Литературные мемуары 20-30-х гг. ХХ века. Принципы художественной организации материала

brief description

Днепропетровский национальный университет

На правах рукописи

Вериго Инга Михайловна

УДК-882(09)

Литературные мемуары 20-30-х гг. ХХ века.
Принципы художественной организации материала

Специальность 10.01.02. русская литература

Диссертация на соискание ученой степени
кандидата филологических наук

Научный руководитель:
доктор филологических наук,
профессор
Гусев Виктор Андреевич

Днепропетровск 2003

Содержание

Введение

3

Раздел 1. Мемуарная проза в оценках современного литературоведения

10

1.1. Зарождение мемуаристики. Основные тенденции и этапы формирования

-

1.2. Литературный портрет в мемуарной прозе

29

1.3. Русская мемуаристика в ХХ веке. Литературные воспоминания 20-30-х гг.

49

Раздел 2. Жизнетворческая мифизация бытия в судьбах символистов

65

2.1. Мережковские глазами современников

67

2.2. «Миф о поэте». Портреты А. Блока, В. Брюсова и А. Белого в мемуарно-автобиографической прозе

82

2.3. «Личность преображающаяся». Воспоминания о Ф. Сологубе

106

2.4. «Портреты современников» М. Волошина

112

Раздел 3. Отражение эволюции идей жизнетворчества в литературных портретах представителей постсимволизма

121

3.1. «Подлинно пройденный мистический путь» Н. Гумилева глазами его современников

122

3.2. Русский авангард в лицах. Апофеоз дисгармонии и «мистическое ряжение»

