ДИАЛОГОВАЯ КОНСТИТУЦИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ : Діалогова КОНСТИТУЦІЯ ІДЕНТИЧНОСТІ

Краткое описание

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ, МОЛОДЕЖИ И СПОРТА УКРАИНЫ
ОДЕССКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ И. И. МЕЧНИКОВА

На правах рукописи

Худенко Андрей Владимирович

УДК 130.2:111.1:572.001.361(043.5)

ДИАЛОГОВАЯ КОНСТИТУЦИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ

Специальность 09.00.04 ‒ философская антропология, философия культуры

Диссертация на соискание ученой степени
доктора философских наук

Одесса ‒ 2012

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ……………………………………………………….......... 3
РАЗДЕЛ 1. ФЕНОМЕН ИДЕНТИЧНОСТИ В ОНТОЛОГИИ КУЛЬТУРЫ ..……………………………………………………………
24
1.1. Культурно-онтологическое определение пути к идентичности... 29
1.2. Социально-культурные перипетии пути к идентичности………. 54
1.3. Вопрос об идентичности в онтологии культуры ………………... 74
1.4. Онтологический профиль диалога ...……………………………... 89
Выводы …………………………………………………………............. 129
РАЗДЕЛ 2. АРХИТЕКТОНИКА ИДЕНТИЧНОСТИ ……………….. 132
2.1. Идея идентичности в культуре …………………………………… 136
2.2. Номос идентичности (феномен границы) ……………………….. 154
2.3. Топос идентичности …………………………………………......... 174
2.4. Контрапункт идентичности …………………………………......... 180
2.4.1. Утверждающая сила повторения …………………………......... 186
2.4.2. Интенциональная среда идентичности ………………………… 196
2.4.3. Идентичность в целости заботы ……………………………….. 216
Выводы………………………………………………………………….. 249
РАЗДЕЛ 3. ФЕНОМЕН ДИАЛОГОВОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ …........ 255
3.1. Диалог как исходное начало идентичности …………................... 255
3.2. Диалог как место установления нечто как идентичного (концепт "хора") ………………………………………………………..
287
3.3. Прагматическая функция диалога ……………………………….. 321
Выводы………………………………………………………………….. 350
ЗАКЛЮЧЕНИЕ …………………………………………………........... 355
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ .…………............... 367

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Культура всегда была и остается тем бытийным основанием, где мир и все мир населяющее приобретают человеческое значение и назначение. Утверждаясь в своем человеческом измерении, нечто в культуре выявляется как идентичное. Именно культура является тем местом, где все, что имеется, выявляется и утверждается – осуществляется как идентичное. Перипетии движения осуществления нечто как идентичного – собственный путь культуры. Задержаться и держаться этого пути в его динамической и пластической цельности ‒ непременное условие, которое гарантирует возможность обнаружить нечто как очевидное, подлинное ‒ идентичное. Однако как собственно происходит конституирование идентичности в культуре, каковы его механизмы и принципы? Эти вопросы остаются в философии культуры еще далеко не разрешенными.
События последних десятилетий показывают, что путь культуры является не прямым и ровным, но испещрен множеством перипетий. Современная культура профилируется как диалог познавательно-этической и эстетической эпистем; сакральности норм и профанности обыденного; аполлоновской строгости и дионисийской радости. При этом выбор в современной ситуации определяется не акцентированием крайних элементов дилеммы и утверждении либо одномерности, либо релятивной многомерности культуры, но артикуляцией динамичности сопряжения противоположного. В выборе закладывается фундамент осуществления мира как ладного и в ладе существующего. Однако в современной культуре совершение выбора усложняется: он становится противоречивым и рискованным. Сегодня все чаще и больше производится форм, в которых и которыми чеканится, скорее, «античеловеческий» или «постчеловеческий» образ мира. И тем самым проблематизируется фундаментальное, онтологическое назначение культуры быть мерой и человека, и всего, что в мире существует. Такое положение дел актуализирует философское исследование диалоговой конституции идентичности.
Противоречия современной культуры, рискованный путь обустройства повседневной жизни требуют разработки новых интерпретационных подходов в философии культуры, которые бы споспешествовали пониманию перипетий определения нечто как идентичного в пространстве культуры. В современной философии культуры существуют объективные причины и необходимость онтологической тематизации феноменов культуры. «Идентичность» является основополагающим феноменом культуры и ключевым концептом философии культуры. В этой связи актуальность темы исследования обусловлена необходимостью обращения к онтологическому содержанию идентичности.
Актуальность вопрошания об идентичности в онтологии культуры имеет особое звучание. Проблему идентичности ставит мир. В этой проблеме плавится и сущность мира – сила истины, что дарует миру его единственное имя, и способ, каким мир открывается во множестве своих имен. Современный мир характеризуется «кризисом идентичности» и артикулируется трагичность настоящего времени. С одной стороны, отличительными свойствами современного времени является отсутствие меры, стертость, нейтральность границ и, как следствие их отсутствия, невозможность ответить на вопрос «что это?». Отсутствие определенности препятствует эффективному использованию вот этого нечто: его предназначенность для определенного использования стирается, забывается, и оно существует только как угодное. Существование чего бы то ни было как угодно и в угоду чему бы то ни было наполняет мир грезами, и он рассеивается во множестве своих имен. С другой стороны, современная ситуация характеризуется явной обнаженностью мира: интенсивность движения и скорость взаимодействия всего того, что мир населяет, заставляет действовать и осуществлять выбор в пользу нечто, которое и по сути, и обоснованно годно для определенного использования. Очевидно, что лишь использование того, что годно, содержит в себе необходимые и достаточные условия выживания и мира, и всего, что его населяет. Трагизм настоящей ситуации, таким образом, состоит в повелительной необходимости действовать в условиях невозможности действовать. В замешательстве, наваливающемся сомнении и потрясении, когда действовать одновременно необходимо и невозможности, «кризис идентичности» свидетельствует не об опустошенности и незнании; и, следовательно, вопрос об идентичности задается не для того, чтобы ответить, что нечто используется так-то, потому что оно представляется и ценится как годное для использования. Актуальность вопроса об идентичности состоит в необходимости обнаружить, в чем же и чем же годность чего бы то ни было состоит и гарантирована; найти предел, где есть именно вот это нечто и не более чем это. Следовательно, вопрос об идентичности является ключевым для понимания культуры в ее онтологическом статусе: как такой, которая определяет основу, и обосновывает существование подлинных вещей, которые населяют мир.
Таким образом, актуальность темы исследования определена необходимостью выявления онтологического содержания идентичности, принципов и механизмов ее конституирования. Теоретическая потребность в реализации такого исследования обусловлена также недостаточной разработанностью данной проблемы в философской науке, необходимостью обновления и совершенствования теоретико-методологического инструментария познания феноменов культуры.
Степень разработанности темы. Тема идентичности в конце XX – начале XXI века является лейтмотивом социально-гуманитарного знания. Ее интенсивная разработка осуществлялась в психологии (Э. Эриксон, Дж. Марсия, Дж Мид, М. Мид, Э. Гоффман, Г. Гарфинкель, Г. Брейкуэл, Х. Тэджфел, Дж. Тернер, З. Фрейд, Э. Фромм и др.), социологии (М. Р. Стейн, Ар. Дж. Видич, Д. Меннинг, П. Бергер, Т. Лукман, К. Пламер, Ф. Полетта, М. Риан, Т. Селлин и др.) философии (Ю. Хабермас, Б. Вандельфельс, В. Йосле, О. Йоффе, Л. Колаковский, Э. Левинас, М. Мерло-Понти, П. Рикер, Ч. Тэйлор, Э. Тоффлер и др.). Однако именно причины ее актуализации, когда современному человеку трудно ответить на вопрос «кто я?», «к какой культурно-исторической общности я принадлежу?» определили разработку этой темы преимущественно в ее субъективном измерении. Исследователи сосредоточили свое внимание на вопросах конституирования идентичности социального субъекта (индивидуального или группового – этнического, социального, культурного) в современном мире, который является предельно динамичным, сложно структурированным, мультикультурным, посттрадиционным. Однако такая стратегия исследования, будучи социологизированной и контекстуальной, не позволяет проникнуть к истокам определения нечто как идентичного, выявить онтологическое содержание идентичности, осмыслить феномен идентичности как такой, что выводит к фундаментальным основам подлинности культурного бытия человека. Для разрешения этой проблемы необходима другая теоретико-методологическая перспектива, которая присуща философской онтологии культуры.
