ТВОРЧЕСТВО М.И.ЦВЕТАЕВОЙ В КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ: МОТИВЫ, ТЕМЫ, ОБРАЗЫ

brief description

Днепропетровский национальный университет

На правах рукописи

УДК 821.161.1-1

Мищур Татьяна Леонидовна

ТВОРЧЕСТВО М.И.ЦВЕТАЕВОЙ
В КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ:
МОТИВЫ, ТЕМЫ, ОБРАЗЫ

10.01.02 русская литература

Диссертация
на соискание научной степени
кандидата филологических наук

Научный руководитель:
доктор
филологических наук,
профессор

Гусев
Виктор Андреевич

Днепропетровск
2006

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

РАЗДЕЛ 1. Жизнь и творчество М.И.Цветаевой
в научном изучении ...9
Выводы к 1-му разделу30

РАЗДЕЛ 2. Особенности художественного
мировидения М.И.Цветаевой....33
2.1. Формирование эстетических воззрений
М.И.Цветаевой.33
2.2. Цветаевский взгляд на проблему «национального»
в свете философии Н.А.Бердяева.......40
2.3. Проблемы искусства и художественного творчества в
переписке М.И.Цветаевой, Б.Л.Пастернака и Р.М.Рильке..50
Выводы ко 2-му разделу..57

РАЗДЕЛ 3. Осмысление классического культурного наследия в
записных книжках М.И.Цветаевой59
3.1. Характер упоминаний известных исторических лиц,
писателей, художников, музыкантов
в записных книжках М.И.Цветаевой...60
3.2. Эпохи культурного развития человечества и
литература XIX века в оценках М.И.Цветаевой.76
Выводы к 3-му разделу..92

РАЗДЕЛ 4. Культурное наследие прошлого в художественном
мировосприятии М.И.Цветаевой96
4.1. Культурная парадигма античности
в творчестве М.И.Цветаевой.......99
4.2. Влияние культуры средневековья на
творчество М.И.Цветаевой.120
4.3. Рецепция ренессансной культуры и
«барочность» творчества М.И.Цветаевой.150
4.4. Романтическая традиция и творчество
М.И.Цветаевой..164
Выводы к 4-му разделу.183