138

3.3. В. Вересаев. Литературные портреты оппонентов

160

Выводы

169

Список использованной литературы Введение
Воспоминания писателей Серебряного века уникальный пласт мемуаристики, повествующий о литературном развитии начала ХХ века и его участниках. Часть этих произведений написана и впервые опубликована в 20 30-е годы ХХвека. Однако отечественному читателю они стали доступны сравнительно недавно: в конце 80-хначале 90-х годов. Большинство мемуаров Серебряного века впервые печаталось за рубежом, в изданиях русской эмиграции. Если же они и публиковались в советской России, то с цензурными купюрами, тенденциозными комментариями. Судьбы произведений и их авторов зачастую трагичны. Писатели и поэты, неразрывно связанные с родиной, вдруг оказались ей не нужны. Все же мемуаристы пытались сохранить память о именах и явлениях, обреченных на забвение в эпоху господства социалистического реализма. Сегодня это по достоинству оценено как рядовыми читателями, так и литературоведами. Без изучения писательской мемуаристики 2030-х гг. ХХ века невозможно было бы воссоздать картины литературно-художественной жизни Серебряного века. Благодаря этим свидетельствам сегодня читатель имеет возможность по-новому оценить творчество писателей-модернистов ХIХ ХХ вв. Несомненно, по сравнению со многими «документальными» свидетельствами советской эпохи, мемуары писателей Серебряного века имеют гораздо большее право называться документами, располагают к доверию и пониманию. И все же, рассматривать воспоминания о Серебряном веке как совершенно достоверные источники было бы неверно. Их художественная ценность намного превосходит источниковедческую. Изучение этих произведений не как собрания точных дат и непреложных фактов, а как собственно художественных текстов способно в гораздо большей степени приблизить нас к познанию феномена Серебряного века.
Внимание современных исследователей привлекала мемуаристика 2030-хгг. ХХ века. Эти десятилетия характеризуются литературоведами как период мемуарного «всплеска», «взрыва», потому что в это время пишется и публикуется огромное количество различных воспоминаний о революции, гражданской войне, общественной и литературной жизни начала ХХ века. В таком аспекте мемуаристика 2030-х гг. преимущественно и рассматривалась советским литературоведением. Много работ посвящено мемуарному наследию М.Горького. Однако о воспоминаниях представителей модернизма, по известным причинам, долгое время умалчивалось. Имеющиеся же на сегодняшний день работы о мемуарах Серебряного века представляют собой, главным образом, вступительные статьи и комментарии к изданиям (М.Богомолов, В.Крейд, Е.Курганов, А.Лавров, В.Пискунов и др.). Наше диссертационное исследование первая попытка изучения мемуарно-автобиографической прозы писателей Серебряного века как художественных произведений с точки зрения их жанровой специфики и особенностей стиля.
Актуальность нашего исследования заключается в обращении к литературному процессу начала ХХ века, воссоздание которого вне идеологических схем, во всей многомерности сложная и пока еще далекая от завершения работа. Изучение мемуарной литературы дает более полное представление о процессах, происходивших в русской культуре этой поры. Мемуарно-автобиографические жанры, пользующиеся сегодня популярностью у читателя, в литературоведении изучены недостаточно ввиду «маргинальности», «гибридности» их форм, объединяющих в себе художественное и документальное начала, вымысел и факт. Эти же особенности обусловили преобладавшее долгое время отношение к мемуарно-биографической литературе как «неполноценной», недооценку ее изобразительных возможностей. Сегодня, по мнению теоретиков литературы (В. Хализев), возрастает значение так называемых «неканонических» жанров, обладающих открытой и свободной структурой, «непричастных готовым формам». Именно эти качества соответствуют нынешней эпохе «ненормативной эстетики».
В нашей работе акцент делается на изучении особенностей литературного портрета как жанровой разновидности мемуарной прозы, поскольку в центре внимания всех мемуаристов Серебряного века находится творческая личность и ее судьба. На рубеже ХIХ ХХ вв., в это кризисное для сознания и миропонимания время, с особой остротой поднимается вопрос о личности, ее сложных отношениях к истории, религии, культуре, сознательному и бессознательному в себе самой. Человеку этого периода свойственно ощущение надвигающейся катастрофы как следствие кризиса веры и разума, осознание собственной беспомощности в мире, где властвует слепой рок. Порубежность ситуации, ощущение себя одновременно в том и в этом времени, на краю бездны эти особенности мировосприятия людей начала ХХ века во многом знакомы и нам, живущим в начале ХХI-го. Кризис веры мыслится исследователями как основная причина трагического мироощущения личности рубежа ХІХ ХХ вв. Вновь обрести веру в Бога и в свое будущее представлялось возможным лишь в служении Красоте как сущности мира. Искусство должно было стать своего рода новой религией, способной возродить личность, «пересоздать» человека. Такие далеко идущие цели обусловили и осознание поэтом, художником себя как демиурга, творца новой жизни. Концепция жизнетворчества придавала особое значение поэту как личности, а не только как создателю художественных произведений. Авторская судьба становится частью творчества, а биографическое мифотворчество характернейшим явлением начала века. Миф о личности писателя создается как самим автором, так и читателем. Литературные «маски» и «позы» в сочетании с легендарно-биографическими сведениями о писателях, их произведениях, преломившиеся в читательским восприятии, привели к возникновению биографических мифов. Биографическое мифотворчество как форма самовыражения писателя приобретает статус самостоятельной эстетической ценности. Эта особенность эпохи не могла не проявиться в мемуарной прозе, в подходе авторов к художественной организации столь своеобразного фактического материала. Исследование особенностей изображения личности писателя-современника в литературных воспоминаниях Серебряного века и составляет основную цель данного диссертационного исследования.