Существует три дисциплинарно различных и автономных профиля понимания идентичности: в логике, социогуманитарном (социология, антропология, психология) знании, философии. Актуализация проблемы идентичности на границе тысячелетий обозначила тенденцию к преодолению междисциплинарных рамок и универсализация понятия «идентичность». Сегодня проблема идентичности рассматривается как фундаментальная и тем самым подчеркивается значимость культурно-философского вопрошания. Артикуляция фундаментальности проблемы возвращает к классическим исследованиям, в которых находит свое выражение сохраняющее начало времени: умение держаться начатого пути и продолжать ход следования. «Классическое, ‒ отмечал Гадамер, ‒ есть то, что сохраняется, потому что оно само себя означает и само истолковывает; то, следовательно, что доходит до нас не как высказывание о чем-то исчезнувшем, не как простое, еще подлежащие истолкованию свидетельство, но обращение к современности так, как будто говорит специально для нее. То, что называется ‘классическим’, прежде всего не нуждается в преодолении исторической дистанции ‒ оно само, в постоянном опосредовании, осуществляет это преодоление. Поэтому классическое, конечно же, ‘вне времени’; но сама эта вневременность есть способ исторического бытия» [94, с. 343 - 344]. Таким образом, путь вопрошания лежит в сопутствии «классике», обращении к ней и ожидании ответа: в диалоге. Пастернак в «Охранной грамоте» как-то заметил, что новое есть «восхищенное воспроизведенье образца». Действительно, как правило, в извлечении архива и цитации узнают начало нового пути, а в новом замечают следы прошлых практик. Обращаясь к «классическим» исследованиям, мы не ставим вопроса о норме и порядке исчисления. Ведь ответить на вопрос что есть классика ‒ есть ответ о твоей расположенности во времени: мире, в котором живешь и делишь его с «другим». Обращение к классикам это и отработка личного стиля. Ведь признаком человечности человека является мысль: мысль есть сам человек. И в стиле находит свое выражение мысль. Зафиксировать такой стиль возможно только в публичном обсуждении, гласном обговаривании того, что заботит, волнует каждого. Витгенштей говорил, что так формируется личный язык; а Зиммель, вторя Платону, именно так описывал процесс возвращения души к самой себе. Ни есть ли это движение культуры? По сути, личный стиль формируется на меже, где используются два типа ресурсов: ресурс-выключение (разбор, деструкция «классики») и ресур-включение (публичное употребление себя). Речь идет не об использовании какого-либо одного из ресурсов, но об умении держаться их различения: вести диалог. Диалог, таким образом, позволяет сохранить время: открыть в его длительности ход движения, возобновлять начатое и продолжать следование.
От Аристотеля идет традиция рассматривать «идентичность» как синоним «тождества» и наделять последнее более фундаментальным значением, чем «различие». В Новое время это соображение было проинтерпретировано как субстанциальность cogito Декарта, и нашло свое наиболее полное отражение в «философии тождества» Шеллинга. В этой традиции идентичность нечто предстает как непосредственно данное и самоочевидное для познающего сознания: мир уже открыт для познающего субъекта и последний прозрачен для самого себя. В рамках данной системы координат остается только эксплицировать и применить правила, которые и гарантируют идентичность нечто. Если следовать этой «линии» философствования, то проблематика идентичности остается имплицитной. Ее актуализация требует преодоления доминанты тождества.
Так, еще в логике Пор-Рояля сложилась практика различать содержание «идентичности» [см. 89]. Или «идентичность» есть «равенство самому себе»; в этом случае «идентичность» рассматривается в контексте обозначения объекта именем, которое присваивается по принципу однозначности (имя обозначает только один предмет), предметности (имя презентирует предмет), взаимозаменяемости (двух имен, обозначающих один и тот же предмет). Или же «идентичность» есть процедура уравнивания (артикуляция отношения равенства, эквивалентности), что требует их соответствия определенным условиям рефлективности (равенства предмета самому себе), симметричности и транзитивности. Таким образом, актуализация вопроса об идентичности заостряет проблему соотношения двух порядков: порядка равенства и порядка уравнивания.
Проблематизация и расширение этого соотношения находит свое выражение в требовании строгости философского (феноменологического) исследования, артикуляции различий в акте восприятия и обнаружении коррелята (Гуссерль). Ход ис/следования Гуссерля не преодолевает доминанты тождества, но требует быть внимательным к различиям, в игре которых и обнаруживает себя идентичность нечто.
Артикуляция различий, как непременное условие обнаружения идентичности нечто, находит свое продолжение в работах М. Мерло-Понти, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Делеза, П. Бурдье, Н. Лумана. Эта линия вопрошания об идентичности не столько ведет речь о предположенном или предрешенном тождестве, но о хиазме видимого и невидимого (Мерло-Понти), поле «диссеминации» и «позиционирования» (Деррида), складке «дискурсивной формации» и «недискурсивной среды» (Фуко, Делез), «логики практики», которая имманентна стратегии производящей деятельности (Бурдье), автопоэзисе коммуникации (Луман), в которых нечто обнаруживается (находится и открывается) как идентичное.
Деконструкция логоцентричной модели идентичности обнажает устанавливающую роль знаково-символических средств и языка в обнаружении идентичности. В этом отношении путь обнаружения идентичности следует по следу логической семантики, штудий Витгенштейна о «языковых играх», герменевтики Гадамера и семиотики. «Языковый» контекст обнаружения идентичности носит прагматический характер. В этом ключе рассматриваются возможности совмещения в поле, где нечто осуществляется как идентичное, механизмов автонимии (самодостаточности, автономности), омонимии («накладывание», «маскирование» и замещения), синонимии (соотнесения в разных горизонтах). Причем действие этих механизмов откладывания-различения, в которых нечто обнаруживает свою подлинность как показывающееся по-разному и многими способами, рассматриваются не как утверждение о примате языка, но как практика ведения дела, в которой обнажается сокрытая сущность институционализированных порядков равенства.
Критический потенциал герменевтики Гадамера, деконструкции Деррида, «этики дискурса» Рикера раскрывают практическое основание идентичности. При этом речь идет о действии, которое действенно через обращение к «другому», и в совместности произведении того, что годно к использованию. В артикуляции реального «другого» ‒ его действительной (т.е. по ходу ведения дела) вненаходимости и необходимости ‒ окончательно преодолевается доминанта тождества, и идентичность нечто обнаруживается не в акте «производства значения», но как практика производства того, что есть (присутствует) и годно к использованию.
Концепт «практики» знаменует возвращение проблемы идентичности с высот «чистого сознания» и трансцендентального субъекта на землю. Однако и практика в этом случае трактуется, во-первых, в противовес созерцательному натурализму, который только регистрирует предметы; во-вторых, не в контексте технологии производства, которая построена на основе рефлексии правил и норм; и, в-третьих, отличается от феноменологического интеллектуализма, «разрешающий» мысли обладать силой означения. Так, преодолевая эти «не», Бурдье находит практике место в разомкнутости opus operatum и modus operandi [77, с. 101]. Это место организуется как «система устойчивых и переносимых диспозиций» ‒ габитусов (с. 102), которые преобразуются в ритмичные (цезурированные) «моторные схемы и телесные автоматизмы» (с. 134), имманентные длительности, т.к. разыгрывают и обыгрывают время (с. 158), и выражаются в «несложной экономной логике», которая жертвуя строгостью ради простоты, удобства, легкости освоения и пользования (с. 167 - 168). В своей «теории» практики Бурдье обосновывает необходимость «идти от ergon к energeia, от предметов или действий к принципам их произведения, а точнее от конкретной аналогии или метафоры, свершившегося факта или мертвой буквы, которые рассматривает объективистская герменевтика, к аналогичной практике как переносу схем, который осуществляется габитусом на основе уже установленных эквивалентностей, облегчающих взаимозаменяемость разных реакций и позволяющих добиться своеобразного практического обобщения всех однотипных проблем, способных возникнуть в новой ситуации» [77, с. 183]. Если немного отвлечься от сложной структуры определения, то Бурдье, фактически, возвращается к древнегреческому смыслу πρᾶξις, который раскрывает себя как умение задержаться при том, что есть в наличии (внять его) и мастерстве держания его таким, каким оно себя кажет. Собственно, возвращением Бурдье к понятию habitus, которое является эквивалентом древнегреческого σχέσις (σχεῖν) (приостановка, задержка; задержать внимание и держаться чего-либо), подчеркивается, что практика есть мастерство, искусность несения того, что есть, к тому, каким оно есть, для того, чтобы перенесенное использовать. В конечном итоге, в габитусе заключена установка употребления мира в мире: озабоченность его наличием и заботливое к нему отношение. В месте этого перехода, где от мира к миру несение идет, и необходимо задержаться: здесь то, что только есть, показывается в своей собственной подлинности и может использоваться, каким создано. Очевидно, что древнегреческая мысль практична в своей основе. Именно в этой связи Делез отмечал, что Греки понимали план имманенции, но не знали понятий; мы же сегодня свободно оперируем понятий, но не видим их «земной» основы [см. 123].
