Седова, Галина Михайловна. Биография и творчество А.С. Пушкина : последний год

brief description

Седова, Галина Михайловна. Биография и творчество А.С. Пушкина : последний год : диссертация ... доктора филологических наук : 10.01.01 / Седова Галина Михайловна; [Место защиты: С.-Петерб. гос. ун-т].- Санкт-Петербург, 2010.- 547 с.: ил. РГБ ОД, 71 11-10/97

Федеральное государственное учреждение культуры «Всероссийский музей А. С. Пушкина»
На правах рукописи
05201000600
Седова Галина Михайловна
БИОГРАФИЯ И ТВОРЧЕСТВО А. С. ПУШКИНА: ПОСЛЕДНИЙ ГОД
Специальность 10.01.01 — Русская литература
Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук
Санкт-Петербург
2010
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 4
Глава 1. Биографические мотивы в поздних текстах Пушкина
1.1. Частная жизнь Пушкина в контексте общественной жизни начала
1836 года 17
1.2. Пушкин и его «Современник» на фоне журнальной полемики
1836 года 52
1.3. Лирические произведения, созданные летом 1836 года, и отражение
в них реалий общественной и личной жизни Пушкина 65
1.4. Стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»:
Источники и содержание 111
1.5. Идеалы домашней жизни Пушкина и его семейные отношения в последние годы 146
1.6. Повесть В. Ф. Одоевского «Княжна Зизи» и некоторые семейные
обстоятельства жизни Пушкина в 1830-е годы 173
Глава 2. Пушкин и его ближайшее окружение во второй половине
1836 — начале 1837 года
2.1. Нравственная позиция Пушкина в восприятии его друзей и знакомых
в последние месяцы 1836 — начале 1837 года 1 193
2.2. Проблема авторства и содержания анонимного пасквиля, полученного Пушкиным 4 ноября 1836 года 203
2.3. Пушкин и семейство барона Геккерна в 1836 году 227
2.4. Ноябрьская дуэльная история 1836 года. Записки и письма
В. А. Жуковского 248
2.5. Вторая фаза ноябрьского конфликта 1836 года. Секунданты Пушкина
и Дантеса 280
2.6. Пушкин и его ближайшее окружение в ноябрьской и январской дуэльной истории в 1836 - 1837 годах 301
2.7. Последние дни жизни Пушкина 332
Глава 3. Обстоятельства гибели Пушкина в восприятии современников
3.1. Письмо Жуковского о смерти Пушкина: Реконструкция беловой редакции 352
3.2. Друзья Пушкина о своем пребывании в доме на Мойке в конце
января 1837 года 390
3.3. Письмо Алины Дурново о дуэли и смерти Пушкина: Из «Записок»
А. О. Смирновой-Россет 414
3.4. Неизвестное письмо А. И. Пашкова с характеристикой участников преддуэльных событий 432
3.5. Гибель Пушкина в восприятии современников 456
Заключение 478
Библиография 490
Введение
В центре настоящего исследования находится изучение творческих и духовных исканий Пушкина в последний год его жизни в контексте драматических событий преддуэльной истории.
По мнению большинства исследователей, в последний период, который пришелся на 1830-е годы (иногда этот период ограничивают рамками 1834 - 1837 годов) , помимо существенных изменений художественной системы наметился выход Пушкина на новый уровень решения нравственных и философских проблем общечеловеческого масштаба. Характерной чертой его художественной философии этого периода становится нарастающий интерес к судьбе ординарного человека, способного перед лицом драматических событий внутренне преображаться, противопоставляя жизненным испытаниям крепость своих нравственных устоев. В это время первостепенное значение приобретали для Пушкина поэтизация исконных нравственных начал человеческого бытия и выявление мятежного потенциала ординарных героев, скрытого под оболочкой их кажущегося безответного смирения, кротости и покорности («Повести Белкина», «Медный Всадник», «Капитанская дочка»). По наблюдениям А. М. Гуревича, в этот период творчества романтическое начало, изменив облик и форму, «вторглось» в сферу житейской прозы Пушкина, «затаилось в персонажах иного, внешне не романтического ’ ’ белкинского ’ ’ склада» .
В последний период жизни Пушкина стремление сохранить себя как целостную личность, непреклонно противостоять судьбе, не изменяя своим нравственным идеалам, характеризует позицию не только литературных героев, но и самого писателя. Кульминацией этого периода стал рассмотренный в данном исследовании заключительный год его творческой и личной биографии.
В это время понимание собственных возможностей воздействия на общественную жизнь побуждает Пушкина к осуществлению самого значительного его общественного проекта — изданию «Современника». Через журнал поэт надеялся выразить свою гражданскую позицию и обозначить нравственную роль литературы в обществе. Одновременно он продолжал интенсивную работу над историей Петра, формулируя свою философию российской истории с верой в особое предназначение России на путях европейской цивилизации (письмо к П. Я. Чаадаеву 19 октября 1836 года). Летом 1836 года созданы произведения каменноостровского цикла, отразившие те этические принципы, по которым Пушкин предполагал строить свои отношения с окружающим миром. По образному определению
В. С. Непомнящего, произведения этого цикла можно назвать «лирическим конспектом» зрелого Пушкина .
В этот же год была завершена работа над последним произведением большого жанра — романом «Капитанская дочка». Решение сложнейшей художественной задачи — создание особого типа положительного героя, поставленного не в центре, а будто на периферии повествования, —- стало одним из открытий позднего Пушкина. В «Капитанской дочке» такие герои являются почти незаметно, в естественной простоте, олицетворяя высокость духа и верность долгу. Уже первые читатели романа обнаружили, что в нем «можно было видеть переход к какому-то еще новому, дальнейшему развитию Пушкина, если бы жестокая судьба русской поэзии не присудила иначе» .