Для достижения этой цели мы ставим следующие задачи:
рассмотреть историю становления и развития мемуарного жанра в русской литературе;
охарактеризовать жанрово-стилевые особенности мемуарной литературы 20-30-х годов ХХ столетия, посвященной литературно-художественной жизни начала ХХ века;
исследовать литературные портреты, созданные в эти годы, как жанровую разновидность мемуаров;
выявить характер проявления авторской субъективности как в отборе фактов, так и в их освещении и оценке;
сравнить портретные «манеры» писателей, проследить, как они соотносятся с важнейшими особенностями их индивидуальных стилей.
Предметом исследования является соотношение в мемуарном тексте достоверного факта и художественного вымысла, особенности развития мемуарного жанра в русской литературе 2030-х гг. ХХ века.
Объектом нашего исследования стала мемуарная проза 2030-х гг. ХХвека, воссоздающая литературный процесс конца ХIХ начала ХХ вв., а именно: «Живые лица» З.Гиппиус (1925); «Петербургские зимы» Г. Иванова (1928), «Китайские тени» (очерки 1925-1926 гг.); «Портреты современников» М. Волошина (1929); «Роман без вранья» А.Мариенгофа (1929); мемуарная трилогия А.Белого («На рубеже двух столетий», «Начало века», «Меж двух революций» 1929-1934); «Некрополь» Вл.Ходасевича (1939); «Невыдуманные рассказы» В. Вересаев (конец 20 начало 30-х гг., 1939).
Методика исследования. Теоретической и методологической основой диссертации являются литературоведческие и критические работы, посвященные литературе начала ХХ века. Методика исследования базируется на современных приемах описательного, сравнительно-типологического, биографического методов литературоведения, а также системного метода анализа произведений.
Новизна исследования заключается в том, что в нем впервые осуществляется анализ проблематики и стиля малоизученных произведений русской мемуаристики и на основе этого уточняется картина бытования мемуарного жанра в русской литературе 2030-х гг. ХХ века. Исследование также позволяет увидеть новые аспекты концепции личности, возникшей в литературе начала ХХ века.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее материалы могут быть использованы в практике вузовского преподавания при разработке лекционных курсов по истории русской литературы, а также стать основой специальных курсов и семинаров по проблематике мемуарной прозы и литературы Серебряного века.
Диссертационное исследование проводится в рамках коллективной научной темы «Закономерности функционирования литературы в системе культуры», которая разрабатывается кафедрой сравнительного и русского литературоведения Днепропетровского национального университета. Тема и план-проспект диссертации утверждены на заседании бюро ученого совета НАН Украины «Класична спадщина та сучасна художня література» при Институте литературы имени Т. Шевченко 26 июня 2001 года (№ 130/46).
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на расширенном заседании кафедры сравнительного и русского литературоведения ДНУ. Основные аспекты исследования были изложены на межвузовских и международных конференциях в Днепропетровске: «Всеукраинские пушкинские чтения» (1999 г.), «Франція та Україна, науково-практичний досвід у контексті діалогу національних культур» (2000г.), «Литература в контексте культуры» (2001 г.).
Объем и структура исследования. Общий объем диссертации составляет 190 страниц. Основная часть включает в себя введение, три раздела и выводы. В списке литературы 155 источников.
Диссертационное исследование отражено в шести публикациях (5 статей и тезисы):
1. К вопросу о формировании облика А. Блока в мемуарной трилогии А.Белого // Харкiвський державний педагогiчний унiверситет iм. Г.Сковороди. Наукові записки. Серiя лiтературознавство. Харкiв, 1998. Вып.7(18). С. 38-43.
2.Пушкин и поэтическое творчество рубежа ХIХ-ХХ вв. глазами В.Брюсова // Литература в контексте культуры: Сборник научных трудов. Д.: Днепр-VAL, 2000. С.115-120.
3.Мережковские в мемуарной трилогии А. Белого // Література в контекстi культури: Збiрник наукових праць. Д.: РВВ ДНУ, 2000. С.118-122.
4. Гумилев и Блок в мемуарной прозе Г. Иванова и Вл. Ходасевича //Лiтература в контекстi культури: Збiрник наукових праць. Д.: РВВ ДНУ, 2001. Вип.5. С.80-87.
5.Проблема биографического мифотворчества в литературных воспоминаниях о Серебряном веке // Література в контексті культури: Збірник наукових праць. Д.: Вид. ДНУ, 2002. Вип.8. С. 192-199.
6.Мемуаристика писателей русского зарубежья в парижских эмигрантских периодических изданиях 2030-х гг. ХХ в. // Францiя та Украiна, науково-практичний досвiд у контекстi дiалогу нацiональних культур: Матерiали. Т.1. Фiлологичнi науки. Д.: Вид. ДНУ, 2000. С.246-247.
Структура работы. В первом разделе рассматривается история возникновения и развития литературного портрета в рамках мемуарного жанра, анализируются проблемы теоретического осмысления мемуарной прозы вообще и литературных воспоминаний 2030-х гг. ХХ столетия в частности.
Второй раздел посвящен литературным портретам представителей русского символизма (А.Белого, А.Блока, В.Брюсова,З.Гиппиус, Д.Мережковского, Ф. Сологуба и др.) в мемуарах А. Белого, З. Гиппиус, Вл.Ходасевича, Г. Иванова, М. Волошина.
В третьем разделе мы обратились к литературным портретам писателей эпохи «постсимволизма» (акмеизма, футуризма, имажинизма) в воспоминаниях Г.Иванова, Вл. Ходасевича, Б. Лившица, А.Мариенгофа. Отдельный подраздел посвящен портретам литературных оппонентов, созданным представителем реалистической школы В. Вересаевым.