Чувственно-материальная пластика этого перехода была предметом внимания древнегреческих мыслителей. Их умение видеть то, что есть, и мастерство разглядывания в нем, того, каким оно может использоваться, до сих пор отличается новизной подхода. В своей многотомной Истории античной эстетике Лосев дал развернутую характеристику αἲσθησις как принципа изведывания мира [202, кн. 1, с. 434 - 442]. Нам остается только воспользоваться выводами мастера и отметить, что айстесис несет в себе творчески-порождающую энергию и выражает собой пластику столкновения и сопряжения подвижных частей мира. В этом столкновении, сопряжении ‒ тяжбе за право быть ‒ открывается то, что есть, в своем подлинном лике. Нет ничего более обыденного и простого, что бы вбирала в себя и выражала бы собой этот принцип, чем диалог. Диалог, собственно, и заключает в себе и выражает собой чувственно-материальную пластику следования и исследования мира. «Диалогический принцип» Бубера, преодоление доминанты тождества и выход навстречу другому ‒ в бесконечность ‒ Левинаса, артикуляция устанавливающей роли языка, на котором Бог говорит с нами, чтобы мы говорили друг с другом, Розенштоком-Хюсси, диалоговая эстетика словесного творчества Бахтина ‒ конечно, не повторяют античную традицию, но вновь и вновь возвращают то место, где нечто показывается в своем подлинном лике, годно к использованию и может использоваться.
Современная философия Украины акцентирует внимание на методологии исследования идентичности как феномена культуры, артикуляции культурных начал и закономерностей осуществления нечто как идентичного. В работах отечественных философов проведено исследование онтологической составляющей культуры, осуществлено сопряжение трансцендентных и прагматических аспектов выявления нечто как идентичного (Е. Быстрицкий, В. Горский, В. Иванов, И. Карпенко, С. Крымский, С. Куцепал, Т. Лютый, В. Малахов, В. Окороков, С. Пролеев, М. Савельева, И. Степаненко, В. Табачковский, В. Шинкарук, О. Хома); рассмотрен феномен идентичности в противоречиях современного мира (Е. Быстрицкий, А. Ермоленко, И. Денисенко, И. Загрийчук, К. Карпенко, М. Култаева, В. Лозовой, В. Лях, Л. Ситниченко); перипетии и возможности определения нечто как идентичного в транспарентном пространстве феноменологии (В. Кебуладзе, Е. Садоха), дискурсе с приставкой «пост» (С. Куцепал).
Связь работы с научными программами, планами, темами. Диссертационное исследование выполнено на кафедре социологии Института социальных наук Одесского национального университета имени И. И. Мечникова в рамках научной темы «Исследование институциональных изменений и поиск новой идентичности (региональный аспект)»; принята на заседании кафедры социологии ИСН ОНУ имени И. И. Мечникова 6 ноября 2006 года, протокол №4; утверждена приказом ОНУ от 20 декабря 2006 года, №3980-13; тема №0107U005075, г/б №164, категория работы – фундаментальная (код 2201020).
В рамках данной темы автор работал над концептуальными и методологическими проблемами исследования идентичности. Были расширены и уточнены рамки понимания идентичности; вскрыты и обозначены принципы исследования идентичности; подчеркнута определяющая роль культуры в пути выявления, утверждения и осуществления нечто как идентичного; предложена модель диалоговой конституции идентичности. Результаты исследований в рамках кафедральной темы нашли свое отражение в соответствующих разделах диссертационной работы.
Цель и задачи исследования. Цель представленной работы – на основе философско-культурологического анализа раскрыть конститутивный потенциал диалога как фундаментального основания выявления, утверждения и осуществления нечто как идентичного в культуре.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих взаимосвязанных исследовательских задач:
- определить онтологическое содержание феномена идентичности как основополагающего феномена культуры и методологические средства его выявления и анализа;
- раскрыть сущность вопроса об идентичности в теоретическом пространстве онтологии культуры;
- исследовать перипетии и комплексный характер пути, в котором нечто осуществляется как идентичное;
- определить и проанализировать основные компоненты диалога как конституционного принципа осуществления нечто как идентичного в пространстве культуры;
- реконструировать архитектонику идентичности как основополагающего феномена культуры;
- определить статус границы как императива идентичности;
- исследовать динамику повторения как процесса утверждения нечто как идентичного в культуре;
- выделить различия осуществления нечто как идентичного в интенциональной среде и целости заботы;
- проанализировать динамику встречи «другого» в пути осуществления нечто как идентичного;
- раскрыть диалоговое содержание начала идентичности;
- утвердить диалогический склад места осуществления нечто как идентичного;
- зафиксировать прагматическую функцию диалога как конституционного принципа осуществления нечто как идентичного.
Объектом исследования диссертационной работы является конституция идентичности как основополагающего феномена культуры.
Предмет исследования – диалоговый путь конституирования и осуществления нечто как идентичного в теоретическом пространстве онтологии культуры.
Методы исследования. Методы исследования определяются целями, задачами и спецификой предмета диссертационной работы. Необходимость философского анализа диалогового содержания пути следования, который ведет в культуре к выявлению и утверждению нечто как идентичного, а также специфика маршрута определяют выбор метатеоретической перспективы, которая позволяет рассмотреть идентичность как основополагающий феномен культуры и в его сущностной определенности, и в его многомерности. Достижению поставленной цели будет способствовать также междисциплинарный подход. Возможность реализация метатеоретической перспективы и междисциплинарного синтеза гарантирована комплементарным использованием современных социально-гуманитарного методов познания: феноменологического, герменевтического, историко-генетического.
Феноменологический метод Гуссерля призван настроить на осторожность и сдержанность; необходимость быть внимательным к деталям, подробностям хода ис/следования; быть строгим и экономным в использовании предварительно полученных результатов, дабы осталась возможность употребить их вновь. Герменевтика фактичности Хайдеггера и устанавливаемое им онтико-онтологическое различие призывается для того, чтобы акцентировать внимание на чувственно-материальной пластике повседневного существования; позволить схватить и расширить вот-здесь случающееся событие, которое занимает место, где то, что есть, кажет себя в своем подлинном лике. Историко-генетический метод, который анализирует исторический процесс в его двойственном модусе и как «длительность» (Historie), и как «наслоение», «сопряжение» разновременных слоев (Geschichte), позволит установить различие длительности пути и чекана шагов, сопряжение которых мостит сам путь. Метод деструкции сориентирует не на разрушение (преодоление, отрицание), но на разбор и заботливое (внимательное, бережное) отношение к опыту прошлого и артикуляцию возможностей его (опыта) использование в будущем. Деконструкция ‒ стратегия откладывания-различия ‒ подчеркнет полифоничный (изменчивый, альтернативный, амбивалентный) характер сопряжения различных «слоев» и позволит зафиксировать цезурированный (отграниченный) хода ис/следования. Герменевтика Гадамера и Рикера даст возможность увидеть особое и обособленное место языка, который не является собственностью отдельно говорящего индивида, но занимает «место» обращения и ответствования «другому». Приемы и средства «обратного перевода» (А. В. Михайлов), освоенные в исторической поэтике, необходимо призвать не только для того, чтобы подчеркнуть родство философского и литературного произведений, но главное – выделить осуществляющую мощь слова как такого, что изведывает и выставляет нечто в его собственной стати – как идентичного. Для реконструкции архитектоники идентичности целесообразно использование метода структурно-функционального анализа и моделирования. Использование разных методов, артикуляция их взаимодополнительности в исследовании конституции идентичности выделяет онто-диалогику культуры (В. С. Библер, А. В. Ахутин) как опорный метод, который будет направлять наше исследование.
Научная новизна полученных результатов состоит в разработке культурно-онтологической концепции диалоговой конституции идентичности, которая по-новому раскрывает и онтологическое содержание идентичности, преодолевая предыдущую доминанту тождества, которая определяет нечто как идентичное или в рамках порядка различия (идентичность как равенство), или как различие порядков (идентичность как мера уравнивания), и функциональный диапазон диалога в онтологии культуры, определяя диалог как фундаментально онтологичный конституционный принцип идентичности как феномена культуры. Предлагаемая концепция диалоговой конституции идентичности открывает новое направление философского и междисциплинарного исследования идентичности, в котором перипетии движения выявления, утверждения и осуществления нечто как идентичного осмысляются как собственный путь культуры.