ВЫВОДЫ.185

Список использованных источников.199

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. Русская литература первой четверти ХХ в. вела постоянный диалог с культурным прошлым, органично продолжая многовековую историю мирового искусства. Обращения к непреходящим ценностям в условиях социально-исторического кризиса небывалых масштабов сообщали культуре переходной эпохи необходимую ей внутреннюю детерминацию. Писатели той поры, ощущая всю сложность культурно-исторической ситуации, ставили и решали новые проблемы в связи с устоявшейся культурной традицией. Они понимали творчество как диалогически бесконечный процесс, существующий в форме постоянной креативности. В этой связи Н.Фатеева даже полагала, что «все лучшие произведения первой трети ХХ века ориентированы на интертекстуальные интерпретации - то есть на память живого поэтического слова» [181, с. 15]. Преемственность культурного опыта, продолжение литературно-художественных традиций являлись отличительной особенностью литературного развития той поры.
Писатели модернистской ориентации активно участвовали в этом диалоге. Их объединяло восприятие своей эпохи как времени необратимых исторических перемен, сопровождавшихся девальвацией традиционных духовных ценностей, на которые ориентировались их предшественники. Но ни авангардизм, ни модернизм, конечно, не были искусством абсолютного отрицания, только разрушения старой культуры, несмотря на целый ряд нигилистических заявлений их представителей. Ведь в искусстве с его тысячелетними традициями создать что-то совершенно новое по форме и содержанию попросту невозможно. Модернизм ассимилировал разнородные традиции, разнообразные литературные формы с целью выработки собственного художественного языка, который соответствовал бы новым принципам построения художественного универсума. За хаосом, катастрофизмом действительности писатели стремились обнаружить присутствие культурной традиции, духовного начала, которое придает бытию осмысленность, подчеркивает устойчивость «вечных» главных коллизий, проступающих через бессмыслицу эмпирической поверхности повседневной жизни.
Выход из кризисного состояния литературы писателям той поры виделся в восстановлении ее связи с мировой культурой, ее «вечными» мифами и непреходящими ценностями. Так понимали перспективы развития литературы многие поэты-модернисты - Вяч. Иванов, М.Волошин, А.Ахматова, Н.Гумилев, В.Маяковский, О.Мандельштам, Б.Пастернак, М.Цветаева и др. Связь культуры прошлых эпох прослеживается в эссеистике, литературной критике и художественном творчестве этих писателей, закрепляется на тематическом, образном, лейтмотивном уровнях. Многосторонний диалог литераторов начала ХХ в. с художественной культурой прошлых эпох может быть прослежен как в масштабе литературы в целом, так и в границах индивидуально-авторских поисков того или иного художника. Рассмотрев вхождение образов, тем, мотивов, рожденных мировой культурой, в его творчество, мы сможем ответить на многие вопросы, связанные с самобытностью его дара.
Творческий путь М.Цветаевой, как и всякого крупного поэта, неповторимый, особый. Однако в нем по-своему чрезвычайно ярко проявилась общая тенденция усвоения мировой культуры, характерная для русской литературы первой трети ХХ в. Творчество писателей этих десятилетий дает множество примеров совмещения в одном произведении аллюзий и реминисценций, отсылающих читателя к различным культурам и эпохам, проявления различных форм метатекстовых связей. Особенно много их у Цветаевой, которая в своем творчестве широко использовала традиционные сюжеты и образы. В этой связи Е.Эткинд подчеркнул: «У А.Ахматовой или О.Мандельштама, у Б.Пастернака, В.Маяковского или В.Хлебникова такого рода прямых сюжетных источников гораздо меньше (поэты эпохи, конкурирующие в этом отношении с Цветаевой: В.Брюсов и Б.Лившиц)» [215, с. 43]. Но именно данный аспект творчества М.Цветаевой изучен все еще недостаточно. Отчасти это обусловлено состоянием современного цветаевоведения. «У нас есть тщательные биографические исследования о Цветаевой, есть ценные работы, описывающие семантическую структуру и отдельные темы ее произведений, и классические в своей научной точности труды по ее необычной просодии и синтаксису, - пишет О.Ронен, - но нет удовлетворительного, полного и упорядоченного обзора ее творчества, главное же - нет филологических, а не только биографических комментариев к ее сочинениям. О жизни, особенно о частной жизни Цветаевой, мы несравненно больше знаем, чем о ее поэзии» [159, с. 234].
Литературоведение последних десятилетий демонстрирует устойчивый интерес к формам передачи культурной памяти, общекультурных и литературных традиций. Существуют и работы, посвященные вопросам метатекстовых связей тех или иных произведений Цветаевой, однако в этом аспекте творчество поэтессы в целом не рассматривалось. Его многообразные связи с многовековой европейской художественной культурой, возникшими в её глубинах философскими идеями, образными мотивами, жанрово-стилевыми формами все еще нуждаются в обстоятельном исследовании. Необходимы уточнения специфики функционирования традиционных тем, образов и мотивов, различного рода реминисценций в записных книжках и художественных произведениях М.Цветаевой. При всем стремлении поэтессы быть вне течений, школ и группировок, при всей уникальности её дара, он, несомненно, произрастал из глубокого «культурного слоя». Рассматривая цветаевское творчество в контексте мировой культуры, в связях с самыми различными и глубинными ее пластами, мы будем стремиться увидеть в нем особенности рефлексии разнообразных общекультурных и литературно-художественных традиций. Историко-культурный контекст, рассматриваемый нами, включает в творчество М.Цветаевой мегациклы истории культуры: античность, средневековье, Ренессанс, Новое время, представленное эпохой романтизма.