179

bibliography

Выводы
Общий принцип организации фактического материала в мемуаристике писателей Cеребряного века может быть обозначен как «портретизация воспоминаний»: каждый из авторов исследуемых произведений создает свою оригинальную мемуарную форму, где литературные портреты объединены не только по признаку мемуарного жанра, но и идейно-тематического родства. Литературные портреты занимают важнейшее место в мемуарах 20-30-х гг., посвященных литературно-художественной жизни начала ХХ века. Характер, поступки, взгляды, убеждения, творческая деятельность и судьба того или иного писателя-современника рассматриваются авторами воспоминаний в связи с общим процессом литературного и общественно-исторического развития. Истинный смысл и значение исторических событий отражается в их влиянии на творческую личность, а ценность личности, степень ее соответствия определенному авторскому идеалу выявляется в наиболее экстремальных условиях (речь идет о периоде общественных катаклизмов начала ХХстолетия).
Литературный портрет писателя-современника, воссозданный в мемуарном произведении, является результатом взаимодействия и взаимовлияния личности изображаемой (модели) и личности изображающей (писателя-портретиста). Даже не ставя цель создать автопортрет, мемуарист неизбежно рисует себя и свое. Автор воспоминаний имеет право на субъективное воспроизведение действительности, но все же обязан придерживаться фактов биографий некогда реально существовавших людей. Собственно, сюжет мемуарных произведений составляет история эпохи (в данном случае литературной) в лицах ее представителей.
Композиция произведений обусловлена хроникой личной судьбы мемуариста и некой главной мыслью, подчиняющей себе весь замысел. Мемуаристы объединяют портреты писателей-современников в цикл, книгу, при этом выбор лиц продиктован, с одной стороны, стремлением рассказать о себе, личном творческом пути, а с другой, выразить свое мнение по волнующим вопросам, проблемам как литературного, так и общественного (исторического, философского, морально-этического) плана. В то же время, литературные портреты, на наш взгляд, могли бы существовать как самостоятельные единицы, будучи выделенными из более сложной жанровой структуры, где автор выступает не только как мемуарист, но и как литературный критик, эссеист, очеркист, философ и психолог. Речь идет не только о тех циклах воспоминаний, которые являются итогом объединения написанных и опубликованных ранее очерков, например «Петербургские зимы» Г. Иванова, но и о таких произведениях, как мемуарная трилогия А.Белого, «Полутораглазый стрелец» Б.Лившица. Поскольку в отношении каждой изображаемой личности автор руководствуется определенной концепцией, возникает сюжетная линия, вполне самостоятельный эпизод, имеющий потенциальную возможность стать отдельным произведением. Вместе с тем, литературные портреты в мемуарах раскрывают объединяющий их замысел, т.е. концепция одной личности и общая идея произведения взаимосвязаны, дополняют и обогащают друг друга.
Литературному портрету в рассмотренных нами воспоминаниях присуща четко выраженная авторская позиция по отношению к изображаемому. Мемуаристам приходится иметь дело с весьма специфической реальностью биографическими мифами, и все авторы воспоминаний, повествуя о современнике, используют принцип «развенчания мифов». Этим обусловлена и общность некоторых стилевых приемов у разных мемуаристов, в частности подчеркивание контрастного, сопоставления и сравнения разных событий и людей, многообразие иронии от мягкой усмешки до ядовитого издевательства, исключительная роль яркой детали, казалось бы незначительного случая для понимания того или иного события, поступка, человека.
Анализ мемуарной трилогии А. Белого показывает, что как художественный текст эти воспоминания обладают многими чертами собственно художественной прозы писателя. Автобиографической трилогии не чужд характерный стиль его романов и «симфоний». В ней можно обнаружить знаменитое «косноязычие» Белого, воспроизводящее первичный язык формирующейся мысли, а также мозаичность, лейтмотивность, музыкальность и пластичность повествования. Исследователи указывают на автобиографическую направленность всего творчества писателя, проявившуюся в исповедальности, прототипичности его прозы, в попытках строить фабулы на основе реально пережитого. Все же первичная реальность в мемуарной трилогии воспроизводится Белым всегда в свете авторского мировидения, и реальность более напоминает вымысел. Особенно ярко это проявляется в портретах современников. Читая описание встреч Белого с каким-либо человеком, мы фактически получаем представление лишь о том, какое впечатление в определенный момент произвела изображаемая личность на автора. Портреты строятся, как правило, на сопоставлении мемуаристом «вида» и «сути» человека, что дает немало поводов для иронии. В изображениях Мережковского, Блока, Брюсова использован, кажется, весь мыслимый диапазон иронии: от издевательско-разоблачительных оттенков до грустной усмешки. Шарж и гротеск портретов «кисти» Белого соответствует специфическому «остраненному» изображению действительности. Ирония мемуариста зачастую направлена в свой же адрес: автопортрет, таким образом, выдержан в общем гротесковом стиле. В описаниях внешности своих персонажей Белый сосредоточен на пластике жеста, движении, позе. Мемуарист избегает воспроизводить речь современника, но подробно описывает свои ассоциации, рождаемые интонацией, жестами, мимикой изображаемого человека. Иными словами, важно не ЧТО говорится, а КАК. Несмотря на общую тенденцию воспоминаний к развенчанию биографических мифов, способность к их созданию расценивается мемуаристом как проявление творческой состоятельности личности. Биографический миф для Белого такой же творческий «продукт», как и стихи, проза. Есть «удавшиеся» мифы, а есть бездарные. Примером первого может служить миф о «маге», «учителе» Брюсове. Мемуаристу часто трудно примириться с прозаическими проявлениями человеческой «сути», «оскверняющими» высокий «миф», как в случае с Блоком. Иной же раз некая простая «суть» оказывается привлекательнее вычурной «позы» таков портрет З. Гиппиус. В любом случае мифологизация личной судьбы писателя для Белого сродни облачению в священные жреческие одежды, уместные только для контакта с идеальным, высшим проявлением бытия. Созерцание Жреца храма искусства в неком прозаическом контексте молодой Белый воспринимает болезненно, над чем позже сам иронизирует в мемуарах.