Научная новизна исследования конкретизируется в следующих положениях:
Впервые:
- предложена диалогическая концепция онтологического содержания идентичности как основополагающего феномена культуры, в которой идентичность понимается как факт диалогового существования годного к использованию нечто;
- на основе системно-теоретических принципов и использования междисциплинарных синтезов обоснован принципиально динамический характер онтологического содержания идентичности как основополагающего феномена культуры. Доказано, что нечто как идентичное определяется не в установлении равенства и в правилах уравнивания, но как движение сопряжения двух порядков. При этом режим сопряжения рассмотрен так, что не только различное стягивается и само различие мерится отличием от иного, но как такой, что в напряжении держится различие порядков и порядок различия;
- раскрыто хронотопографическое измерение идентичности как феномена культуры: идентичность является феноменом и транслокальным (нечто здесь помещенное задано как идентичное континуумом его размещения), и транстемпоральным (то, что размещается, кажет свой очевидный лик там, где дано);
- систематизирован и содержательно охарактеризован процесс выявления и утверждения нечто как идентичного. Данный процесс впервые представлен как дискретный континуум и получил определение «архитектоника идентичности»;
- определено содержание границы как конституционного императива идентичности. Граница определяется не как барьер или конфляционная линия двух разнонаправленных и обоюдовесных процессов (равенства-на-основе и уравнивания-в-мере), но есть обособленным подвижно-покоящимся местом встречи. Выявлено, что идентичность нечто обнаруживается на границе встречи противостоящего и утверждается границей. В ходе исследования установлено, что граница определяет поле, где происходит встреча, и соревнование противостоящего идет. Сформулировано положение о том, что принципиальная напряженность встречи призвана предостерегать: нечто, ставшее уникальным (ошибочным либо нет) должно быть низвергнуто, чтобы вновь утвердить свое право быть таким, каким оно годно (либо нет) к использованию; в этом вновь никогда не повторяется то же самое и таким же образом, но возвращается граница. Граница встречи определена как место взаимодополнительности тавтологического и парадоксального циклов определения нечто как идентичного. В этой связи взаимодополнительность является фундаментов, на основании которого длится обоснование процесса выявления и утверждения нечто как идентичного;
- концептуализировано диалоговое начало идентичности, содержанием которого является энергия рассуживающего сопряжения. В этой теоретико-методологической перспективе диалог раскрывается в онтологии культуры в своем новом статусе: диалог занимает особое и обособленное место, где сопряжение, которое как соревнование идет, осуществляет нечто как идентичное;
- концептуализирована композиционная многомерность диалога: диалог имеет не понятийно-категориальную, но комбинаторно-дискурсивную, пластичную природу и является эстетическим феноменом. Утверждается, что диалог уникален и самостоятелен как единораздельная эстетическая целость, композиция которой разворачивается на границе, где противостоящее встречается и как рассуживание идет дело сопряжения, когда нечто кажет себя как идентичное. Принципиальными компонентами таким образом осмысленного диалога являются граница, борьба и забота.
Уточнено:
- механизм утверждения и осуществления идентичности как основополагающего феномена культуры: нечто как идентичное осуществляется ни одним или другим, ни одним за другого, ни ими вместе, но один и другим: дело ведется как совместное дело и таким образом нечто обнаруживается и открывается как идентичное. Таким образом, в исследовании впервые особо выделена значимость обособленной пластичной связки ‘и’, которой подчеркивается, что определение нечто как идентичного происходит не порознь, не вместе, но совместно – здесь на границе встречи. Доказано, что именно границей встречи акцентирована продуктивная необходимость «другого»: как отдельного в пути ведения дела и необходимого в понимающем споспешествовании самому делу. Ходом исследования представлено доказательство того, что «другой» встречается не в глазении на него или предрешенной установкой заботы о нем, но в пути ведения дела на границе обращения и ответствования;
- функциональный диапазон диалога как фундаментально онтологичного конституционного принципа идентичности: диалог является исходным началом нечто как идентичного; предоставляет ему место и распоряжается размещением; в напряжении держит и прокладывает в культуре путь осуществления нечто как идентичного; предоставляет возможность и задержаться при том, что имеется, и, держась этого, споспешествовать осуществлению его подлинной стати.
Приобрело дальнейшее развитие и углублено:
- понимание практической сущности диалога: обосновано, что практика, или действенность действия, не является просто способом делания или использованием сработанного, но есть энергия сопряжения подвижного; таким образом, практическая интенция диалога состоит не в артикуляции истины, но в истинствование: совместном шествия в пути, в котором и которым противостоящее на границе встречи сопрягается, рассуживается, голосит и заключается, что нечто идентично, то есть годно к использованию и может быть использовано;
- концептуальная определенность онто-диалогики культуры: обосновано, что ее метатеоретическим концептуальным каркасом могут стать такие основополагающие для нее понятия, как: диалог как фундаментально онтологический принцип выявления, утверждения и осуществления нечто как идентичного, энергия сопряжения подвижного, «другой», путь, граница, борьба, забота, повседневность, вопрошание, ответ, воспитание возможностью, внимательность, осмотрительность, обходительность.
Теоретическое и практическое значение полученных результатов состоит в разработке недостаточно изученной в отечественной философии культуры проблемы диалога как фундамента выявления, утверждения и осуществления нечто как идентичного в культуре: диалоговой конституции идентичности. Проведенное исследование расширяет теоретическую и методологическую базу для комплексного, междисциплинарного исследования идентичности. Полученные результаты диссертационного исследования способствуют: упорядочиванию и обогащению понятийного аппарата онто-диалогики культуры, а также философскому анализу идентичности; решению методологических проблем, связанных с изу¬че¬ни¬ем роли и места диалога в определении перспектив научного исследования; расширению поля взаимодействия различных наук в исследовании идентичности. Предложенная открытая (диалоговая) методологическая программа исследования содержит теоретический потенциал, который может лечь в основу разработки эффективной научно-культурной государственной политики в Украине; а также быть использованным в политической философии, открывая перспективы формулирования и оценки политических программ. Полученные результаты могут быть использованы для подготовки учебных курсов по философии, культурологи, социологии. Зафиксированное в исследовании пластичное содержание диалога закрепляет принципы внимательности и заботы, следование которым будет способствовать повышению качества педагогической и культурно-воспитальной работы, проводимой в учебных заведениях Украины.
Личный вклад соискателя. Диссертационная работа является результатом самостоятельного научного исследования. В тексте диссертации использованы публикации, подготовленные автором. В процессе проведения исследований автор использовал оригинальные тексты древнегреческих мыслителей и в диссертационной работе предложил самостоятельные переводы и толкования отдельных слов, изречений и фрагментов произведений философов.
Апробация результатов диссертации. Основные положения и результаты диссертационного исследования обсуждались на научно-методологических семинарах Института социальных наук и философского факультета Одесского национальн

Список литературы

Выводы

В представленном разделе диалог рассматривается как начало идентичности. Экспликация динамической структуры начала позволило зафиксировать, что диалог артикулирует подвижную множественность мира. Как «место» мирного вопрошания о мире, он есть на границе встречи подвижного. Во встрече подвижного пребывают и вызревают силы, собранные на границе и энергирующие, чтобы явить заданную движением подвижного необходимость самой границы. На границе встречи энергия сопряжения голосит и распоряжается делом, которое ведется как сказывающее утверждение. Таким образом диалог определяется, как дело, что ведется сказывающим утверждением, когда на границе встречи подвижного энергирует сопряжение и то, что есть в наличии, выставляется в своей подлинной стати ‒ идентичности.
Границей встречи определяется рас-суживающий профиль диалога. В этой связи строительная, осуществляющая мощь диалога определена не простым актом приближения наличествующего и отдалением его постановкой на место, но сопряжением приближения и отдаления. Поэтому диалог не является одноактным действом (ἒργον) либо приближения, либо отдаления, либо собирания, но суть «место» действенности действия (ἐνέργειαν). Сопряжение приближения с отдалением суть практика, в чем и чем то, что есть в наличии кажет себя как годное к использованию.
Артикулируя практическую сущность диалога, мы подчеркиваем, что строительство ведется и нечто наличествующее осуществляется как годное к использованию на границе встречи подвижного. Только потом можно говорить о том, что что-то выстроено, а также из чего и кем. Вначале диалог: в «месте» разомкнутости расходящегося подвижного действенность сопрягающего действия, или практика, отдаляет несокрытое, приближает спрятанное и энергируется осуществление нечто наличествующего в его подлинной стати. Таким образом в осуществляющей действенности действия нечто, что только есть, есть как идентичное и потом может использоваться.
Нечто как идентичное не определяется простым его местоположением или временем его осуществления. В ходе нашего исследования мы показали, что диалог и исходен как предоставляющий место, и распоряжается размещением. Так, определяя «место» диалога и в связи с этим разбирая древнегреческий концепт «хора», мы установили, что таковое «место» подобно строительному каркасу, когда жесткие штанги скреплены подвижным шарниром. Так и диалог подобно каркасу исходен и ведет распоряжение делом строительства. В этой связи мы говорим об идентичности как феномене и транслокальном (нечто здесь помещенное задано как идентичное континуумом его размещения), и транстемпоральном (то, что размещается, кажет свой очевидный лик там, где дано). Данным и…и мы подчеркиваем, что нечто как идентичное кажет себя не во всеравенстве, и не как континуум уравнивания всего, но как дифференциал исходной распорядительности диалога.