Актуальность темы обусловлена и тем, что в научной мысли и художественной практике рубежа ХХ - ХХІ вв. усиливаются интенции синтезирующего освоения культуры прошлого. Все более очевидной является необходимость изучения процессов актуализации художественных текстов предшествующих пластов культуры, которые сохраняются в литературном сознании.
Связь работы с научными проблемами, планами, темами. Диссертация выполнена на кафедре сравнительного и русского литературоведения Днепропетровского национального университета в русле коллективной темы «Закономерности функционирования литературы в контексте культуры», которая входит в плановую научную тематику ДНУ. Тема диссертационного исследования утверждена на заседании бюро научного совета НАН Украины по проблеме «Классическое наследие и современная художественная литература» (протокол № 3 от 14.09.2004 г.).
Цель работы состоит в комплексном и всестороннем исследовании влияния наследия мировой культуры на творчество М.Цветаевой, тех разнообразных межтекстуальных связей, которые в нем возникают. Реализация поставленной цели обусловила решение следующих задач:
1. Рассмотреть переписку, автобиографическую прозу и статьи Цветаевой, выделив актуальные для нее проблемы культурной преемственности.
2. Выявить основные исторические и литературно-художественные реминисценции в записных книжках, уяснить характер и формы переосмысления классического культурного наследия М.Цветаевой.
3. Проследить культурную парадигматичность в творчестве М.Цветаевой:
- исследовать особенности интерпретации античных сюжетов, тем и образов в творчество поэтессы;
- осмыслить влияние средневековой культуры на творчество М.Цветаевой;
- рассмотреть рецепцию ренессансной культуры в творчестве М.Цветаевой;
- осветить «барочность» творчества М.Цветаевой;
- охарактеризовать романтическую традицию в творчестве М.Цветаевой.
Предмет исследования историко-культурный контекст записных книжек, художественной прозы, лирики и драматургии М.Цветаевой.
Объектом исследования является характер творческого восприятия М.Цветаевой классического культурного наследия, особенности его преломления в творчестве поэтессы, возникшие в нём интертекстуальные связи.
Методы исследования. Теоретико-методологическая базу диссертации составляют работы по исторической поэтике, литературной эволюции и стадиальности развития искусства (М.Бахтина, Д.Лихачева, А.Нямцу, Ю.Тынянова), историко-литературные исследования творчества М.Цветаевой (И.Кудровой, С.Лютовой, Н.Осиповой, И.Шевеленко, Е.Эткинда), семиотические, культурологические, структуралистские работы (Ю.Лотмана, Ц.Тодорова, А.Ханзен-Лёве, У.Эко), исследования интертекстуальности (Р.Барта, Ю.Кристевой, Н.Фатеевой). В диссертации применен типологический, сравнительно-исторический, историко-литературный метод исследования, которые дают возможность обнаружить историко-генетические связи и типологические схождения и сближения между художественными явлениями важнейших эпох культурного развития и творчества М.Цветаевой. Методика интертекстуального анализа применяется в изучении конкретных текстовых сближений при наличии выразительных аллюзивно-реминисцентного и цитатного рядов.
Научная новизна диссертации состоит в том, что:
- рассмотрена история изучения творчества М.Цветаевой в контексте проблемы интертекстуальных связей;
- определено отношение М.Цветаевой к художественному творчеству как к своего рода диалогу с культурным наследием, как к ответу на один из «вечных» вопросов о сути бытия;
- осуществлен анализ культурологического контекста записных книжек М.Цветаевой, описаны присутствующий в них цитатно-реминисцентный пласт;
- выявлена роль межтекстовых связей в структуре лирических, лиро-эпических и драматических произведений М.Цветаевой;
- прослежено влияние культур античности, средневековья, Возрождения, барокко на творчество М.Цветаевой;
- установлены особенности связей творчества М.Цветаевой с романтической традицией;
- раскрыты особенности рефлексии и трансформации европейского культурного наследия в творчестве М.Цветаевой.
Всестороннее и комплексное изучение влияния культуры прошлого на творчество и художественное мировидение поэтессы способствует углублению существующих представлений о её творческом наследии, уточняет традиционное понимание форм и способов осуществления диалога в пространстве художественной культуры.
Научно-практическое значение полученных результатов. Представленный в диссертации материал может быть использован как для дальнейшего изучения поэтики М.Цветаевой, так и с целью более полного теоретического осмысления развития русской литературы 1-й половины ХХ в., форм литературной преемственности. Материалы и выводы исследования могут быть включены в курсы по истории русской литературы ХХ в., спецкурсы и спецсеминары, посвященные творчеству М.Цветаевой.
Личный вклад соискателя состоит в системном исследовании различных форм влияния европейской культуры на творчество М.Цветаевой. Диссертация и все опубликованные статьи написаны автором самостоятельно.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры сравнительного и русского литературоведения Днепропетровского национального университета. Отдельные положения работы нашли свое отражение в докладах на международных конференциях «Литература в контексте культуры» в Днепропетровске (2002, 2003, 2005, 2006 гг.), были использованы в преподавательской практике на кафедре гуманитарных дисциплин Мукачевского государственного технологического института.
Публикации. По теме диссертации опубликовано 6 статей, в том числе в 5-ти сборниках, зарегистрированных ВАК Украины.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех разделов, заключения и списка использованных источников. Текст диссертации 198 страниц, общий объем 216 страниц, список использованных источников содержит 224 наименования.