Полную противоположность «украшательскому» стилю Белого составляет язык и стиль воспоминаний З. Гиппиус «Живые лица». Современники писательницы отмечали «бледность» и «скудность» языка ее прозаических произведений. Но, очевидно, эти впечатления рождались на фоне стилевого экспериментаторства других символистов. Язык «Живых лиц» скорее может быть охарактеризован как «ничего лишнего»: четкость, ясность, выверенность каждого слова, никаких случайных определений. Мемуаристка стремится создать правдивый образ столь непостижимого и алогичного времени, явно избегая стилистической экзотики, которая могла бы отвлечь читателя от сути описываемого. Портреты современников в данном цикле небольшие очерки, объединенные концептуальным названием. «Живость» изображения своеобразный итог стремления Гиппиус к четким и ясным линиям, своеобразный в том, что созданы не геометрически плоские, а вполне объемные и почти осязаемые образы. Портреты «кисти» Гиппиус скорее напоминают ожившие скульптурные изваяния. Противопоставление общеизвестному «мифу» своей концепции той или иной личности не носит навязчивого характера, однако весь фактический материал, каждое слово призваны доказать правоту авторской концепции. В конце повествования о ком-либо из современников мемуаристка приводит неопровержимое, с ее точки зрения, доказательство своей правоты: попадая в экстремальные условия, каковыми были первые послереволюционные годы, личность предстает в своей истинной сути.
Лаконизм и ярко выраженная концептуальность литературных портретов Гиппиус позволила исследователям говорить о близости ее портретной манеры стилю воспоминаний Вл.Ходасевича. Однако нам представляется, что их различия не менее существенны. «Разность» проявляет себя уже в названиях портретных циклов: «Живые лица» и «Некрополь». Стиль автора изображений «выходцев их города мертвых» намного жестче, суше, подчеркнуто фактографичен, нарочито бесстрастен. Гиппиус несравненно эмоциональней: перед читателем вся палитра авторских чувств, где сочувствие сменяет гнев, а обиду жалость. Разумеется, временной интервал между публикацией воспоминаний Гиппиус (1925) и Ходасевича (1939) объясняет в какой-то мере различие в настроениях мемуаристов. Атмосфере русской эмиграции конца 30-х соответствует пессимизм автора «Некрополя». Но Ходасевич удивительным образом провоцирует читателя на эмоциональный отклик именно своей «бесчувственной» констатирующей манерой повествования. Замысел портретов «кисти» Ходасевича выявляется исподволь. Если изображение современника у Гиппиус рождает ассоциации с доказательством теоремы, то Ходасевич предоставляет читателю самому сформулировать вывод, опираясь на имеющиеся факты.
Если Гиппиус способна воспринять и оценить «красоту эстетической игры» в жизни своих современников, то отношение Ходасевича к их «мифам», «позам» и «маскам» однозначно отрицательное. Будучи лоялен к «игре на публику» Гумилева, мемуарист не приемлет позы «мэтра» и «мага» Брюсова как проявления презрения к людям, стремления возвыситься за чужой счет. Оправдание же гумилевской «позы» рыцаря без страха и упрека заключается в том, что ответственность за последствия ее воплощения в жизнь поэт ни на кого не перекладывает. В «игре» не на жизнь, а на смерть ставка Гумилева собственная судьба. Изображая современников, Ходасевич склонен анализировать психологическую и социальную подоплеку тех или иных проявлений человеческой натуры. Ходасевичу чужды проявления символистского жизнетворчества, приносящие в жертву искусству и творчеству реальные судьбы, настоящие чувства. Концептуальность образов в «Некрополе» не предполагает однозначной трактовки, одностороннего подхода к личности, способного полностью выразиться в определенной формуле. Передаваемое автором впечатление от личности каким-то феноменальным образом оказывается намного богаче и шире рамок заявленной концепции, очевидно, благодаря тому, что мемуарист предоставляет читателю право что-то домыслить и дорисовать самому. Здесь сказывается специфика мировоззрения писателя Серебряного века, для которого личность и поэта, и читателя, вообще личностное святая святых.
Мемуарам Гиппиус и Ходасевича принято противопоставлять воспоминания Г. Иванова «Петербургские зимы» с их своеобразным стилем анекдота. Между тем, и в этих мемуарах портреты писателей-современников составляют основу произведения, хотя его тональность несколько иная. Каждое лицо в этой книге подано автором под знаком проблемы: судьба поэта, его ответственность за свой талант. Юмор и анекдотические пассажи только сильнее подчеркивают серьезность авторского замысла. В портретах современников большую роль играют лейтмотивные реплики, повторы ключевых для понимания образа фраз. Если Гиппиус достигает объемных, осязаемых изображений человека, то у Иванова объемны и осязаемы предметы, окружающие людей: читатель почти ощущает гладкость кожаного переплета книги со стола Блока, чувствует запах кофе, папирос и вина в «Бродячей собаке», слышит шум и звук фортепианной импровизации Цыбульского. Предметный мир удивительно «жив», а люди в нем призраки, возникающие внезапно то во тьме ночного Царскосельского парка, то в красноватых сумерках на Троицком мосту, то в отсветах каминного огня за столиками литературного кафе. Так же внезапно вдруг становятся слышны или умолкают голоса. Повествование здесь фрагментарно, эпизоды кажутся незавершенными. Внутреннее единство, обусловленное авторским замыслом, преобладает над внешним единством действия в его сюжетной завершенности. Иванов не чужд домысла, интуиции в изображении людей, что сближает его манеру с манерой М.Волошина.