Артикуляцией и…и подчеркивается, что диалог имеет не понятийно-категориальную, но комбинаторно-дискурсивную ‒ пластичную – природу и является эстетическим явлением. Явление в том смысле слова, что диалог уникален и самостоятелен как единораздельная эстетическая целость, композиция которой разворачивается на границе, где противостоящее встречается и по-разному ведется дело сопряжения. Здесь ‒ как дело сопряжения идет ‒ вершится рождение того, что есть, каким оно есть для своего использования. Сопряжение является тем творящим Единым, которое потом категориально определяет порядки согласования и координации. До этого и изначально ‒ разное и по-разному встречается, сплетается, складывается и нечто, которое есть только в наличии, открывается как уже определенное вот это и более чем это нечто.
Как судящее сопряжение, диалог настраивает и заряжает энергией. О высвобождении энергии речь может идти только потом. Только потом можно говорить об истине как adaequatio intellectus et rei. Но этого «потом» может и не случиться, если не отправиться в путь изведывания мира. Шествуя в пути, нечто наличествующее открывается, и таящаяся в нем его собственная стать кажет себя. Диалог есть такое путешествие. Здесь не констатируется истина и «правильное слово» – не в чести. Он таков, как нечто наличествующее открывается глаголаньем и кажет себя в своем очевидном лике. Здесь родина такого нечто, каким оно годно к использованию. Таким образом, идентичность нечто не есть, но случается. Идентичность нечто – суть событие диалога: нечто в своей подлинной стати случается в пути изведывания мира на границе встречи подвижных подробностей мира, где нечто наличествующее словом являет себя как годное к использованию.
Идентичность нечто, рожденная в диалоге (диалоговая идентичность), не значит, конечно, что нечто, как оно суть свое собственное, пребывает в слове, но означает, что идентично себе все то, что слово имеет и называет себя. И поскольку отдельное слово есть то, что оно есть только с другим словом, постольку это слово рождается в диалоге. Оно рождается границей встречи обоюдовесных гласа и глаза: как контрапункт говорения и слушания. Если в говорении решительность броска вперед, то в ухе пребывает покой. В подвижном покое диалога слушающий оборачивается говорящим, а говорящий – слушающим. Диалог – «место» оборачивания, где «один» и «другой» совместны разомкнутости.
Зияющая пропасть разомкнутости не отводит место «третьему», который расположен между «я» и «другим». В ней «я-другой» (не порознь, не вместе, но сообща) подталкивает и «я», и «другого» к определению и к преодолению ради жизни. На этой границе практически невозможно жить, но неуютность заставляет идти вперед, выбирать каждый раз новый маршрут – нехоженый и опасный. Здесь выковывается статный и благородный облик и «я», и «другого», которые потом могут или говорить меж собою ‒ обмениваться мнениями, или отказаться от общения и фантазировать наедине с собой. Здесь и мысль складывается, чтобы или мир для себя (мысли) принять, или отказаться от него ради себя же.
Как мысль не может родиться вне границы, так не может она не быть и ироничной. Ведь с каким энтузиазмом мы формулируем правила и нормы; и в то же время с каким удовольствием мы этими нормами играем: множим их формулировки, варьируем их, как если бы, несмотря на большую любовь к ним, мы относились к ним без особого уважения. В этой ироничности – удивление, сомнение, желание расшатать и расшевелить окостеневшие правила (пусть даже они «красивы» и «благородны»), чтобы вернуться к их началу и утвердить их живую стать. Диалог в своем низвержении правил и восхождение к ним – это удовольствие путешествия, встречи и разговора, когда то, что мир населяет, открывается в своей подлинности и кажет себя как очевидное
.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы задались вопросом об идентичности нечто. Обыденность этого вопроса не вызывает сомнения. В самом деле, каждый в мгновение-ока принимает решение об использовании того, что есть в наличии. Если такое нечто в помощь и позволяет продолжать начатое, то отмечается, что оно именно вот это нечто – идентичное. Вот это нечто безопасит и вселяет уверенность, позиционирует и открывает возможность изменения позиции, гарантирует продолжение начатого и ведет обновление.
Однако когда привычный ход использования нечто нарушается (или разрушается вовсе), то ставится вопрос о его идентичности. В самом деле, если нечто используемое перестало удовлетворять, не гарантирует безопасность, разрушает уверенность, препятствует продолжению начатого, то встает вопрос об его устойчивости и подлинности. Вопрос заставляет остановиться, задерживаемся при том, что есть, внимательно и с заботой разобрать наличествующее ‒ неспешно взяться за дело, в котором и которым нечто обнаруживает себя как годное к использованию.
Нельзя сказать, что внимательность и неспешность удел немногих. Необходимость продолжения и обновления заставляет каждого вновь и вновь вопрошать об идентичности. При этом прагматика вопрошания заставляет отказаться от наивности и стать строже. Вопрос к тому, что есть в наличии, каким оно есть для своего использования – вопрос о подлинности нечто, его идентичности. Именно неспешность заставляет обратить внимание на место своеобразного перехода, где то, что имеется, является таким, каким оно годно к использованию. Здесь – в этом переходе нечто обнаруживает себя как оно есть свое собственное – вот это нечто и не более чем это. Этот переход можно назвать «дорогой жизни» или тем путем, шествие по которому открывает нечто не в его околевшей безжизненности или как копию и тень, но как оно есть само свое живое вот это. Вопрос и артикуляция «перехода» заставляет задержаться в поле чистых возможностей: там, где мир состязается, судится, соревнуется и, тем самым, ведет и выводит им дарованное нечто к его собственной стати. Под водительством мира путь настраивается, шествие задан маршрут следования и нечто открывается таким, как оно осуществляется в этом путешествии. Путешествием, собственно, и можно определить жизнь как достойную избрания: она взывает к вопросу, требует продолжения вопрошания и заставляет отставать, задерживаться – не спешить с ответом, но удивляться. Анализ этого путешествия определил содержание нашего исследования.
По своему характеру исследование демонстрировало незаинтересованность в достижении скорого результата: мы отставали, повторяли и настаивали на том, что «отрешенность» (Хайдеггер) и неспешность важнее суетности и любопытства. Мы старались быть предельно внимательными, чтобы в подробностях и деталях представить динамику того, как то, что наличествует, несется к тому, каким оно является в своей подлинной, очевидной стати – как идентичное.
В Разделе 1 было определено онтологическое содержание идентичности как основополагающего феномена культуры. Отмечено, что нечто как идентичное, с одной стороны, дано фактом того, что оно уже имеется в мире, с другой – задано возвращением этого факта. Нечто как идентичное есть, следовательно, не то, что уже имеется и каким-то образом используется, и не то, что считается, выявляется годным к использованию, а то, что имеет место в контрапункте данности и заданности. Таким образом, подчеркивается, что именно годность к использованию определяет онтологическое содержание идентичности. Обособлением контрапункта определена особость, уникальность культурного пространства диалога: диалог занимает место, где то, что имеется, оборачивается так, что оно является годным к использованию: стоит как подлинное и может далее использоваться. Собственно в деле оборачивания, которое идет как диалог длится, нечто выявляется, утверждается и осуществляется как идентичное.
Выделением и обособлением диалога как онтологически содержательной характеристики идентичности в пространстве культуры раскрыта двойственность вопроса об идентичности в онтологии культуры и утверждена осуществляющая мощь диалога как фундаментально онтологического конституционного принципа идентичности. Отмечено, что процесс определения нечто как идентичного требует постановки вопроса и об основании, и про обоснованность такового. Таким образом, определено, что сущность вопроса об идентичности состоит в его каждый раз обновлении, вновь и вновь возвращении. Собственно, именно в таком оборачивании, которое длится как диалог, нечто как идентичное осуществляется.
Обосновано принципиально динамическое онтологическое содержание идентичности. Определено, что нечто суть оно само свое собственное не во всеравенстве своего состава и не в уравнивании составных частей, но осуществляется как идет сопряжение разнонаправленного и обоюдовесного. Таким образом, доказано, что нечто как идентичного не подчиняется императиву равенства, но, скорее, суть кинестазис сопряжения подвижного естества мира: нечто как идентичное обнаруживается в покое движения встречи, которая случается по-разному и разными способами. Подвижный покой встречи был определен нами как диалог: глаголящее сопряжение приближения с отдалением, что длится напряженной ритмикой шага. В этой части исследования было установлено, что граница, борьба и забота – принципиальные компоненты, определяющие онтологический профиль диалога. Таким образом, зафиксировано, что диалог подчиняется императиву границы и утверждает свое конституционное верховенство как энергия борьбы протистоящего. Таковой энергией нечто осуществляется как годное к использованию ‒ идентичное.
