Серебрякова Елена Геннадьевна Социокультурная идентичность советских нонконформистов 1960-70-х годов Серебрякова Елена Геннадьевна

brief description

Серебрякова, Елена Геннадьевна.
Социокультурная идентичность советских нонконформистов 1960-70-х годов : диссертация ... доктора культурологии : 24.00.01 / Серебрякова Елена Геннадьевна; [Место защиты: ФГАОУ ВО «Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина»]. - Воронеж, 2020. - 506 с.
Оглавление диссертациидоктор наук Серебрякова Елена Геннадьевна
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. СПЕЦИФИКА САМОСОЗНАНИЯ СОВЕТСКИХ НОНКОНФОРМИСТОВ 1960-70-х ГОДОВ
1.1. «Шестидесятники» как метафора поколения
1.2. Этика в самосознании членов сообщества
1.3. Историческое сознание нонконформистов
ГЛАВА II. СОЦИАЛЬНЫЕ ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ НОНКОНФОРМИСТОВ
2.1. «Поступок» в аксиологии, самосознании и поведении членов сообщества
2.2. Поведенческие образцы в социальной практике
2.3. Нормативное поведение в социальной практике и внутригрупповой коммуникации
ГЛАВА III. ЛИТЕРАТУРНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТРАТЕГИИ
3.1. Спецификдиссидентского дискурса. Наследие диссидентов как интертекст
3.2. Конкурентная стратегия в мемуарах и автобиографиях
3.3. Стратегия защиты в книгах-отчётах о судах над диссидентами
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА

bibliography

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проведённое исследование позволяет сделать следующие выводы:
- Сущность концепта «нонконформизм» выявляется в совокупности мировоззренческих оснований, ценностных доминант, поведенческих и дискурсивных практик, трансформирующихся в соответствии с социокультурным контекстом. Степень оппозиционности, как главный конституирующий признак концепта, определяет самооценку и типологию поведения личности или сообщества, идентифицирующих себя по нонконформистскому типу. Вариативные показатели (степень оппозиционности, уровень социальной мобильности, открытость или герметичность сообщества, своеобразие дискурсивных практик, наличие собственного информационного поля и контркультурных институций) - наиболее динамичный компонент в структуре концепта. Специфика конкретного типа нонконформизма выявляется при анализе всех его свойств, осмысленных в процессе трансформаций;
- Аксиология советской интеллигенции 1960-70-х годов синтезировала
универсальные ценности классической культуры (антропоцентризм, гуманизм, общечеловеческую мораль) и «советский» компонент (марксистскую философию и идеологию в качестве мировоззренческой основы). Официальная идеология не разрушала базисных оснований классической модели мира и человека: идеалом выступала целостная гармоническая личность,
самоидентификация производилась с ориентацией на поведенческие образцы классической культуры и литературы, гражданское поведение строилось с учётом общечеловеческих нравственных принципов, ответственности перед историей, страной, народом. Эти базовые мировоззренческие основания имели различную семантику в трактовке консервативной части сообщества и «шестидесятников». Консервативно ориентированная интеллигенция осмысливала свою функцию в обществе как стабилизирующую, «шестидесятники» ориентировались на реформирование общественных отношений, демократизацию и либерализацию социальной жизни.
Нонконформизм как мировоззренческая позиция и поведенческая практика «шестидесятников» базировался на традициях гуманизма, свободолюбия и интеллектуально-нравственной независимости, воспринятых у культуры Нового времени.
- Этика в аксиологии поколения выступала в качестве базовой ценности, самоидентификация производилась с учётом приоритета общечеловеческих нравственных принципов над классовыми. Нонконформизм, или свободолюбие, осмысливался как общечеловеческая ценность, регулятор социального поведения. На уровне бытовой морали нонконформистов действовала норма «порядочный человек», определяющая внутригрупповую коммуникацию и правила гражданского поведения. Производя социокультурное самоосмысление в парадигме «я» как нравственная единица, «шестидесятники» идентифицировали себя как общественных деятелей, восстанавливающих гуманистическую природу социализма, расширяющих пространство творческой и интеллектуально-нравственной свободы.