«Портреты современников» М. Волошина в наибольшей степени приближаются к искусству живописи. Это не удивительно, так как автор профессиональный художник и кисти, и слова. Автобиографический момент здесь сведен к минимуму: Волошин следует правилу оставаться «за полотном». Человеческое лицо для него произведение искусства и ключ к разгадке творческих тайн. Его портреты своего рода эссе, где воспоминания, изображения поэтов и анализ их творчества объединяет игровой момент. Портретист передает свои впечатления от личности, ассоциации. Волошин не противопоставляет «маске» лицо, а «мифу» о личности саму личность. По мнению мемуариста, они составляют единство. Для постижения личности и творчества художника равно необходимы как «маска», «поза», «миф», так и скрытое за ними. «Портреты современников» М. Волошина образец уникального объединения в одном тексте мемуаров и литературной критики.
«Полутораглазый стрелец» Б. Лившица представляет читателю множество литературных портретов представителей русского, и не только, футуризма от живописи и литературы. Лица художников, поэтов возникают на фоне выразительно обрисованной автором действительности 1911-1914 гг. времени всеобщего кризиса жизни. Ощущение надвигающейся катастрофы создают картины черносотенного разгула в Киеве, зарисовки быта русской армии. Лившиц показывает, что анархический бунт русского футуризма имеет глубокие корни в особенностях российского общественного устройства, в глубоком отвращении к норме как догме. Мемуарист указывает, что футуризм не был литературной школой ввиду отсутствия у представителей такового желания консолидироваться, означавшего ограничение свободы мировоззрения и творчества. Поэтому футуристы не только отличались от представителей других направлений, но и между собой имели мало общего, что отразил в своих воспоминаниях Лившиц: каждое лицо здесь максимально индивидуально. Более того, в интерпретации жанра словесного портрета мемуарист сам далек от традиции, создавая портреты в духе футуризма. Так, братья Бурлюки изображены вполне в соответствии с будетлянскими принципами «дисгармонии», «диссимметрии» и «дисконструкции». Авторские сравнения неожиданны, эпитеты курьезны, а метафоры смешны и пугающи одновременно. Мемуарист стремится показать личность в разнообразных ракурсах. Футуристические «позы», «маски» и эпатирующие выходки настолько демонстративны, что становятся своего рода «языком» общения с публикой, правилами игры. Между желтой кофтой Маяковского и «мифом» о «площадном горлане», по сути, нет разницы: и то, и другое атрибуты сценического костюма. Зато разница между дерзким «горланом» и Маяковским без «маски» велика.
Таким образом, мы видим, что принципы и цели создания биографических мифов существенно изменяются от символизма к авангарду. Теперь «миф» не священное жреческое одеяние, и не рыцарские латы, а театральный костюм. Подтверждение тому «миф» Сергея Есенина и автобиографический «Роман без вранья» А. Мариенгофа. По форме это произведение близко «Петербургским зимам». Повествование разбито на фрагменты. Их последовательность производит впечатление случайной «как вспомнилось». Однако все эпизоды объединяет концептуальная авторская идея. В «Романе без вранья» она связана с личностью Есенина. Это произведение по сути, развернутый «портрет» Есенина. Наличием центрального героя, по-видимому, обусловлено авторское определение «роман». Все иные персонажи обрисованы Мариенгофом исключительно для разносторонней обрисовки характера центрального персонажа. Авторские размышления над судьбой Есенина в контексте проблемы «поэт и слава» сближают воспоминания Мариенгофа с мемуарами Иванова, но уже на уровне идеи. В описаниях внешности своих героев Мариенгоф не чужд «неожиданной» образности в духе имажинизма, стремления к оригинальным сравнениям, неизбитым эпитетам и метафорам. Есенинский «миф» представлен как трагедия поэта, жертвующего личностной «сутью» во имя призрачной «мировой славы». Роль, избранная Есениным, помогла ему обрести знаменитость, но в итоге стала тяжким бременем. Умевший «игрой» расположить к себе любого, поэт одинок и несчастен, ибо становится заложником этой «игры». Звучащее в «Романе без вранья» определение искусства далеко от символистского понимания его демиургической сущности. Автор развенчивает не только есенинский «миф», но и миф о том, что только искусство способно переродить человечество, изменить его в лучшую сторону. По мнению Мариенгофа, биографическое мифотворчество, имеющее целью отнюдь не самоусовершенствование, а приобретение популярности и иных благ, низводит искусство до фальши, а поэта до ряженого.
В литературных воспоминаниях реалиста В. Вересаева «Невыдуманные рассказы» есть портреты Брюсова, Волошина, Андреева и других писателей «враждебного лагеря». Сопоставление этих портретов с мемуарами Гиппиус, Белого или Иванова выявляет их существенные отличия. Вересаеву чужд их подход к изображению двойственности человека, сопоставление различных «мифов», внимание к «позе», мистификации и прочее. Мемуариста не привлекает эстетическая «игра» в быту. Гораздо более он ценит естественность человеческого поведения, искренность чувств и эмоций.
Таким образом, каждое из рассмотренных нами произведений включает в себя в той или иной мере мемуарный, автобиографический пласт, элементы публицистики, литературной критики. Преобладание в повествовании того или иного пласта определяет своеобразие формы произведения. Так, автобиографический момент наиболее выражен в трилогии А. Белого, зато в циклах очерков З.Гиппиус, Вл. Ходасевича, М.Волошина акцент переносится на личность писателя-современника, автобиографическое же начало приглушено. В мемуарах Б. Лившица важное место занимает исследование автором природы русского футуризма, его истоков. «Роман без вранья» А.Мариенгофа по сути, портрет-книга, где воссоздание личности Сергея Есенина главная задача автора, а другие персонажи вводятся в повествование для того, чтобы образ поэта был очерчен как можно более полно. Все эти различные мемуарные формы объединяет обязательное наличие литературных портретов. Образ писателя-современника раскрывается на широком историческом фоне (конкретные события, факты, лица) и неотделим от образа эпохи. Достоверность здесь соседствует с намеренной художественной деформацией, действительность показана через призму авторского видения. Личность художника зачастую воссоздана в контексте ситуации отчуждения, с которой он сталкивается в общественной и частной жизни.