bibliography

ВЫВОДЫ
М.Цветаева продолжает различные культурные традиции, которые парадоксально объединяются в её творчестве; произведения поэтессы содержат множество культурно-исторических кодов, тем, мотивов и образов. Отсылки к классическим литературным и философским источникам зачастую оказываются смыслообразующим фактором цветаевского творчества. Как известно, Цветаева стремилась быть вне течений, школ и группировок, однако она в своих устремлениях к глубинным пластам «культурного слоя» не была одинока. Память культуры, несмотря на самые радикальные авангардные эксперименты в сфере художественного языка, для нескольких поколений литераторов являлась единственным надежным ориентиром в рушащемся мире. Как и целый ряд писателей первой трети ХХ в., Цветаева осваивает «вечные» сюжеты мировой культуры, включая их в контекст своего времени и личного восприятия.
Одним из важнейших факторов, определивших формирование мировидения будущей поэтессы, была творческая атмосфера семьи Цветаевых. Её влияние ощущается и в умении М.Цветаевой восхищаться не только эстетической стороной искусства, но и ценить заключенную в его произведениях мудрость, концентрированный многовековой культурный опыт. Его продолжателем и ощущает себя Цветаева. Она, с детства знающая немецкий и французский языки, знакомая с лучшими образцами европейской художественной культуры, вряд ли воспринимала их как нечто иностранное, инородное, чужое. Поэтому столь органичны в ее творчестве темы, сюжеты, образы античной мифологии и мировой литературы, потому так легок и естественен для нее переход из одной культуры в другую, пусть даже отделенную от нее тысячелетиями.
М.Цветаева, обращаясь к различным национальным культурам, находит в них доказательство своей «общечеловечности». Н.Бердяев полагал, что личность не должна быть порабощена обществом, ограничена национальной принадлежностью. «Мой Интернационал патриотизм всех стран, не Третий, а Вечный!» записала М.Цветаева [191, т. 2, с. 358]. И здесь она близка к Бердяеву, который считал, что все великие культуры не имели границ.
Ряд вопросов, связанных с проблемами бытия человека, его взаимоотношений с самим собой и искусством, возникает также в переписке Цветаевой, Пастернака и Рильке. Переписка трех поэтов отличается смысловой и образной насыщенностью. Она близка к лирической прозе, унаследовавшей от лирики субъективизацию повествования, преломление объективного мира в индивидуальном сознании. Вопросы искусства в переписке Рильке, Пастернака и Цветаевой прежде всего сконцентрированы вокруг проблемы творчества и творческой личности. В своих рассуждениях о трехмерных параметрах художественного произведения М.Цветаева утверждает, что поэт не может довольствоваться реальными пространственно-временными рамками: «сегодня» и «сейчас» слишком узко для художника, включенного в вечное культурное развитие человечества. Поэт живет не только «здесь» и «сегодня» - его творчество неразрывно связано с прошлым культуры и адресовано будущему.
Мировая культура в восприятии М.Цветаевой преломляется через личности ее творцов, о чём свидетельствуют и записные книжки поэтессы. В них характерно отношение к далекому прошлому и его людям, к культурному наследию, которое, казалось бы, давно стало музейной ценностью, как к сегодняшнему и актуальному. Текст записных книжек включает в себя целый ряд реминисценций из самых разных источников, поэтому общекультурный контекст цветаевских записных книжек отличается значительным диапазоном представленных в нем различных явлений мировой истории и культуры. Записи, сделанные М.Цветаевой без какой бы то ни было системы, свидетельствуют о широте того диалога, который она вела со своими великим предшественниками.
Исследователи творчества поэтессы неоднократно отмечали, что ей было присуще чувство изгойства. Уже поэтому для Цветаевой обращение к выдающимся людям прошлого - писателям поэтам, музыкантам, мемуаристам - в какой-то мере заменяло диалог с современниками. Любовь к Наполеону и ростановскому «Орленку», Бетховену и Шопену, Гете и Гюго вызваны неприятием той действительности, которая окружала её и в России, и в Европе. Она умела находить себе собеседников, даже на противоположном берегу Леты. Такого рода диалог, предполагающий свободу выбора между прошлым и настоящим, существующим и возможным, - воистину безграничен. То и дело в записных книжках появляются имена писателей, композиторов, художников, исторических деятелей, названия произведений, иногда - размышления по их поводу. Ономастические цитаты такого рода - очень мощное средство аккумуляции реминисцентного содержания и его реализации в тексте. М.Цветаева идентифицирует себя с Жанной д’Арк, Марией-Антуанеттой, графиней Анной де Ноай На страницах записных книжек встречаются имена писателей, композиторов, художников, близких ей. Упоминает Цветаева и мифологических персонажей и литературных героев; особенно дорог ей Дон Кихот, с которым она сравнивает себя.
Нередко на страницах записных книжек встречаются образы, рожденные античными мифами, и размышления, связанные с ними. Скажем, Цветаева переосмысливает содержание традиционных сюжетов: Федра покончила с собой, потому что ее «достоверно» отверг Ипполит, т.е. причина ее смерти - не страх разоблачения и стыд. В записных книжках можно найти и интересные суждения о греческой космогонии, об эросе как самой могучей из творящих мир сил. Возникают здесь и библейские реминисценции, средневековая же культура представлена скупо. Доминирующей темой и своеобразным эмоциональным центром этой культурной парадигмы, представленной в записных книжках, становится образ Орлеанской девственницы - Жанны д’Арк.
Не получила сколько-нибудь широкого отражения в записных книжках культура Ренессанса, которая не была близка Цветаевой, хотя она и упоминает Рафаэля, Леонардо да Винчи, Шекспира, Сервантеса. В культуре Нового времени Цветаеву более всего привлекал французский XVIII век столетие, с которым она чувствовала свое внутреннее родство. Имя Гете также часто встречается на страницах записных книжек; великий писатель является своеобразным критерием истины для Цветаевой. Ее внимание привлекают и близкие ей по мироощущению писатели-романтики. Скажем, Байрон упоминается в цветаевских записях в связи с кругом чтения дочери. Высоко ценит Цветаева Виктора Гюго; вместе с тем она отмечает и «уязвимые» места художника. По ее словам, Гюго видит в мире только «до крайности выявленное» и не видит «индивидуально-выявленное», но ведь жизнь сложнее, и ей всегда удается «перехитрить» Гюго.