- Историческое сознание составляло существенный компонент самосознания «шестидесятников». Самоидентификация производилась в категориях личной ответственности перед страной и народом. Необходимость осмыслить логику и закономерности прошлого, понять духовно-нравственный смысл произошедшего с народом и страной в ХХ веке сочеталась в «шестидесятниках» с потребностью произвести ревизию прошлого, способствовать историческому прогрессу. Восприятие себя как субъектов истории диктовало активную гражданскую позицию, борьбу с рецидивами сталинизма в общественной жизни.
- Самосознание «шестидесятников» оценено как динамичное, подверженное трансформациям. Социокультурные реалии середины 1960-70-х годов (смена руководства страны, усиление консервативных тенденций в общественной жизни, судебные преследования инакомыслящих и т. п.) провоцировали обострение противоречий с властью, с консервативной частью интеллигенции и вызывали неоднозначные идентификационные процессы. Одна часть «шестидесятников» искала способы сохранения духовной автономии при адаптивной социальной практике. Такая позиция могла вызывать кризис идентичности, утрату субъектной целостности, выражавшуюся в рассогласовании нонконформистской самоидентификации и конформистских поведенческих практик, то есть подлинной и демонстрируемой идентичностей. Другая, наиболее динамичная и непримиримая часть нонконформистского сообщества произвела самоопределение в парадигме социального протеста и перешла к диссидентству.
В коллективной идентичности диссидентов возникло кризисное явление - отчуждение, захватившее все сферы самосознания (отношения с государством, страной, народом и проч.). Отчуждение повлекло изменения в аксиологии: этика из базовой ценности сместилась в инструментальную, социальное поведение наряду с общечеловеческими моральными принципами стали определять прагматизм, утилитаризм, нигилизм. В историческом сознании возникло ощущении бесперспективности попыток реформирования существующей социальной системы, эсхатологические прогнозы развития социализма, мифологические («почвеннические») или утопические («западнические») проекты будущего. Отчуждение от страны и народа сопровождалось герметизацией сообщества, смещением адресата с «рядовых» советских граждан на мировую общественность, истощением тезауруса. Выход из кризисного психологического состояния требовал восстановления субъектности во всех сферах деятельности, то есть осознанного и деятельного отношения человека к жизни, социуму и к себе. Диссиденты стремились разрушить отношения господства и подчинения между государством и гражданами, видели в изменении общественной основы, провоцирующей и углубляющей конфликт, главное условие преодоления социального отчуждения. На практике это означало продолжение противостояния, углубление отчуждения. Индивидуальные варианты сохранения личностной целостности избирались самостоятельно: А. С. Есенин-Вольпин, А. Д. Синявский, Ю. Ф. Орлов и др. продолжали в лагере и ссылке научную работу. Это давало ощущение профессиональной самотождественности, несмотря на социальную маргинальность. «Отказники» боролись за право выезда из страны, считая эмиграцию единственным реальным способом разрешения конфликта с государством. Выбор поведенческой стратегии определялся в соответствии с личностной аксиологией.
- Чёткая иерархия ценностей помогала «шестидесятникам» производить самоопределение в условиях социального обновления (так были восприняты XX и XXII съезды партии) и формировала поведенческие модели. В начале «оттепели» поведение инакомыслящих в целом оставалось в пределах советской нормативности, в социальной практике доминировала модель «защитник», соответствующая идентификации себя как субъекта диалога с государством и хранителя вневременных традиций европейской и русской интеллигенции - гуманизма, антропоцентизма, свободолюбия. Советский компонент самосознания не идентифицировался как инородный культурным традициям Нового времени. Нонконформистские социальные акции (антисталинские выступления на партсобраниях, открытые письма в защиту осуждённых литераторов и проч.) не имели подрывного характера.
Оппозиционность нарастала в связи с очевидным нежеланием руководства последовательно проводить декларированные реформы. Диссиденты находили разнообразные методы и тактические приёмы выражения оппозиционных настроений (коллективные письма протеста, защита прав личности, составление книг-отчётов о судах над диссидентами, привлечение внимания зарубежных СМИ к положению инакомыслящих и прочее), ориентировались на инновацию и социальную мобильность. В самоидентификации утвердились поведенческие модели, отражающие конфронтационную позицию: «правозащитник», «борец с режимом», «демократ западного типа» и проч. При этом, позиционируя себя как индивидуумов, равных истории, нацеленных на пересоздание действительности во имя исторического прогресса, диссиденты воспроизводили антропологические представления, типичные для советской системы координат. Принципы ненасилия, гласности, апелляции к закону, идентифицированные как оппозиционные, как и протестные формы активности, не разрушали советской идентичности.