В рассмотренных нами мемуарах можно выделить такие наиболее устойчивые признаки жанра, как фактографичность и документальность, ретроспективность, событийность и, вместе с тем, отсутствие четко выстроенного сюжета, фрагментарность. Специфику повествовательных структур литературных портретов определяет единство двух противоположных тенденций объективации и субъективации. Документальное повествование всегда пронизано эмоционально-оценочным отношением к персонажу, хотя, разумеется, форма оценки изображаемого у разных авторов различна. Авторский субъективизм как в отборе фактов, так и в их оценке чрезвычайно ярко проявился в мемуарах 2030-х гг., посвященных русской литературе Серебряного века. Характерный для модернизма принцип постижения сокровенного смысла за эмпирикой явлений, истинного лица за «маской» присущ большинству рассмотренных литературных портретов. Они чрезвычайно ярко выразили новое сознание литературы, озабоченной не проблемами достоверного воспроизведения действительности (при неизменной документальности жанра), но ракурсами и уровнями воспроизведения жизненного опыта, определенного субъективного видения человека.
Cписок использованной литературы

1. Абеляр П. История моих бедствий. М.: Республика, 1992. 335с.
2. А. Блок. А. Белый. Диалог поэтов о России и революции. М.: Высшая школа, 1990. 687с.
3. Аввакум П. Житие Протопопа Аввакума, им самим написанное и другие его сочинения. М.: Гослитиздат, 1960. 479с.
4. Аверин Б. Проза Мариенгофа // Мариенгоф А. Роман без вранья. Циники. Мой век. Моя молодость. Л.: Художественная литература, 1991. С. 473-478.
5. Адамович Георгий. Памяти Гумилева // Николай Гумилев в
воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1990. C.243-244.
6. Азадовский К.М. Лавров А.В. З.Н. Гиппиус: метафизика, личность, творчество // Гиппиус З.Н. Сочинения: стихотворения, проза. Л.: Художественная литература, 1991. С.3-44.
7. Амфитеатров Александр. Н.С.Гумилев // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1990. C. 239-242.
8. Андрей Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации. М.: Советский писатель, 1988. 830с.
9. Андрущенко Е.А. Мережковский неизвестный: Научная монография. Х.: МП Крок, 1997. 495с.
10. Андрущенко Е.А. Фризман Л. Критик. Эстетик. Художник // Мереж ковский Д.С. Эстетика и критика: В 2-х т. М.: Искусство, 1994. Т.1 С.7-57.
11. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М.: Художественная литература, 1983. 594с.
12. Базанов В.В. О жанре литературного портрета в творчестве Горького // Русская литература. 1976. №4. С.233-247.
13. Бальбуров Э.А. Поэтика лирической прозы (1960-1970-е годы). Новосибирск: Наука, 1985. 130с.
14. Барахов В.С. Литературный портрет. Л.: Наука, 1985. 311с.
15. Барахов В.С. Искусство литературного портрета. М.: Наука, 1976. 183с.
16. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 г. // Полн. собр. соч.: В 13-х т. М.: АН СССР, 1956. Т.10 С.303-314.
17. Белый Андрей. Брюсов / Луг зеленый // Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х т., М.: Искусство, 1994. Т.1 C. 350-366.
18. Белый А. Будущее искусство // Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С.142-144.
19. Белый Андрей. Меж двух революций. М.: Художественная литература, 1990. 670с.
20. Белый Андрей. На рубеже двух столетий. М.: Художественная литература, 1989. 543с.
21. Белый Андрей. Начало века. М.: Художественная литература, 1990. 687с.
22. Белый А. Realiora / Литературный дневник // Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х т., М.: Искусство, 1994. Т.2. С.286-290.
23. Белый А. Священные цвета // Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С.201-209.
24. Белый Андрей. Симфонии. Л.: Художественная литература, 1991. 526 с.
25. Белый А. Ф. Сологуб // Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С.382-392.
26. Белый А. Театр и современная драма // Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С.153-167.
27. Блок А. Из дневников и записных книжек (1901-1921) // Cобр. соч. в 8-ми т. Л.: Наука, 1982. Т.5. С. 115-145.
28. Блок А. «Без божества, без вдохновенья» // Собр. соч. в 8 ми т. Л.: Наука, 1982. Т.6. С.172.
29. Богданов В.А. Между Альдонсой и Дульсинеей (О литературно-эстетических теориях русских символистов) // Писатель и жизнь. Сборник историко-литературных теоретических и критических статей. М.: Советский писатель, 1987. С.202-226.
30. Богомолов И. Талант двойного зренья // Георгий Иванов. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени. М.: Книга, 1989. С.503-523.
31. Брюсов В.Я. З. Н. Гиппиус // Русская литература ХХ века: 1890-1910. М.: Мир, 1914. С. 178-188.
32. Брюсов В. Я. Cобр. соч.: В 7-ми т. М.: Художественная литература, 1975. Т.6 656с.
33. Бунин И. Освобождение Толстого. О Чехове. Воспоминания. Дневники. Статьи // Cобр. соч.: В 6-ти т. М.: Художественная литература, 1988. Т.6 719с.
34. Вересаев В. В. Невыдуманные рассказы. М.: Художественная литература, 1968. 640с.
35. Вислова А.В. На грани судьбы и жизни // Вопросы философии. 1997. № 12. С. 28-38.
36. Волков А. Художественный мир Горького (советские годы). М.: Современник, 1978. 367с.
37. Волошин М. Лики творчества. Л.: Наука, 1985. 845с.
38. Волошин М. Путник по вселенным. М.: Советская Россия, 1990. 384с.
39. Вольпе Ц. О мемуарах Бенедикта Лившица // Цезарь Вольпе. Искусство непохожести. М.: Советский писатель, 1991. С.14-21.
40. Галич А. Документ частной жизни? Нет эпохи! (О мемуарной литературе) // Радуга. 1990. №8. С.100-109.
41. Галанов Б. Е. Искусство портрета. М.: Советский писатель, 1967. 206с.
42. Гаранин Л.Я. Мемуарный жанр советской литературы. Минск: Наука и техника, 1986. 223с.
43. Герцен А.И. Собр соч.: В 30-ти т. М.: Издательство АН СССР, 1961. Т.2. 515с.