Представленное нами направление, ведущее к определению нечто как идентичного, обозначило дальнейший ход следования. Самоценным в продолжении следования, было определено само движение и возможности его продолжения. В связи с этим, ответа потребовали два вопроса: как ход следования длится и какова его энергоемкость (т. е. как обеспечивается ход шествия в пути и гарантируется продолжение следования)?
Ответ на первый вопрос содержится в Разделе 2. Реконструируя архитектонику идентичности, т. е. артикулируя процесс ведения дела, в котором нечто обнаруживается и утверждается как идентичное, отмечено, что путь следования длится как различаются порядок шагающего уравнивания и порядок всеравенства пути. Таким образом, было зафиксировано, что различие выступает конституционным принципом идентичности.
Разбирая подробности динамики различия, было выявлено, что нечто, как оно суть свое собственное, обнаруживается на границе встречи облика того, что наличествует, и противостоящего ему взгляда. Здесь ‒ на границе встречи ‒ нечто осуществляется как оно само свое собственное и по праву годно к использованию. Принцип «низвергающего утверждения» и топос идентичности были определены как номос идентичности. При этом подчеркнуто, что императив границы является тем конституционным предписанием, которое ведет строительство нечто как идентичного. Императив границы категоричен: граница нестираема и ее повторение, вновь и вновь возвращение гарантирует то, что нечто по праву есть своим собственным вот этим и не более, чем этим нечто. В этой связи: архитектоника идентичности суть процесс, в ходе которого нечто как идентичное осуществляется в артикуляции границы.
Императивная категоричность границы и перипетии повторения были рассмотрены как процесс обращения к «другому». Ведь дабы нечто предстало в своей идентичной стати, оно не только должно обнаружить себя, но и утвердиться в своей самостной стати. В обращении к отдельному, вненаходимому «другому» – факт утверждения нечто как идентичного. Ход утверждения – это повторение границы, когда нечто предстает в своей идентичной стати в месте встречи «я» и «другого».
Способ, каким и «я», и «другой» вступают в отношения с наличным, растолкован как ладность: заботой конституированное привычное и приличествующее обхождение с таковым. Этим способом, или в ладности, нечто утверждается как идентичное. Собственно, ладностью привычного и приличествующего обращения с наличным нечто таковое суть оно само свое собственное и далее может использоваться.
Сам способ этого ладного обхождения конституируется границей встречи «я» и «другого». В ходе исследования выявлено, что нечто как идентичное утверждается не тем, что один и другой равны в своем отношении с тем, что наличествует, и не тем, что один вместо другого, замещая его, выставляет свои отношения с таковым, но один с другим – совместно определяют ладность обхождения. Таковая связка ‘с’ подчеркивает, что нечто как идентичного утверждается ни одним либо другим, ни вместе, но совместно – здесь на границе встречи.
В пути ведения дела «другой» встречается не в глазении на него, но границей обращения и ответствования. Таким образом, «другой» акцентирован как отдельно соприсутствующий в пути ведения дела (в противном случае ни о каком деле не может быть и речи); и продуктивен в понимающем споспешествовании самому делу – в событии.
Напротив, зашитие годологической природы ладного обхождения – невнимательность и акцентирование лишь «голого» результата – приводит к забвению «другого» и его потере как непродуктивного. Акцентирование «другого» как непродуктивного оборачивается утратой потенциала дела и, в конечном итоге, его банкротством. Приметами банкротства дела и, следовательно, потерей идентичности были определены и скреплением отношений меж «я» и «другим» мерой, чем эти отношения усредняются, уравниваются, и в своей наивной простоте становятся доступными калькуляции; и многословностью, в среде которой «другой» не слышен и выговариваемое слово голо. Таковое «голое» (уже «готовое») слово требует принятие всего «на веру», тем утверждая универсальное всеравенство. Во всеуравнивающей мере и равном для всего «голом» слове мир предстает как населенный двойниками и тенями – призраками. Видения блокируют продолжения дела и, следовательно, приятие мира в его дарственности и возможности быть открытым.
Таким образом, в предельно плотной акустической среде, так же, как и в разряженной оптикой интенциональной среде, утверждается не столько нечто в своей собственной самостной стати, сколько мера. Будь то мера, которая находит себя в координации и корреляционном единстве прибавления все нового и нового; либо мера согласованной усредненности, которая требует исполнения ей назначенного. Очевидно, что содержание этой меры может варьироваться: от усреднения и установления императива равенства до равенства как императивного требования для всего; от жажды «прибавления все нового и нового», дабы утолить ее в «универсальной социальности», до утверждения трансцендентного универсального Начала. Так или иначе, как в первом, так и во втором случае мы имеем дело с тавтологией либо парадоксом и, следовательно, не с утверждением нечто в его самости, но с его «голым» копированием.
Нельзя сказать, что тавтология или парадокс являются ошибками в решении задачи по нахождению нечто как идентичного. Мы рассматриваем ошибку не в факте ее совершения, но как невозможность ее исправления. При этом только лишь строгость взгляда, в котором граница намечена, но может быть перейдена, т.е. является идеальной, не гарантирует возможность исправления. Мы утверждаем, что строгость взгляда уже должна быть настроена словом, что выставляется в пути ведения дела и открывает, тем самым, горизонт видения: глаз уже внутри себя должен глаголить, чтобы вовне зреть; слово же, источаемое ритмом ведения дела, уже внутри себя должно зреть, чтобы вовне выговориться. Противостояние двух разнонаправленных и обоюдовесных сил ‒ контрапункт гласа и глаза ‒ имеет место на границе встречи. Здесь и как противостояние ведется дело ладного обхождения. Удерживая путь ведения дела в его связной раздельности, граница не только является основанием для обоснованного прибавление все нового и нового, но и гарантирует само прибавление, т. е. определяет возможность продолжения пути и, как следствие, перспективу исправления ошибки.
Таким образом, можно заключить, что путь следования, в котором нечто обнаруживается и утверждается как идентичное, длится как континуум границ. Дискретный континуум шествия в пути ведом усматривающим озабочением того, что мир населяет, в котором (усматривающем озабочении) сила «другого» продуктивна как споспешествующая ведению дела и требующая заботливого обращения и ответствования. Только потом этот дискретный ход следования может быть упакован в мерную величину, задавая перспективу калькуляции, определяя и императив равенства, и равенство императивного требования ко всему.
Отвечая на вопрос о том, каким образом обеспечивается ход шествия в пути и гарантируется продолжение следования, вначале отметим, что энергоемкость пути и ход шествия в пути, где обнаруживается и утверждается нечто как идентичное, не два разных маршрута. Мы подчеркиваем, что обнаружение и утверждение нечто как идентичного идет так, как глаголящее сопряжение длится. Таким образом, нечто как оно есть свое собственное вот это обнаруживается и утверждается в диалоге и диалогом. В этой связи в Разделе 3 диалог рассматривается как такой, что заряжает энергией: ведет путь следования и гарантирует его продолжение. Таким образом раскрывается феномен диалоговой идентичности.
Экспликация динамической структуры начала позволило зафиксировать, что диалог артикулирует подвижную множественность мира. Как «место» мирного вопрошания о мире, он занимает место границы встречи подвижного. Во встрече подвижного пребывают и вызревают силы, собранные на границе и энергирующие, чтобы явить заданную движением подвижного необходимость самой границы. На границе встречи энергия сопряжения голосит и распоряжается делом, которое ведется как сказывающее утверждение. Таким образом, диалог определяется, как дело, что ведется сказывающим утверждением, когда на границе встречи подвижного энергирует сопряжение и то, что есть в наличии, выставляется в своей подлинной стати ‒ идентичности.
Границей встречи определяется рас-суживающий профиль диалога. В этой связи осуществляющая мощь диалога определена не простым актом приближения наличествующего и отдалением его постановкой на место, но сопряжением приближения и отдаления. Поэтому диалог не является одноактным действом (ἒργον) либо приближения, либо отдаления, либо собирания, но суть «место» действенности действия (ἐνέργειαν). Сопряжение приближения с отдалением суть практика, в чем и чем то, что есть в наличии, кажет себя как годное к использованию.