Наконец, в этот год Пушкин впервые решился до конца отстаивать собственные нравственные идеалы от любых враждебных посягательств.
Зимой 1835 — 1836 годов эта решимость проявилась как в дуэльных конфликтах с графом В. А. Соллогубом, С. С. Хлюстиным и князем Н. Г. Репниным, так и в дерзком выступлении поэта против одного из апологетов современной ему власти министра народного просвещения
С. С. Уварова (ода «На выздоровление Лукулла»). Начиная с ноября 1836 года, готовность Пушкина в критических жизненных обстоятельствах выступить на защиту собственной нравственной позиции выразилась в его дуэльном конфликте с семейством барона Геккерна.
Последний год жизни Пушкина явился важным этапом в истории его взаимоотношений с обществом, когда поэт осознал и сформулировал в творчестве новую жизненную позицию, связанную с решением проблем своей духовной жизни.
Актуальность исследования связана с наметившейся в современном пушкиноведении тенденцией изучения жизни Пушкина в широком контексте его личной биографии, духовной жизни и творческой судьбы.
Последний год жизни Пушкина не обойден вниманием историков литературы, но он до сих пор не стал предметом специального комплексного рассмотрения. Достижения пушкиноведения в оценке позднего Пушкина обусловлены интересом исследователей к двум узловым аспектам личной и творческой жизни писателя. С одной стороны, это анализ его идейно-философских и художественных исканий (по определению И. 3. Сурат, в 1836 году Пушкин подошел «то ли к смерти, то ли к совершенно новому витку жизни» ), с другой стороны — изучение конкретных событий, которые привели его к гибели. Одним из существенных препятствий на пути целостного осмысления последних лет жизни писателя является рассмотрение этих двух аспектов его биографии изолированно друг от друга.
Творческие искания Пушкина этого времени обычно исследуются в контексте изменений основных принципов его художественной системы
(фундаментальные труды Б. JI. Модзалевского, Н. В. Измайлова, Б. В. Томашевского, Г. А. Гуковского, Д. Д. Благого, Б. С. Мейлаха, Б. П. Городецкого, С. М. Бонди, Н. Н. Петруниной, Г. М. Фридлендера, Ю. М. Лотмана, С. А. Фомичева, В. С. Непомнящего, Н. Я. Эйдельмана,
JI. С. Сидякова, С. Н. Бочарова, И. 3. Сурат, А. В. Ильичева и др. ), либо в
<)
связи с изучением развития жанровых трансформаций". В более узких рамках завершающего периода творческой биографии поэта (в связи с изучением проблем реализма и его обогащения Пушкиным) последний год его творчества впервые рассмотрен в известной работе Г. П. Макогоненко «Творчество Пушкина в 1830-е годы (1833—1836)» (1982).
Традиция монографического изучения преддуэльных обстоятельств жизни Пушкина была заложена в начале XX века П. Е. Щеголевым, обстоятельный труд которого о дуэли и смерти поэта, ставший классическим, многократно
переиздавался и долгое время оставался единственным фундаментальным исследованием подобного типа. По признанию самого П. Е. Щеголева, он не смог избежать в своем труде одностороннего подхода: будучи сосредоточен исключительно на прагматических обстоятельствах семейной драмы Пушкина, он весьма схематично и тенденциозно (в свете социологической доктрины 1920-х гг.) представил все прочие аспекты пребывания поэта при дворе, в петербургском свете, в общественной жизни. За пределами его исследовательского труда остались и творческие искания поэта.
В XX веке появились публикации, посвященные новонайденным архивным материалам, позволяющие уточнить ход событий или по-новому взглянуть на те или иные обстоятельства, которые привели Пушкина к гибели. Так, в книгах И. М. Ободовской и М. А. Дементьева представлены ценные для понимания ситуации последних лет жизни поэта эпистолярные материалы из семейного архива Гончаровых . Работы итальянской исследовательницы
С. Витале, в том числе монография, написанная в соавторстве с В. П. Старком , построены на документах, обнаруженных в архиве потомков Жоржа Дантеса (часть писем из этого архива была опубликована М. А. Цявловским в 1951 году).
В 1983 году С. JI. Абрамович издала книгу, которая хотя и была посвящена предыстории последней дуэли Пушкина (как отмечалось в ее подзаголовке), но имела более широкое, нежели у П. Е. Щеголева, название («Пушкин в 1836 году») и соответствующее ему содержание. Исследовательница внесла ряд существенных уточнений в концепцию П. Е. Щеголева, подвергнув анализу документы о дуэли и смерти Пушкина, введенные в научный оборот в середине XX века, и предлагая свою интерпретацию данных, которые до этого были известны в пушкиноведении. В исследовании С. JI. Абрамович Пушкин показан на более широком, нежели у П. Е. Щеголева, фоне его литературной и общественной жизни. Анализируя обстоятельства жизни поэта в последние годы, С. Л. Абрамович предприняла попытки вскрыть причины состояния его психологической напряженности накануне поединка с Дантесом. В связи с этим в ее книге обращено внимание на некоторые произведения, созданные Пушкиным в 1836 году. Однако специальное изучение духовных и творческих исканий Пушкина в это время не входило в задачу исследовательницы.
Наметившаяся в пушкиноведении тенденция изучения биографии и творчества Пушкина в широком контексте эволюции его мировоззрения, изменений в личной и общественной жизни, находится в русле философско- эстетического направления в русской литературе и литературной критике, которое, начиная с 1820-х годов, было устремлено к постижению духовного смысла художественного творчества поэта. В 1820-х годах в рамках этого направления предпринимались попытки разрешить часто наблюдаемое противоречие между творчеством и жизнью поэта и объяснить любой его творческий акт как трансцендентный, как бегство от суеты повседневности (В. К. Кюхельбекер «Отрывок из путешествия по полуденной Франции» (1825), А. А. Дельвиг «Вдохновение» (1827), Д. В. Веневитинов «Поэт» (1827), Пушкин «Поэт» (1827)). По определению одного из «любомудров» В. П. Титова, «поэт не создан жить во внешности» (1827 год). Однако в 1861 году тот же В. П. Титов признавался, что «мелкие стихи» Пушкина могут быть «бесценным запасом» для его биографии, «для изучения его личности» .
Характеристика творца, живущего исключительно ради искусства, и противостоящего бессмысленной толпе, была типична для субъективно-романтического восприятия поэта и находила свою почву как в литературной среде пушкинской эпохи, так и во второй половине XIX - начале XX века,
когда В. С. Соловьев, М. О. Меньшиков, В. В. Розанов, П. М. Бицилли сформулировали религиозно-философскую концепцию жизненного и творческого пути Пушкина как «художника по преимуществу».
Этому подходу, восходящему к высказываниям В. Г. Белинского и Н. В. Гоголя, которые первыми заявили о Пушкине как о представителе чистой поэзии, противостояла концепция поэта-мыслителя, творческая биография которого основана на глубокой художественной философии, нравственном восприятии искусства. В биографическом контексте такой подход нашел свое выражение в «Материалах для биографии А. С. Пушкина», изданных П. В. Анненковым в 1855 году в составе 1 тома сочинений Пушкина (С. 1—432), а в 1873 году отдельным изданием. Художественной философии поэта была посвящена и знаменитая речь Ф. М. Достоевского.
Первый биограф Пушкина уделил немало внимания анализу нравственного развития поэта, разрешения в его художественном творчестве жизненных наблюдений, мыслей и поступков, а также соединения в его текстах всех тех нитей, которыми поэт был связан с окружением. Пытаясь осмыслить, каким образом «постоянно шумный» водоворот жизни влиял на нравственное состояние Пушкина , Анненков определял поэтический облик Пушкина как психологическое «смешение противоположностей» . Биограф первый объявил «мерилом нравственного бытия <...> поэта» его рукописи — «его тетради, которые указывают нам почти безостановочно состояние его духа и путь, который он избирал» . Он же впервые подошел к решению вопроса об эволюции мировоззрения поэта и воздействии этого процесса на его творчество. Он же впервые подошел к решению вопроса о воздействии эволюции мировоззрения поэта на его художественное творчество.
В XX веке мысль о мировоззренческой эволюции Пушкина, его «политической биографии» приобрела в исследовательской литературе статус важнейшей составляющей духовной биографии поэта и стала предметом исследования в работах С. JI. Франка , Д. С. Мережковского ,
В. Ф. Ходасевича , Б. В. Томашевского , М. О. Гершензона , которые опирались на новые факты биографии и творчества поэта, ставшие известными после смерти Анненкова.
Современные исследователи под духовной биографией часто подразумевают религиозное содержание поэзии и мысли Пушкина, представляя поэта в образе раскаявшегося грешника, возвратившегося в конце своей жизни в лоно православия . Напротив, С. Г. Франк, одним из первых приступивший к разработке этой проблемы и считавший, что многообразие духовного мира Пушкина во многом зиждется на религиозных началах, отмечал, что любые попытки отыскать у Пушкина миросозерцание, основанное на каком-либо одном принципе, «заранее безнадежны и методологически превратны» . По справедливому мнению ученого, такой подход не учитывает «бесконечной широты духовного горизонта» поэта , поэта8, того, что мысль Пушкина «всегда предметна, направлена на всю полноту и целостность бытия и жизни» , а его душа равно открыта «для радостей жизни и мрачного уныния и тоски, для гармонии и для дисгармонии в жизни, для диких, безумных страстей и мудрого стоического спокойствия, для одиночества и для общения, для аристократической утонченности и для простоты народной жизни, эпикуреизма и жертвенного героизма, для квиэтизма и для творческой энергии, для гордости и для смирения, для непреклонного отстаивания свободы и для мудрого понимания смысла власти и подчинения» .
В том же русле рассматривал духовную биографию поэта В. Ф. Ходасевич. Но он пошел дальше, утверждая, что Пушкин был поэтом во всем — не только в сфере художественного творчества, но и в быту, и в своих философских размышлениях, и в политических пристрастиях. Эти идеи нашли свое отражение в трудах Ю. Н. Тынянова, определявшего биографию писателя как «литературный факт», и Ю. М. Лотмана, представившего многообразие основ творческого и человеческого бытия Пушкина в рамках концепции нераздельности творчества поэта и его жизненного пути . Исследователь стремился вскрыть механизмы сознательного формирования поэтом своей биографии, что придало импульс дальнейшему развитию пушкиноведения в этом направлении.
В последние десятилетия XX — начале XXI века предметом внимания исследователей стало осмысление духовного пути поэта через анализ глубинных основ его жизненного и творческого бытия. В трудах В. С. Непомнящего творчество Пушкина предстает как единое явление, воссоздаваемое не только записями текстов, но и всем процессом поэтической творческой жизни. Пушкинская лирика, как и творческий процесс ее порождения, выступают в роли духовной биографии, основной коллизией которой, по мнению В. С. Непомнящего оказываются взаимоотношения между Пушкиным-человеком и Пушкиным-творцом, центральным же предметом — высокие нравственные человеческие ценности, «вечные истины» .