Русская литература представлена в записях М.Цветаевой менее широко, чем западноевропейская. Упоминаются А.Апухтин, Е.Баратынский, А.Фет, М.Лермонтов, Д.Давыдов, Н.Лесков, К.Аксаков, К.Фофанов, Н.Карамзин. В записных книжках, как и во всем творчестве М.Цветаевой, особое место занимает А.Пушкин.
Многочисленные реминисценции (упоминания художественных произведений и имен их создателей, иногда вместе с краткими оценочными характеристиками) вводят дневниковые записки М.Цветаевой в многовековую культурную традицию и одновременно свидетельствуют о творческом диалоге с ней, порой переходящем в полемику. В записных книжках Цветаевой говорится о традиционных сюжетах, образах и мотивах, творчестве известных писателей. Для цветаевской концепции искусства характерно стойкое отталкивание от того, что стало «навязанным образцом», что исключает живое сотворчество зрителя, читателя, слушателя. Но ею безоговорочно принимается то, что будит воображение и способствует творческому созиданию, даже если это хорошо известные, «вечные» образы искусства или знаменитые исторические личности. Цветаевой свойственно стремление по-новому переживать и осмысливать прошлое, в качественно ином духовном контексте увидеть глубинные связи и взаимообусловленность удаленных друг от друга эпох развития культуры. Её знание о прошлом и понимание его закономерностей основано, как правило, на уверенности в том, что это прошлое действительно созвучно по каким-то характеристикам настоящему. Цветаева легко сближает художника из далекого прошлого и своего современника; для нее не существенна временная дистанция, разделяющая их.
Европейский культурный текст разных периодов развития находит свое отражение в цветаевском творчестве, приобретая различные, часто весьма своеобразные формы. От заимствования образов и сюжетов до типологических сближений и глубокого философского осмысления важнейших идей различных эпох, от безоговорочного принятия до отрицания или отталкивания вот формы цветаевского культурного диалога.
Античность входит в цветаевский художественный мир многообразием мифологических образов (Вакх, Орфей, Психея, Сивилла, Федра, Ипполит, Ариадна, Ахилл, Поликсена, Тезей, Афродита, амазонки, Елена и др.), подсказывающих поэтессе решение волнующих ее вопросов. Порой имя персонажа античной мифологии только упоминается, но за ним возникает известный читателю сюжет или, напротив, как это происходит в стихотворении «Сколько их, сколько есть из рук», развитие лирического сюжета заставляет вспомнить имя Афродиты. Две строки из стихотворения «Расщелина» вызывают в памяти читателя сюжет «Илиады» и вместе с тем помещают его в новый, северный «ледниковый» контекст.
Иногда Цветаева, выбирая один из эпизодов мифологического сюжета, представляет его самостоятельную психологическую версию. Скажем, в стихотворении «Ахилл на валу» она воссоздает лишь один эпизод огромного троянского мифологического цикла: Поликсена, увидев Ахилла на осадном валу, влюбляется в него. Для поэтессы важно показать парадоксальное «соединение чародейство страха, любви», и она точно и выразительно передает это психологическое состояние. С другой стороны, Цветаева в одном небольшом стихотворении («Так - только Елена глядит над кровлями») концентрирует целый ряд сюжетных мотивов «Илиады».
Трагические образы легендарного фракийского певца и пророчицы Сивиллы, которые, получив божественное зрение, слух и голос, остаются людьми из крови и плоти, возникают в стихотворении «Так плыли: голова и лира» и стихотворном цикле «Сивилла». Легендарный мотив нисхождения Орфея в Аид парадоксально переосмысливается в цветаевском стихотворении «Эвридика - Орфею». То новое духовное зрение, которое обрела Эвридика, несовместимо с миром плоти, миром объятий, поцелуев, страстей, и она отказывается возвращаться к земной жизни.
По-своему разрабатывает Цветаева и одну из версий древнегреческого мифа в небольшом стихотворном цикле «Ариадна». Поэтессе особенно близки мифологические сюжеты об Ариадне и Тезее, о Федре, полюбившей своего пасынка. Они были воплощены ею в двух поэтических драмах - «Ариадна» и «Федра», в которых воспроизводятся классические сюжеты. В духе традиций античной драмы развитие действия комментирует хор, сохраняется единство времени и места действия. Разумеется, образы цветаевских пьес более психологизированы, чем в мифах или античных драмах, и именно оригинальная разработка психологических характеристик героев вносит новый смысл в старые сюжеты. В «Ариадне», идя за античным мифом, в котором не было и быть не могло мысли о равенстве человека и богов, Цветаева практически ничего не меняет в его сюжете, только остро расставляет акценты и создает свою психологическую мотивировку поступка Тезея. И тогда жертва Тезея, отдавшего любимую Вакху, сулившему ей бессмертие, превращается в предательство. Тема рока продолжена и в «Федре». У Цветаевой трагический конфликт состоит в том, что Ипполит отвергает любовь Федры, т.е. цветаевская драма основана исключительно на любовной коллизии. В ней ярко проявилась эмоционально-личностная трактовка античного сюжета. Традиционализированная общекультурным сознанием событийно-семантическая схема сохраняется, но внутри нее смысловые акценты смещаются чрезвычайно резко. В столкновении с неумолимым роком Федра остается непобежденной, она гибнет, но нравственной вины на ней нет. Тема рока трактуется Цветаевой неоднократно, и здесь она близка к античному пониманию фатума (мойры). Античные мифы воспринимались поэтессой как живая, непосредственно переживаемая творческая реальность, в которой возможна и ее доля сотворчества, и всякий раз поэтесса по-своему разрабатывает их версии.
М.Цветаева ощущает классическое наследие как живое и продуктивное. Характерна для её взгляда на мир и искусство такая важная черта античной культуры, как космологичность. Античное искусство дает нам примеры разного восприятия стихийности. Согласно античной концепции, стихийное, иррациональное несет в себе признаки хаоса, разрушения и воспринимается отрицательно, но, без сомнения, неоднозначно. Цветаева, как и другие писатели модернистской ориентации, ищет в хаосе стихийные созидательные силы, открывает целостность мира в его разрывах, в конфликте противоположностей. Оппозиция «хаос / космос» в творчестве Цветаевой воплощается в более частных оппозициях: «природа / культура», «периферия / центр», «дьявольское / божественное», «безличное / личностное». Сложны отношения поэтессы с такими основами античной культуры, как гармония, мера, красота. Присутствие этих основополагающих черт античного мировидения в художественном мире М.Цветаевой неоспоримо, но осмысливаются они полемически.