Артикулируя практическую сущность диалога, мы подчеркиваем, что строительство ведется и нечто наличествующее осуществляется как годное к использованию на границе встречи подвижного. Только потом можно говорить о том, что что-то выстроено, а также из чего и кем. Вначале диалог: в «месте» разомкнутости расходящегося подвижного ‒ действенность сопрягающего действия, или практика, в чем и чем отдаляется несокрытое, приближается спрятанное и энергируется осуществление нечто наличествующего в его подлинной стати. Таким образом, в осуществляющей действенности действия нечто, что только есть, присутствует как идентичное и потом может использоваться.
Нечто как идентичное не определено простым его местоположением или временем его осуществления. В ходе исследования было доказано, что диалог и исходен как предоставляющий место, и распоряжается размещением. Таким образом отмечено хронотопографическое измерение идентичности. В этой связи об идентичности говорится как феномене и транслокальном (нечто здесь помещенное задано как идентичное континуумом его размещения), и транстемпоральном (то, что размещается, кажет свой очевидный лик там, где дано). Данным и…и мы подчеркиваем, что нечто как идентичное кажет себя не во всеравенстве, и не как континуум всеуравнивания, но как дифференциал исходной распорядительности диалога.
Такая подвижная жесткость определяет особость диалога, который имеет не понятийно-категориальную, но комбинаторно-дискурсивную ‒ пластичную природу и является эстетическим явлением. Явление в том смысле слова, что диалог уникален и самостоятелен как единораздельная эстетическая целость, композиция которой разворачивается на границе, где противостоящее встречается и по-разному ведется дело сопряжения. Здесь ‒ как дело сопряжения идет ‒ рождается то, что есть, каким оно есть для своего использования. Сопряжение является тем творящим Единым, которое потом категориально определяет порядки согласования и координации. До этого и изначально – разное и по-разному встречается, сплетается, складывается и нечто, которое есть только в наличии, открывается как уже определенное вот это и более чем это нечто.
Как судящее сопряжение, диалог настраивает и заряжает энергией. О высвобождении энергии речь может идти только потом. Только потом можно говорить об истине как adaequatio intellectus et rei. Но этого «потом» может и не случиться, если не отправиться в путь изведывания мира. Шествуя в пути, нечто наличествующее открывается, и таящаяся в нем его собственная стать кажет себя. Диалог есть такое путешествие. Здесь не констатируется истина и «правильное слово» не в чести. Он таков, как нечто наличествующее открывается глаголанием и кажет себя в своем очевидном лике. Здесь родина того нечто, что годно к использованию. Таким образом, нечто в своей подлинной самостной стати – суть событие диалога: случается в пути изведывания мира на границе встречи подвижных подробностей мира, где нечто наличествующее словом являет себя как годное к использованию.
Нечто как идентичное, осуществленное диалогом и в диалоге (диалоговая идентичность), не значит, конечно, что нечто, как оно суть свое собственное, пребывает в слове, но означает, что идентично себе все то, что слово имеет и названо. И поскольку отдельное слово есть то, что оно есть только с другим словом, постольку это слово рождается в диалоге. Оно рождается границей встречи обоюдовесных гласа и глаза: как контрапункт говорения и слушания. Если в говорении решительность броска вперед, то в ухе пребывает покой. В подвижном покое диалога слушающий оборачивается говорящим, а говорящий – слушающим. Диалог – место верчения, оборачивания, где «один» и «другой» совместны разомкнутостью.
Зияющая пропасть разомкнутости не отводит место «третьему», который расположен между «я» и «другим». В ней «я-другой» (не порознь, не вместе, но сообща) подталкивает и «я», и «другого» к определению и к преодолению. Неуютность границы заставляет идти вперед, выбирать каждый раз новый маршрут – ранее нехоженый и потому опасный. Здесь выковывается статный и благородный облик и «я», и «другого», которые потом могут или обмениваться мнениями, или отказаться от общения и фантазировать наедине с собой. Здесь и мысль складывается, чтобы или мир для себя (мысли) принять, или отказаться от него ради себя же.
Именно в диалоге мы примеряем на себе силы говорения и слушания еще до того, как мы станем говорить действительно. В диалоге пребывает «подлинный язык», который потом указывает, сообщает, толкует. Диалог не имеет своей целью прийти к консенсусу. Он – спор и испытание. Его задача в том, чтобы настраивать и заряжать энергией. О высвобождении энергии речь может идти только потом. Только потом можно говорить о мере равенства и всеравной инстанции. Но этого потом может и не случиться, если не удержать и не держаться той энергии, которая мир ладит. Поэтому диалог требует решительности и продолжения. Не той решительности, которая заставляет скоро действовать и суетиться. Но решительности разобрать, обнаружить и утвердить то, что есть, каким оно есть. Диалог – такое разбирающее, обнаруживающее и утверждающее шествие, каковое рассуживает. Это решимость понять: вновь спросить, артикулируя движения подвижного естества мира; и ожидать ответа – события «вдруг рождения». Не в человеческой власти устроить событие, но быть готовым – его удел: быть в пути и шествовать, ведомым заботой. И Гераклит, когда говорит, что «ищет самого себя», отправляется в путь [101, фр. 101]. Это ‒ путь миро(ис)следования, который не истиной измеряется, но истинствует. Ведь истина – это движение всего. Движением подвижного космический лад складывается, и то, что мир населяет, кажет себя в своей подлинной, устойчивой стати – как идентичное.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Аверинцев С. С. Античная риторика и судьба античного рационализма / Аверинцев С. С. // Аверинцев С. С. Образ античности. – С.-Пб: Азбука-классика, 2004. – С.7 ‒ 39.
2. Аверинцев С. С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного кода / Аверинцев С С. // Аверинцев С. С. Образ античности. – С.-Пб: Азбука-классика, 2004. – С.106 – 149.
3. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы / Аверинцев С. С. // Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. – С.-Пб: Азбука-классика, 2004. – С. 7 – 301.
4. Адорно Т. Эстетическая теория. / Адорно Т.; [пер. с нем А.В.Дранова]. ‒М.: Республика, 2001. ‒ 527с.
5. Адорно Т. Негативная диалектика / Адорно М.; [пер. с нем. Е.Л.Петренко]. – М.: Научный мир, 2003. – 374 с.
6. Андрос Є. І. Комунікативний вимір буття як фундаменте опосередкування колізії сутності та існування / Андрос Є. І. // Людина в осенціальних та екзистенціальних вимірах – К.: Наукова думка, 2004. – С. 155 – 201.
7. Андрос Є. І. Інтелект у структурі людського буття / Андрос Є. І – К.: Стилос, 2010. – 358 с.
8. Андрос Є. І. Бівалентність людського єства та проблема метафізичного зла / Андрос Є. І. // Грані людського буття: позитивні та негативні виміри антропокультурного – К.: Наукова думка, 2010. – С. 16 – 86.
9. Арендт Х. Vita activa или о деятельной жизни / Арендт Х. [пер. с англ. и нем. В. В. Бибихина] – С.-Пб: Алетейя, 2000. – 437 с.
10. Аристотель. Метафизика / Аристотель; [перевод с древнегреч. А.В.Кубицкого] // Аристотель. Сочинения в 4-х т. – М.: Мысль, 1975. – Т.1. ‒ С. 50 - 370.
11. Аристотель. О душе / Аристотель; [пер. с дневнегреч. П. С. Попова] // Аристотель. Сочинения в 4-х томах. – М.: Мысль, 1976. –Т.1. – С.371 - 448.
12. Аристотель. Вторая аналитика / Аристотель; [пер. с древнегреч. Б. А. Фогта] // Аристотель. Сочинения. в 4-х т. – М.: Мысль, 1983. – Т.2. – С. 255 - 346.
13. Аристотель. Физика / Аристотель; [пер. с дневнегреч. В. П. Карпова] // Аристотель. Сочинения в 4-х т. – М.: Мысль, 1983. – Т.3. – С.59 - 263.
14. Аристотель. Никомахова этика / Аристотель; [пер. с дневнегреч. Н.В.Брагинской] // Аристотель. Сочинения в 4-х т. –М.: Мысль, 1983. –Т.4. –С.53-294.
15. Аристотель. Политика / Аристотель; [пер. с древнегреч. С. А. Жебелева] // Аристотель. Сочинения в 4-х т. –М.: Мысль, 1983. – Т.4. – С.375 - 644.
16. Аристотель. Поэтика / Аристотель; [пер. с древнегреч. М. Л. Гаспарова // Аристотель. Сочинения в 4-х т. – М.: Мысль, 1983. –Т.4. – С.645 - 680.
17. Арто А. Театр и его двойник / Арто А. [пер. с франц. В. Максимова, А. Зубкова] – С.-Пб: Симпозиум, 2000. – 440 с.
18. Арчер М. Реализм и морфогенез / Арчер М. [пер. с англ. О. И. Оберемко] // Теория общества. Сборник. – М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 1999. – С. 157 – 195.