44. Герцен А.И. Былое и думы. М.: Художественная литература, 1988. 670с.
45. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности: статьи, эссе, заметки. Л.: Советский писатель, 1987. 397с.
46. Гинзбург Л. Я. О документальной литературе и принципах построения характера // Вопросы литературы. 1970. №7. С.62-91.
47. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Художественная литература, Ленинградское отделение, 1977. 443с.
48. Гиппиус З.Н. Живые лица. Книга 1. Стихи. Дневники. Тбилиси: Мерани, 1991. 398 с.
49. Гиппиус З.Н. Живые лица. Книга 2. Воспоминания. Тбилиси: Мерани,
1991. 384с.
50. Голлербах Эрих. Из воспоминаний о Н.С. Гумилеве // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1990. С.15-24.
51. Горький М. Литературные портреты // Собр. соч.: В 18-ти т. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1963. Т.18 399с.
52. Гумилев Н.С. Стихи. Письма о русской поэзии. М.: Художественная литература, 1989. 447с.
53. Гречнев В.Я. Жанр литературного портрета в творчестве М. Горького (Воспоминания о писателях). М.-Л. : Наука, 1964. 132с.
54. Гречнев В.Я. Писатели о писателях (заметки о мемуарной литературе) // Нева. 1961. №8. С.190-198.
55. Дальние берега. Портреты писателей эмиграции. Мемуары. М: Республика, 1994. 383с.
56. Дашкова Е.Р. Записки 1743-1810. Л.: Наука, 1986. 299с.
57. Долгополов Л.К. На рубеже веков. О русской литературе конца ХIХ- начала ХХ века. Л.: Советский писатель, 1985. 351с.
58. Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л.: Советский писатель, 1988. 416с.
59. Долгорукая Н.Б. Записки княгини Долгорукой. Козлов И.И. Поэма, Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая. Рылеев К.А. Дума”, Княгиня Н.Б.Долгорукая. Съ порт. Кн. Н.Б. Долгорукой. Спб.: Типогр. Дело, 1912. 64с.
60. Дорофеев В. Мемуарная проза Горького // М. Горький. Собр.соч.: В 18-ти т. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1963. Т.18 С.359-394.
61. Д.С. Мережковский: pro et contra: Личность и творчество Д.Мережковского в оценке современников. Антология. Спб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного ин-та, 2001. 568с.
62. Елизаветина Т. Последняя грань в области романа (русская мемуаристика как предмет литературоведческого иследования // Вопросы литературы. 1982. № 10. С.147-171.
63. Ермолаев М. Загадки Мережковского // Мережковский Д.С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. С. 238.
64. Жизненный материал и художественное обобщение. (О проблемах художественно-документальной литературы. Ответы писателей на анкету журнала «Вопросы литературы» // Вопросы литературы. 1966. № 9. С.3-62.
65. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2-х т. Л.: ЭГО, 1991. Т.2, ч.1 225с.
66. Иванов Г. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени. М.: Книга, 1989. 574с.
67. Изборник: Повести Древней Руси. М.: Художественная литература, 1987. 446с.
68. Карабичевский Ю. Воскрешение Маяковского. М.: Советский писатель, 1990. 224с.
69. Карамзин Н.М. Избран. соч. в 2-х т. М.-Л.: Художественная литература, 1964. Т. 2. 374с.
70. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М.: Советская Россия, 1983. 511с.
71. Кардин В. Сегодня о вчерашнем (мемуары и современность) // Вопросы литературы. 1961. № 9. С.37-57.
72. Козловский А. Быль и легенды жизни Есенина // С.А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х т. М.: Художественная литература, 1986. Т.1 С. 5-24.
73. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа ХІХ-ХХ веков. М.: МГУ, 1980. 333с.
74. Кораллов М. Образ личности и облик эпохи: Штрихи к портретам и монографиям // Литературное обозрение. №7. 1980. С. 80-92.
75. Корокотина Л. Литературный портрет как жанр критики // Вопросы истории и теории литературной критики. Сб.29 Тюмень: Т. ун-т, 1976. С. 3-16.
76. Краткая литературная энциклопедия: В 9-ти т. М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978. Т.4. С.759.
77. Купченко Вл. «Великий, мудрый и добрый человек». Образ Максимилиана Волошина в очерке М.И. Цветаевой // Цветаева М. Живое о живом. СПб: Сердце, 1993. С.3-11.
78. Купченко В.П. Давыдов З.Д. Мемуарная проза Максимилиана Волошина // Волошин М.В. Путник по вселенным. М.: Советская Россия, 1990. С.3-18.
79. Курганов В. «Декадентская мадонна» // Гиппиус З.Н. Живые лица. Стихи. Дневники. Кн.1. Тбилиси: Мерани, 1991. С.5-24.
80. Ксенофонт. Анабасис / Под ред. акад. И.И. Толстого. М.-Л.: АН СССР, 1951. 297с.
81. Лабрюйер Ж. Характеры, или Нравы нынешнего века // Парадоксы души: Сборник: Характеристики / Теофраст. Характеры, или Нравы нынешнего века / Ж. Лабрюйер. Симферополь: Реноме, 1998. 299с.
82. Лавров А.В. А. Белый в 1900-е годы: жизнь и литературная деятельность. М.: Новое книжное обозрение, 1995. 336с.
83. Лавров А.В. Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у А.Белого // Белый А. На рубеже двух столетий. М.: Художественная литература, 1989. С.5-32.
84. Лавров А.В. Романтика поминовения // А. Белый. Воспоминания о Блоке. М.: Автограф, 1997. С.3-22.
85. Латынина А. Господин Скандал на рынке мемуаров // Литературная газета. 1996. №33-34. С. 9.
86. Левинсон Андрей. Гумилев. Блаженны мертвые // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1990. С.213-220.
87. Левицкий Л. Где же предел субъективности? // Вопросы литературы. 1974. №4. С.101-105.
88. Лейдерман Н.А. Движение времени и законы жанра. Свердловск: Средне-Уральское книжное изд-во, 1982. 256с.
89. Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск: Изд-во «Водолей», 2000.704 с.
90. Лившиц Бенедикт. Полутораглазый стрелец. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1989. 720 с.
91. Литературная энциклопедия русского зарубежья 1918-1940. Т. 1.
Писатели зарубежья. М.: РОССПЭН, 1997. 744 с.
92. Литературная энциклопедия терминов и понятий М.: