ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ И ВНУТРЕННЕЕ ЕДИНСТВО «КОНАРМИИ» И. Э. БАБЕЛЯ

brief description

КРЫМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ИНСТИТУТ

На правах рукописи

Штейнбук Феликс Маратович

УДК: 82.09:821.161.2Баб7РомКонармияБабеля

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ И ВНУТРЕННЕЕ ЕДИНСТВО
«КОНАРМИИ» И. Э. БАБЕЛЯ

Специальность 10.01.02 русская литература

Диссертация на соискание научной степени
кандидата филологических наук.

Научный руководитель
Гусев Виктор Андреевич,
доктор филологических наук, профессор

Ялта 2002

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ.........3
РАЗДЕЛ 1. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТВОРЧЕСТВА И. Э БАБЕЛЯ.....9
Выводы..........................................................................................................29
РАЗДЕЛ 2. СКВОЗНЫЕ МОТИВЫ И ТОПОСЫ «КОНАРМИИ».....30
2. 1. МОТИВ СМЕРТИ............................30
2. 2. МОТИВ ЭРОСА...........................62
Выводы........103
РАЗДЕЛ 3. ПРОБЛЕМА ГЛАВНОГО ГЕРОЯ........................................104
Выводы........................................................................................................143
РАЗДЕЛ 4. ОСОБЕННОСТИ КОМПОЗИЦИИ «КОНАРМИИ»...........145
Выводы........182
ВЫВОДЫ........183
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ.193