И. 3. Сурат и С. Г. Бочаров предложили свое видение духовной биографии поэта, пытаясь в биографическом очерке «единым взглядом» проследить, как «ведущие линии пушкинской жизни проходят сквозь дело поэта» — его творчество . При всей продуктивности такого подхода к биографии поэта, авторы очерка не смогли избежать несовершенства сокращенного рассказа. По справедливому замечанию М. Н. Виролайнен, очерк представляет собой скорее хронику, сжатую «летопись, за скупыми известиями которой лишь угадывается перспектива жизни» . В результате жизнь и творчество, включая ряд обстоятельств преддуэльной истории, оказались отражены в книге пунктирно, некоторые события остались за рамками этой биографии. Такой исследовательский опыт подтвердил наличие проблемы, которую М. Н. Виролайнен назвала «противоречием фигуры и фона», когда внимание исследователей к центральной фигуре Пушкина мешает разглядеть окружающие его контекстуальные связи и историко-литературный фон, а сосредоточение на изучении историко-литературного контекста отвлекает внимание от творческой составляющей. Одним из путей решения такой проблемы является осмысление феномена жизни Пушкина через взаимодействие его биографии и творчества с широким историко- литературным и культурным контекстом - изучение жизни поэта не столько на фоне, сколько внутри таких контекстов. Это позволяет исследовать те основные составляющие биографической канвы, под влиянием которых
происходила эволюция мировоззрения и художественного метода поэта, что в свою очередь оказывало созидающее воздействие на его биографию.
В данном диссертационном исследовании последний этап жизни Пушкина рассмотрен именно в этом ракурсе.
Целью работы является многоаспектный анализ личной и творческой биографии Пушкина в последний год его жизни и определение особенностей духовной эволюции поэта в это время.
В связи с поставленными целями в диссертации решаются следующие задачи:
— установить и оценить основные аспекты взаимоотношений поэта и общества в 1836—1837 годах;
— изучить художественные и публицистические тексты Пушкина 1835—1836 годов в контексте эволюции его мировоззрения и восприятия им тех изменений, которые наметились во взаимоотношениях поэта с властью и обществом в середине 1830-х годов, а особенно резко проявились в последний год его жизни;
— определить известные Пушкину историко-литературные и общественные события, которые могли заключать в себе побудительные мотивы при создании его последних лирических произведений;
— выявить мотивации обращения к общечеловеческим и христианским ценностям в произведениях последнего года жизни Пушкина;
— проследить истоки и причины семейной драмы Пушкина;
— уточнить хронологию преддуэльных событий;
— проанализировать восприятие гибели Пушкина его современниками, в том'числе людьми из числа его ближайшего окружения.
Предметом исследования является биография и творчество Пушкина в последний год его жизни.
В качестве объекта изучения были избраны художественные и публицистические тексты Пушкина, созданные на последнем этапе его жизни, преимущественно в 1835—1836 годах, в том числе стихотворения
«Полководец», «Странник», «Юдифь» («Когда владыка ассирийский...»), «Вновь я посетил...», стихотворения, написанные летом и осенью 1836 года («Из Пиндемонти», «Мирская власть», «Подражание италиянскому», «Напрасно я бегу к сионским высотам...», «Отцы пустынники и жены непорочны...», «Когда за городом задумчив я брожу...», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», «Родословная моего героя», «Была пора...», «О нет, мне жизнь не надоела...»), принадлежащие перу Пушкина строки из «Канона» в честь М. И. Глинки, критические и публицистические статьи, подготовленные для журнала «Современник». Объектом изучения стали также письма Пушкина и его окружения.
Исследование внутренней биографии поэта проводилось в рамках культурно-философского континуума, который определяется как единство и цельность литературного процесса этого временного периода и включает в себя произведения не только Пушкина, но и В. А. Жуковского,
Н. М. Карамзина, князя В. Ф. Одоевского, В. Г. Теплякова, графа
В. А. Соллогуба, митрополита Московского и Коломенского Филарета (Дроздова), что позволяет решить поставленные исследовательские задачи на более широком материале.
Научная новизна работы состоит в уточнении связей поздней лирики Пушкина с историко-литературным и общественно-историческим процессом 30-х годов XIX века, в изучении ценностных ориентиров, определявших духовные поиски писателя накануне его гибели. Научная новизна заключается также в уточнении и пересмотре творческой истории ряда пушкинских текстов, реконструкции деталей важнейших обстоятельств последних месяцев жизни поэта и в расширении круга привлекаемых источников, введении в научный оборот ранее не публиковавшихся материалов, позволивших предложить новую интерпретацию событий личной и творческой биографии Пушкина.
Теоретическую основу диссертации составили исследования по истории русской литературы, по поэтике и теории литературного текста
М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбург, Г. А. Гуковского, Ю. М. Лотмана,
В. Н. Топорова, Ю. Н. Тынянова, В. Б. Шкловского, труды В. С. Соловьева, Д. С. Мережковского, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, В. Ф. Ходасевича, классические работы ученых-филологов, разрабатывавших проблемы творческой и личной биографии Пушкина.
Методологической основой диссертации послужил комплексный подход к изучению художественного мира Пушкина, его личности и отдельных аспектов творческой биографии писателя, включающий в себя такие исследовательские методы, как историко-типологический, историко¬генетический (ретроспективный), рецептивно-биографический, социо¬психологический, интертекстуальный, мотивный. Такое совмещение традиционных и современных научных подходов позволяет глубже постичь природу художественного творчества поэта, оценить его гражданскую и личностную позицию в последний год жизни.
Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в разработке новых аспектов исследования последнего этапа биографии Пушкина в широком контексте его личной и творческой судьбы, в совокупности основных направлений духовных исканий писателя.