Средневековье по духу и внутреннему эмоциональному состоянию также близко М.Цветаевой. Направленность творчества поэтессы, как и средневекового искусства, определял мощный христианский вектор. Он, в частности, проявился в широком использовании Цветаевой библейских образов, тем, мотивов, поэтизации икон и храмов. В цветаевских текстах редко воспроизводятся развернутые библейские сюжеты, чаще в них возникают точечные реминисценции, отсылающие читателя к Ветхому и Новому Заветам. Далеко не всегда трактовка известных библейских сюжетов у Цветаевой традиционна, часто в ее творчестве возникают неожиданные авторские версии. Так, в стихотворении «Необычайная она! Сверх сил!» вывернута наизнанку (с эротическим подтекстом) мизансцена Благовещения: в смятении и смущении находится вестник - Архангел, а не Та, к которой обращены его слова. В небольшом лирическом цикле «Дочь Иаира» лирическая героиня, не желая возвращаться в здешний мир, отвергает намерение Иисуса ее воскресить.
С Христом соотносим образ лирического героя стихотворного цикла «Стихи к Блоку». Образ Христа угадывается и в стихотворении «Ты пишешь перстом на песке». Магдалина и Христос являются лирическими героями цикла стихов «Магдалина». Семантические акценты в традиционном сюжете смещаются. Для Цветаевой важно то, что не только Христос одарил Магдалину, но и она одарила его. Цветаева очеловечивает своего Христа, подчеркивает пробуждение в нем простых человеческих чувств, и вместе с тем его образ не лишен волнующей тайны божественности. Такое отношение к религии, ее эстетизация и, следовательно, секуляризация является процессом, присущим модернизму в целом. И персонажи цветаевской лирики далеки от библейского канона и не похожи на образ «обоженного» человека, характерного для европейской средневековой литературы. Цветаева вводит канонические сюжеты в контекст современности и окрашивает их личностным, субъективным восприятием. И все же вопрос о предназначении человека в творчестве Цветаевой связан с его библейской концепцией: он, и «падший», не утрачивает надежду на нравственное воскресение, на возможность овладения огромной духовной силой, которая может позволить ему противостоять дисгармонии «тварного», земного бытия.
Интерес М.Цветаевой к древнерусской литературе, ёе традициям ясно проявились в стихотворном цикле «Дон», в котором присутствуют многочисленные реминисценции и аллюзии из «Слова о полку Игореве». Соединение реалистических элементов с мифом одна из черт поэтики героического средневекового эпоса, продолженного Цветаевой. Традиции древнерусской литературы продолжает стихотворный цикл «Плач Ярославны» и стихотворение «С Новым Годом, Лебединый стан!», тематически примыкающее к циклу. У Цветаевой Ярославна так же, как и в «Слове», плачет на крепостной стене, обращается к солнцу, ветру, князю Игорю. Но и здесь поэтесса по-новому трактует известный сюжет, его финал трагичен: «Князь твой мертвый лежит - за честь!» Реминисценции из «Слова» присутствуют и в стихотворении «Пела рана в груди у князя». И здесь - степь, Дон, пение, переходящее в плач.
В своей поэзии М.Цветаева использует лишь те элементы «эпического стиля» (Д.Лихачев) древнерусской литературы, которые органически могут войти в лирический текст. В цветаевской лирике, как и в произведениях эпического стиля, герой тесно связан со своими подвигами, а его характеристика неизменна. Характер Игоря (Князя) у Цветаевой очерчен так же резко, определенно и кратко, как и в «Слове». Сложнее и противоречивее внутренний мир лирической героини стихотворных циклов; в рамки «эпического стиля» он, разумеется, не укладывается. Внутренние переживания средствами «эпического стиля» попросту не могут быть воплощены, но в лирике Цветаевой они парадоксально совмещаются с его элементами, дополняя, достраивая их в новой художественной целостности.
Несомненный интерес к художественной культуре Средних веков проявился и в использовании М.Цветаевой образов, сюжетов, мотивов средневековых легенд. Это, скажем, образ Дон Жуана в цикле из шести стихотворений «Дон Жуан», помещенный ею в новый историко-культурный контекст. Он оказывается в заснеженной послереволюционной Москве и неожиданно встречается с Кармен. Сближение персонажей разных традиционных сюжетов, окрашено иронией и приводит к созданию своеобразного «гротескного мифа» (Н.Осипова). Если легенда об обольстителе кардинально перерабатывается Цветаевой и контаминируется с другой, то в поэме «Крысолов» сюжет средневековой немецкой легенды сохраняется, но оригинально разрабатывается на проблемно-тематическом уровне: образы персонажей углубляются, осложняются новыми поведенческими характеристиками, возникает иная символическая смысловая перспектива. Автор усиливает в поэме звучание мотива творчества, обладающего чудесной и страшной силой.
Прямые интертекстуальные связи произведений Цветаевой со средневековой литературой дополняются совпадениями в сфере эмоциональной: огромная внутренняя сила и устремленность ввысь готического искусства близка русской поэтессе; высокая духовность средневекового искусства продолжена в ее многожанровом творчестве, утверждающем значимость вневременных ценностей бытия. Конечно, творчество М.Цветаевой ни в коей мере не исчерпывается традицией средневековой культуры, не поглощается ею. В частности, пантеизм Цветаевой не мог не входить в противоречие с религиозностью той эпохи. И все же взгляд на человека и мир в творчестве Цветаевой часто оказывается в русле средневековой парадигмы.
Рецепция ренессансной культуры в цветаевском творчестве достаточно скупа, что говорит о своеобразии художественного мира поэтессы, который большинство исследователей определяют как чрезвычайно напряженный, трагический, дисгармоничный. Видимо, поэтому и в наследии культуры Возрождения ей ближе Поздний Ренессанс. В этой связи в лирике Цветаевой возникают шекспировские мотивы и образы. Скажем, их влияние обнаруживается в программном цикле стихов «Поэты». Состояние Гамлета мучительные попытки преодолеть внутренний надлом, с достоинством самоопределиться в новых условиях свойственно и лирическому герою этого стихотворного цикла.