ВВЕДЕНИЕ
Творчество И. Э. Бабеля так же, как и личность самого писателя, представляют собой целый комплекс подчас неразрешимых противоречий, но именно это во многом и объясняет неповторимость его произведений.
Начать с того, что родившись в Украине, но в еврейской семье, он, тем не менее, вошёл в мировую литературу как русский писатель, и поэтому его произведения рассматриваются прежде всего в дискурсе русской литературы. Однако это вовсе не означает, что место Бабеля как художника слова, представляющего определённую национальную литературу, обозначено навсегда и бесповоротно.
Ещё одним узлом противоречий, впоследствии трагически отразившимися на человеческой судьбе Бабеля, являла собой проблема его места в советской литературе, к которой он формально должен был принадлежать хотя бы по праву непосредственного участника революционных войн. Но, несмотря на участие писателя в революционных событиях, это не давало ему возможности избегнуть двузначного статуса «попутчика» и неизменных сомнений по поводу его идеологической «правоверности».
И, наконец, как кажется, неразрешимую загадку, исполненную просто какой-то онтологической противоречивости, представляет собой одна из его лучших книг «Конармия».
Об Исааке Бабеле и о том, что во многом и порождает парадоксальное восприятие его личности, очень точно высказался один из исследователей его творчества Эфраим Зихер: «Тихий лысый астматический еврей, больше похожий на дельца, чем на писателя, обладает даром отстаивать неожиданность правды и создавать поэзию из повседневной деловой прозы» [241, с. 10.]. А по воспоминаниям А. Н. Пирожковой, супруги писателя, в 1967 году французская газета «La Mond» опубликовала разворот, в котором содержался целый ряд статей о Бабеле, и несколько из них оказались особенно примечательными. В частности, Пьер Доммерг писал о влиянии творчества Бабеля на американских (!) писателей, например, таких, как Беллоу, Мейлер и Маламуд, герои произведений которых удивительно напоминают Лютова из «Конармии».
Но особо интересной оказалась ещё одна статья, имя автора которой вдова писателя почему-то не назвала. В статье же речь шла о том, что «как в капле воды может отразиться мир, так в маленьком рассказе или короткой фразе Бабеля отражается, как через увеличительное стекло, как в фокусе, библейский мир и казачья эпопея, традиции, различные культуры, вся подспудность жизни с её ослепительным разнообразием и богатством. Но его чувство меры остаётся секретом мастерства. И это мастерство Бабеля является как бы вызовом писателям: «Попробуйте сказать столько, с таким блеском и с таким количеством слов» [см: 112, с. 59].
Столь обильное цитирование во введении к настоящему диссертационному исследованию мы позволили себе потому, что, с одной стороны, стремились подчеркнуть очевидный факт присутствия Бабеля и его творчества в контексте мировой художественной литературы, а, с другой стороны, потому, что в приведённых выше высказываниях зарубежных критиков, обозначены также и те моменты, которые во многом определяют искомую парадоксальность и сложность творческого наследия писателя, нашедших своё отражение в его главной и одной из его лучших книг в «Конармии».
Парадоксальностью характеризуется и ситуация, возникшая вокруг «Конармии» в связи с её жанровой природой. Так, несмотря на то, что критика неоднократно указывала на эпичность книги Бабеля (А. Воронский, Ж. Като и др.), и на то, что взгляд на неё как на сборник отдельных новелл порождает множество неразрешимых противоречий, и, напротив, высказывалось мнение, что «у Бабеля происходит, как и во всей повествовательной прозе ХХ в., «коллапс» романной формы за счёт угасания эпичности и героико-дидактических моментов» [2, с. 51], «Конармия» всё же и поныне продолжает рассматриваться как «цикл рассказов» (А. Жолковский и М. Ямпольский, Э. Коган, С. Поварцов и др.).
С этой проблемой непосредственно связана и проблема главного героя «Конармии», и даже состав книги в целом в том смысле, что среди литературоведов до сих пор нет единого мнения относительно того, правомерно ли было включение Бабелем (?!) в текст «Конармии» эпизода «Аргамак» (И. Сухих), не говоря уже об эпизоде «Поцелуй», который, согласно прижизненному намерению писателя, должен был также войти в очередное издание книги, но легитимность которого в «Конармии» исследователи неизменно и безоговорочно отвергают, считая при этом, что уместнее было бы включить в неё новеллы «У батьки нашего Махно» и «Старательная женщина» (В. Ковский, Е. Добренко).
К этому следует добавить также, что в последнее время литературоведы настойчиво и плодотворно исследуют историко-биографический контекст творчества писателя, уделяют немало внимания поэтике его произведений и, в частности, стилю «Конармии» (С. Поварцов, Б. Сарнов, Э. Зихер, Дж. Фейлен, П. Карден, К. Луплоу, В. Тарасова, В.Эйдинова и др.), изучают истоки его творчества в культуре и философии иудаизма (Ш.Маркиш, М. Фридберг, Г. Фрейдин, Э. Зихер, Я. Либерман, А. Кобринский и др.), предлагая при этом признать возможность существования «двусоставной литературы», «двойного самосознания художника, возможно, и двойной любви», то есть признать факт его «бинациональности» [73, с. 222].
Однако, несмотря на обилие отдельных работ и серьёзных исследований, посвящённых творчеству И. Э. Бабеля, проблема жанрового своеобразия «Конармии» остаётся пока до конца нерешённой.