Привлеченные новые материалы, наблюдения и выводы, сформулированные в ходе исследования, могут быть использованы для развития теоретических положений пушкиноведения, при дальнейшей разработке проблем, связанных с осмыслением творчества и биографии Пушкина последних лет, а также в научных исследованиях по истории русской литературы и отечественного литературоведения, при создании учебников и учебных пособий для высших и средних учебных заведений. Результаты диссертационного исследования могут быть учтены при разработке общих и специальных лекционных курсов по истории русской классической литературы XIX века, а также при решении вопросов формирования и совершенствования экспозиций в мемориальных и литературных музеях Пушкина и его эпохи.

bibliography

Заключение
В биографии и творчестве Пушкина 1836 года находит отражение реакция поэта на проявившиеся в последние годы существенные изменения его положения в обществе. Отчетливое осознание полноты, мощи и зрелости своего художественного дара, многократно усиленного опытом творческой и житейской мудрости, вступило в трагический конфликт с его общественной невостребованностыо.
Другой проблемой оказывалось то, что осознанный выбор Пушкиным в начале 1830-х годов «проторенных путей» человеческого бытия (женитьба, переезд на постоянное жительство в столицу и, как следствие, придворная служба) предопределил возникновение глубокого разлада между его духовным и повседневным существованием. В результате в конце жизни его бытийная, человеческая сущность все отчетливее давала о себе знать и будто вырывалась из подчинения поэтической, художественной природе, преодолевая то обычное состояние, когда верховное положение занимало творчество, а не повседневные проблемы бытия («Поэт идет, открыты вежды, и он не видит ничего...»; VIII, 269).
Осознание Пушкиным этого нового для себя состояния нашло отражение в лирических произведениях, созданных в 1835 — 1836 годах. Причем, если в 1835 году преобладающими оказывались переводы и подражания европейской поэзии («Из А. Шенье» («Покров, упитанный язвительною кровью...»), «Родрик» и «Чудный сон мне Бог послал...», «От меня вечор Лейла...», «Странник», «Когда владыка ассирийский...»), то для последнего года характерно преобладание оригинальных произведений. В них отражено состояние, охарактеризованное
В. Г. Белинским как стремление поэта отыскать «выход из диссонансов жизни и примирение с трагическими законами судьбы не в заоблачных мечтаниях, а в опирающейся на самое себя силе духа» .
Отмеченное критиком противостояние «трагическим законам судьбы», определившее логику последнего года жизни Пушкина, с обыденной точки зрения могло казаться непреодолимым препятствием, ведущим едва ли не к отчаянию и смерти. Но Пушкин, для которого характерно особенное тяготение к гармонии в жизни и поэзии, начиная с середины 1830-х годов, пытается отыскать те нравственные основы, которые могли бы снять углубляющееся противоречие между духовным и земным началами его человеческого существования, обеспечить равновесие между ними. Даже в трудный в психологическом плане последний год жизни, поэт продолжал высоко ценить радости бытия, жаждал семейного счастья, искал себя в этом мире.
Известно, что, расцветая в эпоху общественного подъема, поэт живет идеями гражданского романтизма, и его творчество, духовная составляющая его жизни, является откликом на то, что совершается вокруг. Когда же духовный расцвет творческой личности приходится на годы безвременья, мир представляется опустошенной «долиной дикой» (III, 393), и выход начинают искать за пределами того, что предлагает современная жизнь. В середине 1830-х годов жизнь предлагала Пушкину отказ от идеалов юности, встраивание в придворную службу и салонную культуру, журнальную деятельность а 1а Булгарин, примирение с государственным и церковным официозом.
Большинство современников Пушкина существовали в полном согласии с действительностью, эволюционируя вместе с удовлетворяющими их нравственными императивами. Одни легко приспосабливались к современной жизни, другие, подобно С. С. Уварову, предлагали, как им казалось, ясные планы преобразований. Третьи вовсе
не замечали несовершенства мира, и мало кто ощущал трагический разрыв между действительностью и погребностями своей души. Такие люди, как Чаадаев или Лермонтов, испытывая чувство дисгармонии при взаимодействии с миром, искали выход в категорическом отрицании его ценностей. Пушкин же, не находя способа реализовать свои нравственные идеалы в рамках возможного, не пытался переделать мир, а искал в себе самом причины потери понимания окружающих, признавая, что «Вращается весь мир вкруг человека, — / Ужель один недвижим будет он?» (III, 431).
Именно в последний год в лирике и публицистике Пушкина меняется вектор его отношения к миру: пережив наблюдаемую исследователями остроту внутреннего кризиса 1835 года, он приходит к осознанию новой роли, которую поэт может играть в современном обществе. Намеченное в лирике предыдущего года страстное желание изменить самого себя сохраняется и в 1836 году («Напрасно я бегу к сионским высотам...», «Отцы пустынники и жены непорочны...»). Но теперь становится понятным, зачем поэт ищет для себя таких глубоких перемен: он должен дать людям нравственный образец, в том числе через пробуждение в них «чувств добрых», «милости к падшим» или, обращая внимание на такие высокие нравственные категории, как честь, которую следует беречь смолоду, внутреннюю свободу — единственный залог подлинного счастья творческой личности.
Эта новая позиция Пушкина не имела ничего общего с преподаванием «уроков нравственности», к которому призывали поэта рецензенты его произведений еще в конце 1820-х годов . Пушкин видел задачу своего искусства не в руководстве поэзией и не в поучениях, а в следовании законам жизни и решении нравственных вопросов бытия посредством поэзии.