19. Афанасьева А. Э, Тихомиров А. А. Проблема образа "своего" и "другого/чужого" в исторических исследованиях [электронний ресурс] / Афанасьев А. Э. Тихомиров А. А. – Режим доступу к ресурсу: http://www.history.yar.ru/metodology/texts/26_12_2003.doc
20. Ахутин А. В. Открытие сознания. Древнегреческая трагедия и философия / Ахутин А. В. // Ахутин А. В. Тяжба о бытии. ‒ М.: Русское феноменологическое общество, 1996. ‒ С. 116 – 160.
21. Ахутин А. В. Чтение «Теэтета» / Ахутин А. В. // Ахутин А. В. Поворотные времена: статьи и набрости 1975 – 2003. – С.-Пб: Наука, 2005. – С. 201 – 268.
22. Ахутин А. В. Материалы к словарю по диалогике / Ахутин А. В. // Ахутин А. В. Поворотные времена: статьи и набрости 1975 – 2003. – С.-Пб: Наука, 2005. – С. 596 – 635.
23. Ахутин А. В. Онтологическая диалогика культуры В. С. Библера / Ахутин А. В. // Теоретическая культурология. – М.: Академический Проект; РИК, 2005. – С. 42 – 51.
24. Бадью А. Апостол Павел. Обоснование универсализма / Бадью А. [пер. с франц. О. Головой] – М., С.-Пб: Московский философский фонд, Университетская книга, 1999. – 94 с.
25. Бадью А. Манифест философии / Бадью А.; [пер. с франц. В. Е. Лапицкого] – С.-Пб: Mashina, 2003. ‒ 184 с.
26. Бадью А. Делез. «Шум бытия» / Бадью П. [пер. с франц. Д. Скопина] – М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», издательство «Логос-Альтера», 2004. – 184 с.
27. Бадью А. Этика: Очерк о сознании зла / Бадью А.; [пер. с франц. В. Е. Лапицкого] – С.-Пб: Mashina, 2006. ‒ 126 с.
28. Барановская О. Н. Жизнь культуры и проблема устойчивости символических форм / Барановская О. Н. // Труды семинара по герменевтике (Герменеус). – Вып. 1. – Одесса: Принт Мастер, 1999. – С. 106–114.
29. Барт Р. Эффект реальности / Барт Р. [пер. с франц. С. Н. Зенкина] // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, Универс, 1994. – С. 392-400.
30. Барт Р. Удовольствие от текста / Барт Р [пер. с франц. Г. К. Косикова] // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, Универс, 1994. – С. 462 – 518.
31. Барт Р. Гул языка / Барт Р. [пер. с франц. С. Н. Зенкина] // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, Универс, 1994. – С. 541 - 544.
32. Батай Ж. Гегель, смерть и жертвоприношение / Батай Ж. [пер. с франц. С. Л. Фокина] // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века. – С.-Пб: Мифрил, 1994. – С. 245 – 268.
33. Батай Ж. Внутренний опыт / Батай Ж. [пер. с франц. С. Л. Фокина] – С.-Пб: Аxioma, Мифрил, 1997. – 336 с.
34. Батай Ж. Теория религии / Батай Ж. // Батай Ж. Проклятая часть: Сакральная социология [пер. с франц. С. Н. Зенкина] – М.: Лодомир, 2006. – С. 52 – 108.
35. Батай Ж. Суверенность / Батай Ж. // Батай Ж. Проклятая часть: Сакральная социология [пер. с франц. Т. А. Левиной, О. Е. Ивановой] – М.: Лодомир, 2006. – С. 313 – 490.
36. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / Бахтин М. М. ‒ М.: Художественная литература, 1990. ‒ 543 с.
37. Бахтин М. М. (Медведев П. Н.) Формальный метод в литературоведении / Бахтин М. М. – М.: Лабиринт, 1993. – 206 с.
38. Бахтин М. М. (Волошинов В. Н.) Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке / Бахтин М. М. – М.: Лабиринт, 1993. – 199 с.
39. Бахтин М. М. Форма времени и хронотопа в романе (очерки по исторической поэтике) / Бахтин М. М. // Бахтин М. М. Эпос и роман. – С.-Пб.: Азбука, 2000. – С. 11 – 193.
40. Бахтин М. М. К философии поступка Бахтин М. М. // Бахтин М. М. Собрание соч. в 6-ти томах. ‒ М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. ‒ Т.1. ‒ С. 7 – 68.
41. Бахтин М. М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества / Бахтин М. М. // Бахтин М. М. Собрание соч. в 6-ти томах. ‒ М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. ‒ Т.1. ‒ С. 265 - 325.
42. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского / Бахтин М. М. // Бахтин М. М. Собрание соч. в 6-ти т. – М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2002. ‒ Т. 6. – С.5 - 300.
43. Бахтин М. М. Рабочие записи 60-х – начала 70-х годов / Бахтин М. М. // Бахтин М. М. Собрание соч. в 6-ти т. – М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2002. ‒Т. 6. – С. 371 – 439.
44. Башляр Г. Мгновение поэтическое и мгновение метафизическое / Башляр Г. // Башляр Г. Новый рационализм; [пер. с франц. Ю.П.Сенокосов] ‒ М.:Прогресс, 1997. ‒С.347-353.
45. Башляр Г. Поэтика пространства / Башляр Г. // Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства; [пер. с франц. Н. В. Кисловой] ‒ М.: РОССПЭН, 2004. ‒ С.5 - 212.
46. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Бек У. [пер. с нем. В. Седельника и Я.Федоровой] – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – 384 с.
47. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы / Беньямин В. [пер. с нем. С. Ромашко] – М.: Аграф, 2002. – 288 с.
48. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование рельности / Бергер П., Лукман Т. [пер. с англ. Е. Руткевича] – М.: Медиум, 1995. – 323 с.
49. Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания / Бергсон А. // Бергсон А. Собрание сочинений в 4-х т.; [пер. с франц. И.И.Блауберг] – М.: Московский Клуб, 1992. –Т.1. –С.50-155.
50. Бергсон А. Два источника марали и религии / Бергсон А.; [пер. с франц. А. Б. Гофмана] – М.: Канон, 1994. ‒ 384 с.
51. Бергсон А. Творческая эволюция / Бергсон А.; [пер. с франц. В.А.Флеровой] ‒ М.: Кучково поле, 2006. ‒ 384 с.
52. Бибихин В. В. Язык философии / Бибихин В. В. – М.: Языки славянской культуры, 2002. ‒ 416 с.
53. Бибихин В. В. Мир (курс, прочитанный на философском факультете МГУ весной 1989 года) / Бибихин В. В. – С-Пб.: Наука, 2007. ‒ 431 с.
54. Бибихин В. В. Внутрення форма слова / Бибихин В. В. – С.-Пб: Наука, 2008. – 420 с.
55. Бибихин В. В. Ранний Хайдеггер: Материалы к семинару / Бибихин В. В. – М.: Институт философии, теологии, и истории св. Фомы, 2009. ‒ 536 с.
56. Бибихин В. В. Чтение философии / Бибихин В. В. ‒ С.-Пб.: Наука, 2009. ‒ 536 с.
57. Бибихин В.В. Грамматика поэзии / Бибихин В.В. – С.-Пб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2009. – 592 с.
58. Бибихин В. В. Энергия / Бибихин В. В. ‒ М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2010. ‒ 488с.
59. Библер В. С. От наукоучения ‒ к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век / Библер В. С. ‒ М.: Политиздат, 1990. ‒ 413 с.
60. Библер В. С. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры / Библер В. С. ‒ М.: Прогресс, Гнозис, 1991. ‒ 176 с.
61. Библер В. С. Генезис понятия движения (к истории механики) [электронный ресурс] / Библер В. С. – Режим доступа к резурсу: http://www.bibler.ru/bim_genesis.htm#.
62. Библер В. С. На гранях логики культуры [электронный ресурс] / Библер В. С. – Режим доступа к резурсу: http://www.bibler.ru/bim_ng_ot_a.htm.
63. Библер В. С. Сократ и Кратос (энигма-диалог по пяти диалогам Платона) [электронный ресурс] / Библер В. С. – Режим доступа к ресурсу: http://www.bibler.ru/bis_sokrat.htm
64. Бланшо М. Пространство литературы / Бланшо М. [пер. с франц. В. П. Большакова, Б. В. Дубины, С. Н. Зенкина, Д. Кротова, Ст. Офертас, Б. М. Скуратова] – М.: Логос, 2002. – 288 с.
65. Блох Э. Тюбингенское введение в философию / Блох Э. [пер. с нем. Т. Ю. Быстровой, С. Е. Вершинина, Д. И. Криушова] – Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1997. – 400 с.
66. Бодрийяр Ж. Система вещей / Бо