Таким образом, актуальность настоящего диссертационного исследования определяется тем, что в современной литературоведческой литературе, посвящённой творчеству Бабеля, до сих пор остаётся нерешённой проблема жанровой идентификации «Конармии» и тех принципов её внутреннего единства, на основе которых такая идентификация была бы возможна. В свою очередь, исследование данной проблемы может способствовать разрешению множества противоречий, связанных как с более глубоким пониманием идейного содержания книги Бабеля, так и с вопросами, касающимися поэтики данного произведения. Кроме этого, выявление жанрового своеобразия «Конармии» может оказаться решающим в вопросе о текстологическом содержании произведения, вследствие чего дискуссия относительно канонического текста книги оказалась бы исчерпанной. Жанровая идентификация книги Бабеля представляет также большой интерес с точки зрения реализации в ней межкультурного диалога, порождаемого, скорее, не «бинациональностью», а феноменом «полицивилизованности» (Ш. Маркиш) писателя. И, наконец, рассмотрение «Конармии» как определённой, заданной автором целостной системы, с объективно присущими этой системе принципами внутреннего единства и жанровыми характеристиками, может позволить обнаружить ещё не раскрытые смыслы художественного мастерства Бабеля и в более полной мере постичь творческий феномен писателя.
Связь работы с научными программами, планами, темами. Исследование проводилось в рамках плана научно-исследовательской работы кафедры украинской и русской филологии Крымского государственного гуманитарного института.
Целью работы является целостный, объективный и многоаспектный анализ принципов внутреннего единства и жанрового своеобразия «Конармии» И. Э. Бабеля. Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:
охарактеризовать этапы и тенденции в истории изучения творчества И. Э. Бабеля в мировом литературоведении;
проследить способы функционирования и взаимодействия в «Конармии» двух сквозных бытийных мотивов мотива смерти и мотива эроса;
обосновать наличие в «Конармии» главного героя и определить его место и значение для произведения;
выявить в книге И. Бабеля сюжетные коллизии, связанные с главным героем произведения;
систематизировать материалы, касающиеся особенностей формирования композиционной структуры «Конармии»;
осмыслить значение полученных результатов и идентифицировать «Конармию» в жанровом отношении.
Объектом исследования является книга И. Э. Бабеля «Конармия».
Предметом исследования являются принципы внутреннего единства и жанровое своеобразие книги И. Э. Бабеля «Конармия».
Методы исследования. Теоретической и методологической основой исследования является системный анализ, а также научные литературоведческие труды, посвящённые специфике литературы и, в частности, жанровой проблематике. Предлагая системный подход к книге И. Бабеля «Конармия», диссертант опирается на работы С. Аверинцева, М. Бахтина, В. Жирмунского, М. Гиршмана, Ю. Лотмана, Б. Томашевского, А. Жолковского, М. Ямпольского и др. В работе также используются аналитическая и сравнительная методики, что позволяет выявить существенные особенности жанрового своеобразия «Конармии».
Научная новизна полученных результатов. Впервые в литературе, посвящённой изучению творчества И. Бабеля, проведено исследование «Конармии» как целостного текста, выявлены принципы внутреннего единства произведения, обосновано наличие в книге единого главного героя и связанного с ним сюжета, определены особенности её композиции и идентифицирована жанровая природа книги. Вследствие этого было высказано предположение о том, что «Конармия» представляет собой форму так называемого «дискретного романа». Кроме того, в работе уточнены применительно к творчеству И. Бабеля составляющие такого понятия, как «полицивилизованность» и созданы теоретические предпосылки для окончательного определения полного канонического текста «Конармии».
Практическое значение полученных результатов. Результаты настоящего диссертационного исследования могут быть использованы в практике школьного и вузовского преподавания истории литературы, в школьных учебниках, учебных пособиях и лекционных курсах по истории русской и зарубежной литературы ХХ в., в спецкурсах, в спецсеминарах, при написании курсовых и дипломных работ. Наблюдения и выводы, которые содержатся в данной работе, могут быть также использованы в курсе теории литературы и учтены в дальнейших разработках понятия «литературный жанр».
Апробация результатов диссертации. Отдельные разделы диссертации и вся работа в целом обсуждались на заседаниях кафедры украинской и русской филологии Крымского государственного института. Основные положения диссертации были изложены в выступлениях на научно-практической конференции «Профессиональная подготовка будущего специалиста: проблемы теории и практики» (Ялта, 2001), на Х Крымских Международных Шмелёвских Чтениях (Алушта, 2001), на Международной научной конференции «Литература в контексте культуры» (Днепропетровск, 2001), на Всеукраинской научно-практической конференции «Профессионализм учителя начальных классов» (Ялта, 2002), на Всеукраинской научной конференции «Диалог культур в полиэтническом мире» (Симферополь, 2002).