В 1826 году в стихотворении «Пророк», расцениваемом исследователями как программное, Пушкин говорил об особой миссии поэта, призванного к акгивному действию по преображению мира . Десять лет спустя он более не видит возможности и необходимости потрясать общество своим пророческим словом: в его «Памятнике» акценты смещены от «глаголом жечь» до «не оспоривай глупца...». Если в 1826 году он заявлял, что призван нести свое слово людям, «обходя моря и земли», идти к ним навстречу, то в 1836-ом поэт убежден: люди сами придут к нему, воодушевленные его высоким нравственным примером, выраженным, в первую очередь, в слове.
Идея доминирования просветительской миссии в деятельности поэта обнаруживается и в лирике, и в публицистике последнего года (как в том, что было написано, так и в том, чго было опубликовано в это время). Так, в «Путешествии в Арзрум» (1829/1835), вышедшем в первом томе «Современника», пленный паша заявляет, что поэт «стоит наравне с властелинами земли, и ему поклоняются» (VIII, 475). В третьем томе «Современника» в сочиненном самим Пушкиным «Письме к издатешо» мысль об учительской, пастырской миссии писателя (в данном случае издателя журнала) представлена как отзвук идей Григория Конисского. От лица анонимного автора «Письма» Пушкин цитировал слова известного литератора и проповедника: «Первое слово к вам, благочестивые слушатели, Христовы люди, рассудил я сказать о себе самом... Должность моя, как вы сами видите, есть учительская, а учители добрые и нелукавые себе первее учат, нежели других, своему уху, яко ближайшему, наперед проповедуют, нежели чужим» (XII, 94).
Летом 1836 года, когда были созданы лирические произведения так называемого каменноостровского цикла, Пушкин, следуя изложенному в «Письме к издателю» правилу Конисского, пытался «наперед» покаяться
перед самим собой, проповедовать «своему уху» («Напрасно я бегу к сионским высотам...», «Отцы пустынники и жены непорочны...»). При этом назревшая потребность «учительствовать» нашла свое выражение и даже авторское порицание в грехе любоначалия. В стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны...» он представлен в виде прячущейся в глубинах души «змеи сокрытой».
Говоря вслед за Конисским «о себе самом», Пушкин еще в 1835 году в стихотворении «Странник» приходит к мысли о необходимости отказаться от привычной жизни, бежать едва ли не от самого себя. Друзья и семья, не понимающие лирического героя, олицетворяют личность этого «духовного труженика», так же, как они, не способного в реальности переступить границы привычного бытия. Ощутив «души пронзенной муки» и готовый отречься от прежней жизни, герой надеется вступить на путь нравственного обновления. Однако в стихотворении, как и у самого Пушкина в то время, нет ясного ответа на вопрос о конкретном способе достижения этого обновления. Оказавшись на распутье, герой видит лишь «некий свет» — неопределенную и единственную «мету» (III, 393). Она обозначает направление, по которому должно осуществиться его будущее духовное возрождение. Чтобы скорее «узреть <...>/ Спасенья верный путь и тесные врата» (III, 393), герою следует «перебежать городовое поле», т.е. покинуть пределы своего обыденного существования, преобразиться, навсегда изменив свои жизненные и нравственные ориентиры — свой нынешний внутренний мир.
В лирике 1836 года просматриваются отзвуки этих идей. Так, в стихотворении «Из Пиндемонти» абсолютизация свободы творческой личности, его добровольного остракизма, доведена до предела, а в стихотворении «Напрасно я бегу к сионским высотам...» герой отчаянно переживает ощущение собственного нравственного несовершенства, видит себя человеком падшим — преследуемым алчными грехами. Однако его слова «Напрасно (курсив наш. — Г. С.) я бегу к сионским высотам» (III, 419) могут означать, что герой и автор произведения при всей трудности и почти безнадежности своего положения все-таки устремлены к духовным высотам (хотя и «напрасно», но все-таки «бегу...»).
Герой стихотворения «Отцы пустынники и жены непорочны....» также надеется прорваться к высотам духа, и невзирая на свои грехи, грезит о том, «чтоб сердцем возлетать во области заочны» (III, 421). Перелагая на свой лад молитвенное слово высокого образца, Пушкин вносит в молитву личные мотивы, усиливая волнующую его проблему любоначалия, заявляя о стремлении преодолеть «дух праздности унылой». Примечательно, что поэт просит одни духовные дарования лишь оживить в его сердце, другие — даровать ему (возможность зреть собственные прегрешенья или не осуждать ближнего). Это может свидетельствовать о его твердой уверенности, что «дух смирения, терпения, любви и целомудрия», хотя и дремлет, но имманентно присутствует в его душе, готовой, как ему видится, к возрождению.
На ранних этапах жизни, как и большинство современников, Пушкин полагал, что достоинство личности обеспечивается ее общественным статусом (почитаемый в обществе поэт, историограф). Теперь он вынужден признать тщетными недавние надежды на достижение подобного статуса, как и мечты о свободе прессы или парламентаризме. Отсюда его утверждение-рассуждение «не дорого ценю» («Из Пиндемонти»), предполагающее, что названные «высокие права» он все-таки ценит, хотя от обладания ими у него не «кружится голова». По глубокому убеждению поэта, погружение в суетные заботы, связанные исключительно с общественными интересами, с высокими и «громкими» гражданскими правами, ставит человека в крайне зависимое положение. Он признает, что лишь внутренние (негромкие) права, не стесненные обязательностью службы, печати, общественного успеха делают личность подлинно свободной.
Но проблема заключалась в том, что, и обладая в полной мере внутренней свободой, поэт не был в состоянии ее реализовать, не имея ни общественной, ни личной свободы. На это он обратил внимание в известном письме к П. Я. Чаадаеву 1836 года, когда рассуждал о своем общественном положении: «Как литератор — я раздражен, как человек с предрассудками — я оскорблен» (XVI, 156).