Комплекс мотивов «Гамлета» В.Шекспира трансформируются в ряде лирических стихотворений Цветаевой: образы Гамлета и Офелии изображены в свете «бессмертной страсти». Гамлету в стихотворениях «Офелия - Гамлету» и «Офелия в защиту королевы», как и в драме Шекспира, недостает сильного и энергичного чувства жизни. Однако эта сторона характера абсолютизируется в цветаевском персонаже, который не может понять воспаляющей кровь страсти и губит Офелию. Эта сторона характера персонажа шекспировской драмы особенно ясно проявилась и в стихотворении «Диалог Гамлета с совестью». Цветаевский Гамлет растерян, а его уверения в любви почти ничего не значат: одно дело говорить о любви, а другое - попросту любить. Ему этого не дано. Мир видится Цветаевой с позиции Офелии. Ее образ мы найдем и в стихотворении «На назначенное свидание» (1923), где она олицетворяет горечь безответной любви. Для рубежа XVI и XVII вв. характерно осознание того, как прекрасен идеал, и понимание, что он и действительность оказались в разладе. И если в шекспировском «Гамлете» мы отчетливо видим трагедию недостижимости идеала, то эту же трагедию обнаруживаем и в творчестве М.Цветаевой.
Ей близка дисгармоничная напряженность барочного искусства, основанного на почве переосмысления картины мира, логика которого кардинально нарушена. Типологические схождения в ее поэзии и искусстве барокко обнаруживаются достаточно ясно. В поэзии Цветаевой возникает образ перевернутого мира, в котором привычный уклад разрушен революцией и гражданской войной («Коли в землю солдаты всадили штык », «Кровных коней запрягайте в дровни!»). Эту разорванность, алогичность, сдвинутость мира лирическая героиня Цветаевой ощущает и в самой себе («Мой день беспутен и нелеп»). Еще одна типологическая параллель с художественной системой барокко прослеживается в поэтической трактовке темы сна у Цветаевой. Окружающая лирического героя реальность оказывается сном, и драматичнее всего то, что он не может уловить границу между состоянием сна и явью, сном и смертью. В стихотворениях «Ходит сон со своим серпом», «Страстный стон, смертный стон» и др. сон сближается со смертью, а его описание превращается в своего рода развернутую метафору иллюзорности жизни. Присущие стилю барокко резкость контрастов, сложная метафоричность свойственны этим, как и другим, цветаевским стихотворениям. Барочный трагический гуманизм, внимание к неразрешимым коллизиям бытия, острое внутреннее переживание внешнего катастрофизма в высшей степени присущи и творчеству Цветаевой. Одно из последних произведений поэтессы - цикл «Стихи к Чехии» - яркий пример такого мироощущения.
Многие сюжеты и образы цветаевского творчества берут свое начало в XVIIІ в. Этому веку, с его королями, интригами, любовными страстями, войнами и революциями, посвящены стихотворения «Руан», «Кавалер де Грие! - Напрасно!», «Андрей Шенье», стихотворный цикл «Плащ» и др., пьесы «Фортуна», «Приключение», «Феникс», однако просветительское мировидение и рационализм эстетики классицизма были Цветаевой чужды. В её истолковании XVIIІ век окрашен отсветами романтизма, и выбор этого материала, видимо, определяется тем, что Цветаева в своем творчестве конца 10-х - начала 20-х гг. взаимно проецирует друг на друга современную ей революционную действительность и эпоху Великой Французской революции.
Предтечей модернизма часто называют романтизм. Русская литература начала ХХ в. во многих своих проявлениях сближалась с романтическим мировидением, и истоки цветаевской концепции художественного творчества обнаруживаются в теории и творческой практике немецких романтиков конца ХVIII начала ХIХ в. С ней творчество Цветаевой, безусловно, генетически связано, хотя освоение теорий немецких мыслителей и художников не часто сопровождалось прямыми ссылками на них в ее статьях. Романтики полагали принципиально возможным воспроизвести в реальности внутренний мир человека исторического прошлого. Для Цветаевой бытие и знание также были тождественны. Своей творческой волей Цветаева «воскрешает» Байрона, Гейне, Пушкина, и ее лирическая героиня оказывается рядом с ними. Как в цветаевских записных книжках, так и в лирике мы найдем образы близких ей поэтов-романтиков, к которым она обращается как к своим современникам. Прежде всего это Байрон («Поклонник Байрона, «Байрону», «Лорд Байрон», «Встреча с Пушкиным») и Г.Гейне («Памяти Г.Гейне»). Диалог с поэтами-романтиками для Цветаевой был совершенно органичен.
Многое сближает эстетическое мировидение М.Цветаевой и взгляды немецких романтиков на искусство. М.Цветаева, как и романтики, утверждает неограниченную свободу творца, она создает миф о художнике как представителе природы, а не культуры, принадлежащем не истории, а вечности. В статье «Поэт и время» эта мысль связана с размышлениями о том, вправе ли кто-либо давать «задание» поэту. Решительно отвергая какой бы то ни было социальный, политический, культурный «заказ», Цветаева предостерегает поэта от утраты свободы. В эпоху романтизма творческая воля художника, «произвол поэта» и его воображение объявлялись единственным, с чем следует считаться. Из этого следовала мысль об абсолютной свободе собственного «я» творца, сформулированная Ф.Шлегелем и А.В.Шлегелем. Такое же понимание свободы художника мы видим и в творческом поведении М.Цветаевой. Романтическое своеволие проявилось и в том, что Цветаева может свободно синтезировать в одной картине образы, принадлежащие разным художественным системам, различным художественным традициям. Например, в одном небольшом стихотворении цикла «Облака» («Стой! Не Федра ли под небом») рядом возникают образы Иродиады и Федры. Пересоздать действительность силой творческого вдохновения и претворить действительность в поэзию - эту задачу, стоявшую перед поэтами-романтиками, по-своему осуществляет и Цветаева.
Вместе с тем творчество далеко не всегда акт воли самого художника. По Ф.Шеллингу, характер творчества, внушаемого художнику его же природой, несет в себе нечто роковое, неизбежное. Поэт подчиняется некой таинственной и высшей силе, которая «приговорила» его к пожизненной каторге творчества. М.Цветаева совсем не однозначно решает вопрос, откуда приходит помощь поэту «свыше» или, наоборот, из преисподней, от «верховного рудокопа» («На што мне облака и степи»). И если в прозе (в дневниках, письмах) мы не встретим определенных указаний на демонический характер поэтического дара, то в стихах поэтесса часто именно так определяет природу художника: писать ей «Богом задано», но одновременно «жив, а не умер демон во мне». Знаменательно, что в стихотворении «Памяти Г.Гейне» возникает образ «рыжей плясуньи», одержимой дьяволом.