- Идентичность нонконформистов оформлялась, рационализировалась и
утверждалась в социальном поведении. Масштабные личности (А. И. Солженицын, А. Д. Сахаров, А. И. Гинзбург и др.), реализуя коллективные запросы сообщества, легитимировали модели поведения, осмысленные единомышленниками как нравственно ценные, и становились знаковыми фигурами нонконформизма. Образец избирался в соответствии с личностным потенциалом: «защитница» Вигдорова, «писатель-пророк» Солженицын,
«либерал западного типа» Буковский, «правозащитник» Есенин-Вольпин и т. д. Поведенческие образцы и формы протестной активности усваивались сообществом и в процессе тиражирования становились нормой, корректировались в соответствии с новыми социокультурными реалиями и интенциями нонконформистов и проходили селекцию. Нормативное поведение закреплялось в сознании членов сообщества, продолжало внедряться в социальную практику и систему внутригрупповой коммуникации, определяло основные формы деятельности и взаимодействия членов сообщества, слагалось в системообразующее ядро контркультуры.
- Литературно-публицистическая деятельность нонконформистов входила в
социальную практику как её инвариант наряду с другими формами самовыражения (демонстрациями, митингами, специальными комитетами и проч.). Самопрезентация автора согласовывалась с коллективной идентичностью: «шестидесятники» позиционировали себя борцами за свободу художественного и интеллектуального творчества, расширение эстетических границ, освобождение человека от диктата государства, диссиденты - выразителями протестных настроений. Этим объясняется специфика диссидентского дискурса: высокая степень идеологической заряженности,
ограниченность тем и однозначность их трактовок, художественная неоднородность материалов.
- Специфика дискурса диссидентов определяла полифункциональность
самиздатских текстов. Авторские задачи включали критику власти, моделирование альтернативных вариантов развития страны («почвеннического», либерально-демократического и др.), прогноз социально-политических
перспектив, контрпропаганду, информирование читателей о целях и задачах оппозиционного движения, мобилизацию единомышленников. Задачи рождали авторские стратегии: защиту единомышленников, дискредитацию идейных противников, легитимацию диссидентской модели писательского и
гражданского поведения. Так диссидентский текст приобретал преимущественно социальные полномочия, включался в протестные действия, являлся способом самопрезентации сообщества. Ограниченные пространством сам- и тамиздата, диссиденты не имели широкого доступа к соотечественникам, привыкали ориентироваться на узкий круг читателей, суживали тезаурус, интенсифицировали самоизоляцию.
- Автобиографии диссидентов и их отчёты о судах над инакомыслящими показательны для оценки самопрезентации сообщества. Автор стремился в эго-текстах подтвердить этическую и общественную значимость жизненного пути оппозиционера, укрепить социальный статус сообщества. В отчетах о судах над инакомыслящими - склонить общественность в пользу осуждённых, выявить нравственную и правовую несостоятельность обвинений в их адрес. Идентифицируя себя как представителя преследуемого сообщества, автор избирал адекватные поведенческие стратегии - конкуренцию с идейными противниками и защиту единомышленников;
- Автобиографии диссидентов показательны для характеристики
индивидуально-личной идентичности. Авторы, повествуя историю своей жизни, воспроизводят типовые приёмы нарратива. Концептуально оформил жанровый канон автобиографии диссидента А. И. Солженицын в книге «Бодался теленок с дубом». Приёмы авторского дискурса: бинарность мировосприятия,
избирательность фактов, способ интерпретации, соответствующий конфронтационной социальной позиции, автомифологизация, представительство от лица сообщества - были адекватны самоидентификации диссидентов и тиражировались в эго-текстах Л. К. Чуковской, Ю. Ф. Орлова, В. К. Буковского и др. Отступление от жанрового канона было незначительным, что свидетельствует о стремлении автора не рассказать уникальную историю жизни, а легитимировать диссидентскую модель поведения в общественном сознании. Тиражирование жанровой модели, с присущим ей типом повествования, способствовало сплочению сообщества, укрепляло внутригрупповые связи.