Публикации. Основные положения диссертации отражены в 7 статьях (общим объёмом 4 п. л.), в том числе в 4 статьях в ведущих специализированных изданиях, лицензированных ВАК Украины (объёмом 2 п. л.).

bibliography

ВЫВОДЫ
«Конармия» И. Э. Бабеля до последнего времени рассматривалась, по преимуществу, как «связанный лишь контурно цикл рассказов» [45, с. 33]. Такое понимание произведения не давало возможности адекватно воспринимать и интерпретировать одну из лучших книг писателя. Поэтому основная научная проблема, которая решалась в данном диссертационном исследовании, заключалась в том, чтобы, определив принципы внутреннего единства «Конармии», не только наиболее полно и исчерпывающе охарактеризовать её жанровое своеобразие, но и квалифицировать искомый жанр, к которому она принадлежит.
Достижение сформулированной выше цели было бы невозможным без анализа двух наиболее важных и значимых как для автора, так и для его произведения мотивов мотива смерти и мотива эроса. В свою очередь, анализ указанных мотивов позволил подтвердить предположение о том, что они носят сквозной характер, то есть в равной степени обнаруживаются во всех тех эпизодах, которые составляют книгу Бабеля, это с одной стороны. А, с другой стороны, поскольку эти мотивы в силу соотнесённости с такими бытийными универсалиями, как жизнь и смерть, и в силу того, что они самым непосредственным образом связаны с сущностью человека, причём с сущностью не только духовной, но и телесной, носят так называемый бытийный характер, то эти мотивы не просто пронизывают весь текст произведения, но и создают принципиальную основу, позволяющую рассматривать данный текст как некую целостность.
Кроме этого, анализ мотивов смерти и эроса позволил выявить ещё несколько значимых особенностей, которые, на наш взгляд, имеют также принципиальное значение для текста как целостного произведения. Речь идёт о том, что, во-первых, эти мотивы, несмотря на свою объективную противопоставленность, функционируют не автономно или, тем более, взаимоисключающе по отношению друг к другу, но, напротив, постоянно взаимодействуют, взаимодополняют друг друга и обнаруживают между собой причинно-следственные связи. И, во-вторых, такая взаимообусловленность данных мотивов детерминирована их изначальной, имманентной амбивалентностью, проявляющей себя в нескончаемых ролевых инверсиях, подменах и опрокидывании «черт сво[их] собственн[ых] субститут[ов]» [56, с. 275] с постоянным использованием такого приёма, как ирония во всех её, в том числе и в наиболее крайних, формах (карнавализация, макабризм и т. д.). Наиболее ярким примером использования такого приёма, на наш взгляд, являются обнаруженные нами в книге феномены так называемой «фаллической матери» и «фаллических скопцов» или «женоподобных фаллосимулякров», представленных соответственно в образах медсестры Сашки, казачки Павлы и в образе Афоньки Биды. Но именно благодаря присутствующей в тексте тотальной иронии возникают условия, при которых становится возможным парадоксальное превращение даже таких, казалось бы, совершенно полярных явлений в свою противоположность. В частности, феномен смерти обнаруживает в себе жизнеутверждающее начало в такой же степени, как и, напротив, феномен жизни, представленный в рамках эротического дискурса, обладает огромным смертоносным потенциалом.
В результате при всей трагичности описываемых событий и при том, что «когда из железа вытекает кровь, то это вам, товарищ, не шутки, а победа или смерть» [10, с. 354], они не несут в себе ни безнадёжного пессимизма, ни фатальной безысходности. И, наоборот, несмотря на ощутимо присутствующий в тексте эротический потенциал, который должен был бы реализовываться в образах новых завоевателей, несущих в себе новую же, доселе невиданную жизнь, книга отнюдь не превращается в безоглядную апологию этой жизни как сусально-романтической иконы, символизирующей пришествие эпохи «vita nova», возможность «помер[еть] за кислый огурец и мировую революцию» [10, с. 318] оказывается остроумной метафорической фигурой, очерчивающей не отдалённую или гипотетическую перспективу, а реальность, которая является прямым и неизбежным следствием проявления жизненной энергии.