Для Цветаевой всегда актуален вопрос о даре, о природе таланта. Романтики также обращались к этому вопросу. Скажем, В.Вакенродер утверждал сверхъестественное происхождение поэтического дара. Искусство в его понимании то же, что откровение, божественное слово Творца. Об этом же писал Новалис, полагавший, что чувство поэзии находится в близком родстве с чувством пророческим, религиозным. Творческое «яснозрение» и для Цветаевой - одно из главных качеств поэта. В «Пушкине и Пугачеве» (1937) именно оно оценивается как важнейшее. Цветаева убеждена в том, что поэту доступны тайны, неподвластные другим смертным. «Я все знала отродясь», - утверждает поэтесса. По Цветаевой, одно из важнейших качеств поэта - это творческое «яснознание». Понятия «поэт» и «пророк» для нее не сливаются; она считает, что пророчество в поэте может существовать как соприсутствие, но это необязательное условие осуществления поэта. И всё же поэту присуще ясновидение, своим искусством он творит чудо, в котором мир обретает недостающую ему гармонию.
Утверждение творческой активности и даже анархического своеволия творца, амбивалентность в поисках духовных источников, провозглашение автономности искусства и независимости его от каких-либо внехудожественных влияний (социальных, политических, религиозных) эти положения художественной программы М.Цветаевой вписывают ее творчество в контекст европейской романтической традиции.
Таким образом, интертекстуальность является отличительной особенностью и художественного творчества, и публицистики, и записных книжек М.Цветаевой. Символическая сфера многовековой европейской культуры прошлого значит для неё не меньше, чем современная ей материальная реальность. Культура античности и средневековья два ключевых дискурса, в соотношении с которыми Цветаева развивает целый ряд тем, идей, откуда заимствует мотивы и образы. Меньшее влияние на творчество поэтессы оказала ренессансная культура барокко и романтизм больше отвечали её внутренним импульсам, их типологические проекции отчетливо прослеживаются в цветаевской поэзии. Ее обращение к культурному наследию предшествующих эпох рождает образы нового искусства, где злободневное и актуальное соотносится с вечными духовными ценностями. Цветаева часто использует «вечные» сюжеты (среди них можно выделить определенные группы мифологические, библейские, исторические, литературные). Однако она переосмысливает их в контексте собственного художественного мира, в результате чего возникает новая их мотивная организация, неожиданные трактовки традиционных тем и образов. Можно выделить такие типы трансформации классического сюжета в литературном творчестве Цветаевой:
сюжет в целом сохраняется, но в нем смещаются семантические акценты, создаются новые психологические мотивации характеров (драмы «Федра», «Ариадна», поэма «Крысолов»);
воспроизводится лишь один из эпизодов традиционного сюжета, порой значительно переосмысленный (стихотворный цикл «Магдалина», стихотворения «Роландов рог», «Ахилл на валу», «Офелия Гамлету», «Разлука», «Даниил», «Виноградины тщетно в садах ржавеют»);
вносятся существенные изменения в мотивы традиционного сюжета (стихотворный цикл «Плач Ярославны», стихотворения «С новым годом, Лебединый стан», «Эвридика Орфею», «Дочь Иаира», «Клинок»);
возникает сравнительно редкая для творчества Цветаевой комбинация мотивов и образов различных традиционных сюжетов (стихотворные циклы «Дон-Жуан» и «Князь тьмы», стихотворение «Стой! Не Федра ли под небом»);
персонажи традиционных сюжетов лишь упоминаются в тексте (ономастическое цитирование) и тем самым включаются в новый контекст (стихотворения «На назначенное свидание», «Распинаемая тьмой», «Расщелина», «А человек идет за плугом», «Поэты», «Наука Фомы», «По загарам топор и плуг»).
Разумеется, ряд примеров каждого из типов трансформации сюжетов, мотивов и образов может быть продолжен, здесь нам важно лишь очертить определенную тенденцию. Источники заимствований Цветаевой мифологические, библейские, литературные как правило, общедоступны, общеизвестны, они переосмысливаются под влиянием новой акцентуации, что приводит к разрушению привычной автоматизации их восприятия.
У Цветаевой нет установки на реконструкцию прошлого культуры путем его научного изучения. Для нее характерна иная передача сакрального смысла, близкая к мифологической. Прямые и непрямые цитаты, аллюзии, реминисценции, отсылающие к памяти культуры, зачастую присутствуют в произведениях поэтессы, а иногда и конструируют их. Европейский культурный текст разных эпох находит свое отражение в цветаевском творчестве, приобретая различные, часто весьма своеобразные формы: от заимствования образов и сюжетов до типологических сближений и глубокого осмысления важнейших философских идей, от безоговорочного принятия до отрицания или отталкивания вот формы цветаевского культурного диалога. Этот широкий диалог во многом обусловливает особенности проблематики творчества Цветаевой и его жанрово-стилевое своеобразие, существенно обогащает художественную структуру её произведений делает их полифоничными и открытыми для многомерного и многоуровневого восприятия.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Авдеева Г.А. Аффиксальная гомеология в поэзии М.Цветаевой. - Автореф. дисс. на соискание степени кандидата филол. н. - Екатеринбург, 2000. - 17 с.
2. Адмони В. Марина Цветаева и поэзия ХХ века // Звезда. - 1992. - № 10. - С. 163-168.
3. Азадовский К. Небесная арка: Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке. - СПб: Акрополь, 1992. - 382 c.
4. Азадовский К. Цветаева и Бальмонт: К истории знакомства // Звезда. - 1992. - № 10. - С. 180-186.
5. Айзенштейн Е. «Есть такая страна музыка» // Звезда. - 1999. - №3. - С. 36-40.
6. Айзенштейн Е. «Построен на созвучьях мир...»: Звуковая стихия М.Цветаевой. - СПб.: Нева, Летний сад, 2000. - 586 с.
7. Александров В. Фольклоризм М. Цветаевой: (стихотворная поэтика, жанровое своеобразие): Дисс. канд. филол. наук. М., 1989. - 196с.
8. Аннинский Л.А. Серебро и чернь: русское, советское, славянское, всемирное в поэзии Серебряного века. - М.: Издательство «Книжный сад», 1997. - 224 с.
9. Антокольский П. Марина Цветаева // Антокольский П. Собр. соч.: В 4-х т. М.: Худож. литература, 1971-1973.
10.Асоян А. Орфическая тема в культуре Серебряного века // Вопросы литературы. - Июль-август. - 2005. - С. 41-66.
11.Афанасьева Н.А. Символы как семиотические концепты языковой «модели мира» М.Цв