, 1990. 336 с.
78. Кораблева Н.В. Интертекстуальность литературного произведения (на материале романа А. Битова «Пушкинский дом») // Автореферат дис. канд. филол. наук. Донецк, 1999. 19 с.
79. Крайний А. Что пишут // Русская мысль. М., 1912. Кн. I; V.
80. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог, роман (1967) // Вестник МГУ. Серия 9: Филология. 1995. № 1. С. 52-69.
81. Леонид Андреев: Материалы и исследования. М.: Наследие, 2000. 415 с.
82. Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11-ти т. М.: Гослитиздат, 1958. Т. 7.
507 с.
83. Литературное наследство: Горький и Леонид Андреев: Неизданная переписка. М.: Наука, 1965. Т. 72. 630 с.
84. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопр. лит. 1968. № 8. С. 74-88.
85. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: Политиздат, 1991. 525 с.
86. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. 384 с.
87. Луначарский А. Леонид Андреев: Социальная характеристика // Луначарский А.В. Собр. соч.: В 8-ми т. М., 1963. Т. 1. С. 416-424.
88. Львов-Рогачевский В. Две правды: Книга о Л. Андрееве. СПБ.: Прометей, 1914. 232 с.
89. Львов-Рогачевский В. Новейшая русская литература. М.-Л.: Изд-во «Френкель», 1925. 388 с.
90. Львов-Рогачевский В. Погодин и Жегулев // Снова накануне. М., 1913.
91. Максимов Д.Е. О мифологическом начале в лирике Блока (Предварительные замечания): Статья первая // Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. Вып. 459: Творчество А. А. Блока и русская культура ХХ века: Блоковский сб. III. Тарту, 1979. С. 3-34.
92. Максимов Д. Русские поэты начала ХХ века. Л.: Сов. писатель, 1986. 404 с.
93. Медриш Д.Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974. С. 121-142.
94. Мелетинский Е.М. Историческая поэтика новеллы. М.: Наука, 1990. 279 с.
95. Мелетинский Е.М. Миф и сказка // Фольклор и этнография. Л., 1970. С. 139-149.
96. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. 407 с.
97. Мережковский Д.С. В обезьяньих лапах (о Леониде Андрееве) // Мережковский Д.С. В тихом омуте. М., 1991. С. 12-40.
98. Мескин В.А. Поиск истины (О творчестве Л. Андреева) // Рус. словесность. 1993. № 1. С. 43-51.
99. Мескин В.А. Проблема героической личности в романах М. Горького (&laq