Этот парадокс становится возможным ещё и потому, что поэтике Бабеля присущ такой образный феномен, как фигуративность эроса-иронии. Собственно присутствием в «Конармии» фигуративности эроса-иронии во многом и объясняется наличие в ней упоминавшихся выше разнообразных эротических подмен, инверсий и травестий, которые неизбежно обнаруживаются практически на всех уровнях текста. Но значение и роль фигуративности эроса-иронии не ограничивается только этими последствиями данный феномен находит своё выражение и в том, что в книгу включены «чужие» тексты, которые могут пониматься «как фигура дистанцирования и при этом фигурация власти (над чужим текстом, чужим голосом, чужой судьбой)» [56, с. 216]. А также и в том, что многочисленным образам героев, изображённым в «Конармии» и достаточно легко идентифицируемым, благодаря их чётко выписанным качествам и характеристикам, всегда противостоит тот, кто «есть, но [кто] легендарен, неуловим, безличен, как Гомер или Боян, струны которого «рокотаху славу» кентаврам одиннадцатого века» [147, с. 230].
В этой связи возникает ещё одна проблема, касающаяся вопроса о том, каким образом эта философско-эстетическая модель воплощается во всём тексте, а не только в его отдельных частях. С целью разрешения этой проблемы становится как никогда актуальным рассмотрение вопроса о возможном главном герое, имеющем место в «Конармии». Хотя большинство исследователей сходятся во мнении, что если по поводу книги Бабеля и можно говорить о едином герое, то, кроме образа Лютова, претендовать на эту роль больше некому, тем не менее данный вопрос видится нам намного сложнее, чем это до сих пор представляли себе авторы, обращавшиеся к изучению «Конармии».
Присутствие образа Лютова в произведении носит ограниченный характер, но тональность книги, а равно и философско-эстетическая модель, реализуемая в ней на уровне амбивалентных и взаимоперетекающих друг в друга мотивов, являются величинами постоянными. Вследствие этого противоречия и кажется вполне допустимым предположение, что в книге всё же есть «главный герой» и что этот герой никто иной, как Лютов. Но на самом деле это не совсем так. Точнее, совсем не так. Особенность этого героя заключается в том, что он обладает своеобразной «тройственностью», выступая в книге то в образе Лютова, то в образе участвующего в событиях рассказчика, а то и в образе всеведущего автора.
Такое представление об образе «главного героя» подтверждается многочисленными аргументами. В ряду последних не вызывающий сомнений исследователей тезис о том, что «Конармия» Бабеля представляют собой «удивительный сплав эпоса, трагедии и лирики» [171, с. 12]. Но такой разнородный характер произведения с неизбежностью требует адекватных своему родовому началу героев. И они, эти герои, в книге имеются. Однако они не только дифференцированы в соответствии со своей родовой принадлежностью, но и интегрированы на общей основе на почве лиризма. То есть лирический герой является тем, кого можно было бы идентифицировать в качестве «главного героя» с тем, однако, что этот герой не только пребывает за кадром, скрываясь, например, за маской всеведущего и тем не менее живо переживающего происходящее автора, но и персонифицировано представлен как в образе безымянного рассказчика, так и в образе более чем узнаваемого Лютова. Именно по этой причине и существует устойчивое заблуждение, что «Конармия» книга об очкастом киндербальзаме в стране краснокожих» [147, с. 230].
Обозначенная специфичность образа «главного героя» книги мотивирована также и особенностями природы творческой индивидуальности Бабеля. Так, писателю не чужды были «мессианские притязания», представляющие собой сложный конгломерат литературно-национально-религиозных составляющих. Ибо Бабель, обладавший символическим для писателя именем в переводе с древнееврейского его фамилия означала не что иное, как «Ворота Бога», не мог не проецировать мистику этого имени на собственную личность и своё призвание. Но следствия, из этого факта проистекающие, касались не только и не столько религиозного, сколько эстетического дискурса, поскольку своё «мессианство» Бабель усматривал в привнесении в русскую литературу «настоящего радостного, ясного описания солнца» [10, с. 70], какового, по его мнению, она была до сих пор лишена. В этом контексте представляется также чрезвычайно важным и то, что, претендуя на роль «литературного мессии», Бабель исходил, как ни парадоксально