В последние годы смысл своего бытия Пушкин пытается отыскать не только в собственном творчестве и литературной жизни, но и в классических примерах прошлого. Его искания нашли отражение в ряде публицистических статей, в биографических очерках, посвященных знаменитым историческим личностям. Жизнь известных людей, ставшую некой общечеловеческой моделью, Пушкин проецировал на свою собственную, наблюдая близость судеб (Дж. Байрон, А. Н. Радищев, Дж. Мильтон, Вольтер, а также М. Б. Барклай де Толли («Полководец») или И. И. Михельсон (письмо К. Ф. Толю)). Так, летом 1835 года тридцатишестилетний Пушкин писал о погибшем в таком же возрасте Байроне, пытаясь осмыслить свою судьбу на материале его завершенной (классической) судьбы. В частности, он привел в этой статье слова Т. Мура о Байроне, которые в равной степени можно было бы отнести и к самому Пушкину: «В характере Б.<айрона> ярко отразились и достоинства, и пороки многих из его предков: с одной стороны — смелая
предприимчивость, великодушие, благородство чувств, с другой — необузданные страсти, причуды и дерзкое презрение к общему мнению» (XI, 278).
Обращение к подобным примерам свидетельствует о повышении интереса Пушкина к исторической личности, великому человеку, «непроницаемому для взгляда черни дикой» (III, 379). Писатель обращает внимание на забвение или неверные оценки деятельности таких людей, видя историческую несправедливость по отношению к ним. В пушкинской публицистике 1836 года Вольтер («Последний из свойственников Иоанны д’Арк»), окруженный в своем отечестве «врагами и завистниками», на каждом шагу подвергается «самым ядовитым порицаниям» (XII, 155), Шатобриан «приходит в книжную лавку с продажной рукописью, но с неподкупной совестшо» (XII, 144-145) , Мильтон — «в злые дни жертва злых языков, в бедности, в гонении и в слепоте сохранил непреклонность души» (XII, 141).
В середине 1830-х годов Пушкин открыл для себя тот идеал семейной жизни, который, превращая быт в бытие, наполняет человеческую жизнь особым смыслом и новым нравственным содержанием: «Юность не имеет нужды at home, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, смерть» (III, 940).
До Пушкина русская культура не знала подробно разработанных ценностей семейной жизни, поскольку не рассматривала личную жизнь отдельного человека как самоценное явление, а смысл человеческого существования сводила исключительно к гражданскому служению. Стремление не только отыскать свой нравственный идеал и следовать ему, но и желание художественными средствами утвердить такой идеал в общественном сознании характерно именно для Пушкина, в том числе и в последний год его жизни.
Высокость человеческого бытия, ограниченного домашним кругом, представлена в «Капитанской дочке», где тема семейного счастья и решительной борьбы за него выступает едва ли не на передний план, в какие-то мгновения затмевая основную, историческую, тему романа.
История Маши Мироновой, осмелившейся выступить в защиту своего будущего счастья наперекор судьбе, как будто подтверждает слова Пушкина, сказанные им в одном из писем к жене: «Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным» (XV, 156).
Для человека пушкинского времени любовь семейная есть самое теплое проявление христианского чувства, и все самые значимые явления его личной и семейной жизни (крестины, именины, венчание, исповедь, отпевание) были всегда связаны с церковным обрядом. По нашему мнению, погружение в будни семейной жизни, глубокая вера жены обращали особенное внимание поэта к таким обрядам, церковным таинствам, молитвам, литургическим символам, пробуждающим и укрепляющим в христианине его духовную жизнь, открывающим перед ним вечность. Неслучайно, лирические произведения «каменноостровского цикла», построенные вокруг религиозных тем и сюжетов и связанные с решением важнейших для Пушкина вопросов бытия, датированы числами, близкими к дням рождения, именин или поминовения близких поэту шодей (членов семьи, друзей), известных исторических деятелей, судьба которых была ему не безразлична.
Для зрелого Пушкина тексты Священного Писания становятся одним из реальных истоков, питавших его творческую мысль, позволявших подойти к решению жгучих нравственных вопросов. При этом, даже прямо обращаясь к христианской тематике, Пушкин, не будучи атеистом, чаще оказывается устремлен не к Царству Божию, а к царству свободы духа. Этой свободы жаждет его «духовный труженик» в «Страннике», отрицающий в своем духовном прозрении способы бытия, приемлемые окружающими. Такую же свободу воспевает лирический герой стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», выражающий надежду на то, что в будущем его будет чтить «гордый (курсив наш. — Г С.) внук славян», т.е. человек, который, несмотря на свой «жестокий век», и в грядупщх поколениях сохранит высокость духа (гордость).
Герой стихотворения озабочен не тем, что станет с ним после смерти там, в мире горнем: он размышляет о посмертной судьбе своей души здесь, в земном, дольнем, подлунном мире. По мысли автора, залогом бессмертного существования души поэта станет именно ее связь с земным настоящим — незарастающая народная тропа, земная слава, воспринимаемая будущим пиитом, слух, идущий «по всей Руси великой», любезность народу.