- Материалы судов над инакомыслящими являются выражением не только индивидуально-авторской, но и групповой позиции диссидентов, выявляют характер коллективной идентичности. Конкурентная стратегия, обусловленная необходимостью представить контраргументы в информационном противостоянии, сочеталась в данном случае со стратегией защиты. Автор стремился смягчить участь осуждённых, склонить общественность в их пользу, выявить нравственную и правовую несостоятельность обвинений и предрешённость вынесенных приговоров. При этом от одного текста к другому (Ф. Вигдорова запись суда над Бродским, А. Гинзбург «Белая книга о деле Синявского и Даниэля», Н. Горбаневская «Полдень: Дело о демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года») усиливается тема неизбежности противостояния нонконформистов власти, драматизируется трактовка основного события - суда. Динамика самосознания авторов судебных отчётов о судах над инакомыслящими отражает трансформацию коллективной идентичности членов сообщества: от диалогической позиции, свойственной «шестидесятникам», к монологической, типичной для диссидентов.
Проведённое исследование не исчерпывает проблемы идентичности советских нонконформистов. Перспективным направлением научной работы видится нам характеристика других типов идентичностей: этно-национальной, религиозной, гендерной и проч. Выявление их специфики способно расширить представление о характере идентичности советских нонконформистов.
Значимые результаты для выявления советской субъективности можно получить при анализе механизма, именуемого в культурной антропологии спуском образца, то есть распространением идей, нормативно-ценностных ориентиров и моделей поведения от высокостатусных групп в массовое сознание. Л. Д. Гудков и Б. В. Дубин расценили надежды советской интеллигенции на гуманизацию косного социального тела, возложенные на этот механизм общественного взаимодействия, как иллюзорные. Продолжая логику учёных, следует категорически отрицать возможность влияния диссидентов на массовое сознание. Дискредитированные официальной прессой, осуждённые по антисоветским статьям, они не имели массовой поддержки. Значит ли это, что их идеи, ценности и личностные образцы однозначно отторгались и совершенно не усваивались? Негативная оценка собственного влияния на умы современников была распространена среди диссидентов в поздний советский период. Мы думаем, что более детальный анализ процесса восприятия идей диссидентов «простыми советскими людьми» мог бы не только скорректировать суждение социологов, но и уточнить представление о механизмах социального взаимодействия и распространения оппозиционных настроений в обществе.
Дальнейшее изучение поведенческих практик нонконформистов может составить самостоятельное направление. Широкий спектр поведенческих стратегий, использованных в оппозиционной деятельности (игровые, симулятивные, радикальные и др.), предполагает дополнительный анализ, результаты которого могут быть значимы для понимания не только советского, но и современного типа нонконформизма.
Письменное наследие советских нонконформистов как целостное явление всё ещё изучено не достаточно полно. Архивы самиздата рассредоточены в России, Европе и Америке. Основными держателями текстов являются Научно - исторический и просветительский Центр «Мемориал» (Россия), архив «Открытое общество» при Центрально-Европейском Университете (Венгрия), центр «Карта» (Польша), Чехословацкий центр документации (Чехия), библиотека Института Кестон (Великобритания), Международный институт социальной истории (Нидерланды), Центр восточноевропейских исследований Бременского университета (Германия), Центр исследований современной истории (Германия), Общество Роберта Хавемана (Германия), библиотека университета Торонто (Канада). Многие собрания самиздата находятся в исследовательских центрах и частных коллекциях. Однако количество опубликованных и оцифрованных материалов весьма велико и настоятельно требует комплексного изучения. Самиздат справедливо осмысливается как феномен контркультуры, однако возвращение текстов и имён в единый художественный процесс способно дать новое понимание литературы советской поры, выявить не только очевидное различие мировоззренческих позиций и эстетических ориентиров авторов официальной и контркультуры, но и глубинную близость их интеллектуальных и творческих поисков.
Как видим, тема советского нонконформизма не только не исчерпана, но весьма продуктивна для дальнейшего научного изучения