это может показаться на первый взгляд, и из факта своего еврейского происхождения, реализуя в «Конармии» небезызвестный сюжет пребывания чужака в чуждой для него среде. Прибегнув к парафразу, мы могли бы сказать, что «Конармия» «как литературный текст» это, с одной стороны, история о том, как пария, маргинал или, если угодно, «киндербальзам» пытается добиться успеха в среде чужих и занять подобающее ему место в тамошнем «истеблишменте». А, с другой стороны, это история о том, что героя всё время принимают не за того, кем он есть на самом деле. Но ещё один парадокс заключается в том, что прежде всего он сам, скрываясь под разными масками, выдаёт себя не за того, кем он есть, окончательно запутывая ситуацию до такой степени, что кажется, будто и для героя собственная идентичность превращается в неразрешимую загадку. Что же касается тезиса об использовании различных масок, то и этот факт самым непосредственным образом связан с «мессианскими» притязаниями, которые приводят писателя к необходимости использовать такой приём, как так называемый «божественный протеизм». Суть последнего можно свести к тому, что указанный приём позволяет «главному герою» быть одновременно всеми и каждым, находиться сразу везде и в каждом отдельном конкретном эпизоде, то есть присутствовать без присутствия и участвовать без участия.
Но если наши доводы о наличии ещё и такого подтекста в «Конармии» не лишены оснований, то первичный посыл о «главном герое», представленном в книге в трёх лицах и тем не менее единого, с тем, однако, что его единство зиждется на трёх составляющих, такой посыл позволяет сделать вывод об определённых характерных закономерностях, этому «главному герою» присущих. В частности, для него было характерным перманентно проявляющееся свойство «притяжения / отталкивания» (А. Жолковский, М. Ямпольский), опрокидывания и отрицания только что утверждавшихся истин и утверждения истин только что отрицавшихся, в том числе и с помощью отрицания, стремление одновременно быть участником событий и оставаться независимым хозяином положения, иронически взирающим на происходящее, что и нашло своё отражение в той философски-эстетической модели, о которой речь шла выше.
Такое понимания специфики «главного героя» позволяет обнаружить и вычленить в книге сквозной сюжет, связанный собственно с этим образом. Но особенность этого сюжета заключается в том, что в его основе мы опять же обнаруживаем не только и не столько историю конкретного человека, сколько историю блуждания человеческой души, те блуждания, которые в очередной раз оказываются тщетными. Впрочем, трудно было бы ожидать что-либо иное в ситуации, когда даже идентификация самого так называемого «главного героя» носит весьма проблематичный характер. Вместе с тем нельзя не заметить, что в основе этого сюжета обнаруживаются «устойчив[ые] конфликтн[ые] положении[я]» [161, с. 222], мотивированные мировоззренческими, социальными, национальными, то есть самыми разнообразными, вплоть до сексуальных, противоречиями, которые в той или иной степени разрешаются в рамках текста.
Но такое разрешение обуславливает обязательность включения в канонический текст книги эпизодов «Аргамак» и, что особенно важно, «Поцелуй», вопрос о включении которого в «Конармию» также до последнего времени оставался открытым. Такая необходимость вызвана тем, что, с одной стороны, именно в указанных эпизодах сюжетные коллизии приобретают относительную завершённость. Эта завершённость обнаруживается, например, в том, что если «главный герой» и не становится совершенно «своим» для социума, в который он пытается проникнуть и обрести там своё место, то, по крайней мере, его «переста[ют] провожать глазами». И, более того, он оказывается способным вести себя в соответствии с этикой тех, чьим «братишкой» он пытался стать на протяжении всей книги. Но, с другой стороны, содержание данных эпизодов, одновременно указывает и на то, что эти изменения касаются, по преимуществу, внешних проявлений в поведении «главного героя», который вновь оказывается перед выбором возможного будущего пути.