Как это было с Пушкиным всегда, в последний год он продолжает декларировать самодостаточность своей творческой личности. Новизна этой декларация заключается в том, что в лирике и публицистике последнего года человеческое, житейское оказывалось неотделимо от творческого духа. Высокие нравственные начала, заключенные в творчестве, должны были соответствовать таким же началам в повседневной жизни поэта. Наиболее определенно этот принцип проявился в трагических обстоятельствах жизни Пушкина, связанных с преддуэльными событиями. Рассказывая о гибели поэта в письме к великому князю, Вяземский заметил, что одной из причин, подтолкнувших Пушкина к поединку, была именно совершенная уверенность поэта в том, «что он принадлежит всей стране и желает, чтобы имя его оставалось незапятнанным везде, где его знают» . Можно сказать, что Пушкин горячо переживал то, о чем десять лет спустя писал Н. В. Гоголь, увереннный, что среди русских людей «живет уже какое-то убеждение, что писатель есть что-то высшее, что он непременно должен быть благороден, что ему многое неприлично, что он не должен и позволить себе того, что прощается другим» .
Для Пушкина его нравственная жизнь в 1836 году и есть его творчество. Потому в его представлении конфликт с Геккернами выглядел как покушение не только на его частную жизнь, но и на его поэтический дар. Исследование творческих исканий поэта последнего времени, как и детальный анализ преддуэльных событий, не дает оснований для вывода о том, что в поединке с Дантесом он искал смерти, как единственно возможного выхода из сложившейся жизненной ситуации. Письма Пушкина и свидетельства участников событий убеждают в том, что в этой дуэли он искал не только физической победы (об этом он говорил Е. Н. Вревской в январе 1837 года), но и победы нравственной. «Дуэли мне уже недостаточно, — заявил поэт в письме барону Геккерну в ноябре 1836 года, — и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя достаточно отомщенным» (XVI, 189; 397). Начиная с середины ноября, когда Пушкин понял, что идея анонимного пасквиля исходит от Геккернов, его целью было доказать свое нравственное превосходство над миром лжи и лицемерия, воплощаемым этим «семейством».
Дерзкий вызов судьбе и обществу, которым пронизана повседневная жизнь Пушкина в 1836 году, определялся его новой нравственной позицией, нашедшей отражение в большинстве произведений, созданных или опубликованных в это время. В них, с одной стороны, явлена склонность писателя, «духовного труженика» изменить свое отношение к современности, уклониться от мира с неприемлемыми для него нравственными ценностями. С другой стороны, поздние произведения Пушкина свидетельствуют о его постоянной готовности, как в юности, решительно отстаивать целостность и неприкосновенность своего мира, защищать свои нравственные идеалы. Такая позиция определялась новой ролью духовного наставника, лидера нации, которую Пушкин отводил своей поэзии в будущей истории русской культуры. Однако эта роль, судя по свидетельствам современников, не могла быть понята большинством из светского (и даже дружеского) окружения поэта.
Таким образом, контекстуальный анализ связей поздней лирики Пушкина с историко-литературным и общественно-историческим процессом 1830-х годов XIX века, уточнение творческой истории пушкинских текстов последнего года жизни и реконструкция цепи важнейших обстоятельств, предрешивших гибель поэта, открывают новые пути в исследовании эволюции его внутренней биографии, позволяют выявить особенности последнего периода творческой, общественной и семейной жизни Пушкина и проанализировать их в качестве основных составляющих единого духовного пути поэта.
Тексты А. С. Пушкина
1. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: В 16 т. / Ред. комитет: М. Горький, Д. Д. Благой, С. М. Бонди, В. Д. Бонч-Бруевич, Г. О. Винокур, А. М. Деборин, П. И. Лебедев-Полянский, Б. В. Томашевский, М. А. Цявловский, Д. П. Якубович. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959.
2. Пушкин: Письма последних лет, 1834-1837 / АН СССР. ИРЛИ (Пушкинский Дом). Л.: Наука, ЛО, 1969. — 528 с.
3. Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты /Подгот. к печати и коммент. М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский,
Т. Г. Зенгер. М.-Л.: Academia, 1935. — 926 с. (Труды Пушкинской комиссии Института русской лит-ры (Пушкинского Дома) Акад. Наук СССР).
Тексты других авторов
4. Аммосов А. [#.] Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина: Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта К. К. Данзаса. СПб.: Изд. Я. А. Исакова, 1863. — 70 с.
5. Арапова-Ланская А. П. Н. Н. Пушкина-Ланская. К семейной хронике жены А. С. Пушкина // Новое время. 1907. № 11413, илл. прил.
С. 5-6.
6. «Арзамас»: Сборник. В 2 кн. / Вступ, статья В. Э. Вацуро; Сост., подготовка текста и коммент. В. Э. Вацуро, А. А. Ильин-Томич, Л. Н. Киселева и др. М.: Художественная литература, 1994. Кн. 1. — 606 с. Кн. 2. — 639 с.
і
7. Архив Опеки Пушкина // Летописи Государственного литературного музея. Кн. 5. М.: Изд. Гос. лит. музея, 1939. —448 с.
8. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. 3-є изд., доп. / Вступ, ст. В. Э. Вацуро; сост. и примеч. В. Э. Вацуро,
М. И. Гиллельсона, Р. В. Иезуитовой, Я. JI. Левкович и др. СПб.: Академический про-ект. Т. 1. 1998. — 528 с.; Т. 2. 1998 - 656 с. (Пушкинская библиотека).
9. Бартенев П. И. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей в 1851-1860 годах / Вступ, статья и примечания М. А. Цявловского. [М.]: М. и С. Сабашниковы, 1925. — 140 с.
10. Барсуков Н. 77. Письма А. С. Пушкина, барона А. А. Дельвига, Е. А. Баратынского и П. А. Плетнева к князю П. А. Вяземскому 1824- 1843. СПб.: тип. М. Стасюлевича, 1902. —63 с.
11. Бельчиков Н. Ф. Неизвестное письмо В. Ф. Вяземской о смерти Пушкина //Новый мир. 1931. № 12. С. 188-193.