Кроме этого, указанные противоречия разрешаются в рамках дискурса, онтологическим свойством которого является тотальная ирония, что может быть объяснено, в частности, неизбежностью «деградированного поиска аутентичных ценностей в неаутентичном мире» [214, с. 30]. Вследствие этого мы вновь сталкиваемся с «опрокидыванием черт своего субститута» [56, с. 275], а также с тем, что наблюдаемое нами «распадение эпической (и трагической) целостности человека» и «смеховая фамильяризация мира и человека» [14, с. 481] могут свидетельствовать о романном характере «Конармии».
Однако этому утверждению, на первый взгляд, противоречит представление о романном герое, для которого обязательными являются этапы становления, вследствие чего он «изображается не только устремлённым[] к каким-то частным целям, но и осмысляющим[] своё место в мире, уясняющим[] и реализующим[] свою ценностную ориентацию» [161, с. 332]. Но в том то и дело, что онтологическим свойством героя Бабеля и являются собственно все перечисленные выше качества, однако с тем лишь отличием, что этот герой пытается уяснить и реализовать свои ценностные ориентации посредством отрицания, которое проявляется на всех уровнях текста. В этой связи и возникает убеждение в неочевидности наличия в книге «главного героя», что, разумеется, не означает его отсутствия.
Тезис о романном характере «Конармии», отчасти подкреплённый доказательствами наличия в книге романного героя, требует, что вполне очевидно, соответствующих доказательств, как минимум, и на уровне композиции произведения. Данный вопрос является достаточно противоречивым, а потому таким, который порождает неоднозначные толкования. Вероятно, именно по этой причине большинство исследователей отбрасывают возможность рассмотрения «Конармии» как целостного произведения, хотя ещё в двадцатых годах критики говорили о том, что «Конармия» обрела видимость «расколотого романа» [см.: 64, с. 83]. Однако эта, не лишённая оригинальности версия не нашла должного развития и обоснования по той причине, что каждый раз при обращении к книге непреодолимым оказывался стереотип якобы циклической организации художественного пространства «Конармии».
Тем не менее анализ композиционных особенностей книги Бабеля позволил обнаружить факты, которые дают возможность по-новому взглянуть на проблему искомой цикличности «Конармии». Так, сопоставление последовательности отдельных публикаций тех эпизодов, которые впоследствии составили произведение Бабеля, с их расположением собственно в книге убедительно свидетельствует о том, что заключительная конфигурация эпизодов является отнюдь не результатом механического соединения или, тем более, повторения того, как части, составившие «Конармию», появлялись на страницах газет и журналов. Кроме этого, расположение эпизодов в книге также было далеко не произвольным, а, напротив, продуманным и достаточно жёстко мотивированным в соответствии с художественной логикой и с логикой развития событий, связанных с разворачиванием сюжетных коллизий, которые касались как «главного героя», так и героев эпизодических. Убедтельным свидетельством этому служат обнаруженные в «Конармии» так называемые минисюжеты, повествующие об историях Афоньки Биды, Сашки Христа, Сашки, «дамы всех эскадронов», и других героев, поскольку реализация этих минисюжетов была возможна только лишь в рамках целостного произведения. Об этом же свидетельствуют и факты переименования первоначальных названий эпизодов, что не могло быть вызвано ничем иным, как очевидным стремлением писателя придать своему произведению характер целостности, не нарушаемой даже в деталях. Не менее существенными оказываются в данном контексте и те документальные факты, которые свидетельствуют о замыслах Бабеля написать книгу, состоящую из глав, а не из рассказов или новелл [160, с. 340; 6, с. 49-55].
Более того, если отрешиться от традиционного взгляда на феномен циклической композиции и рассмотреть данный вопрос ещё и с той точки зрения, что композиция произведения представляет собой способ «постижения бытия» [14, с. 68], то тогда окажется, что, во-первых, и на этом, то есть композиционном, уровне Бабель остаётся верен себе в том смысле, что, создавая новеллы, включая их в книгу с общим названием и размещая их «под общей эпической крышей или, лучше сказать <> на общем эпическом цоколе» [64, с. 83], он тем самым отрицает их автономность. И, напротив, создавая роман, который состоит из новеллистических и новеллистически ярких эпизодов, Бабель одновременно отрицает и создаваемый им роман.
Во-вторых, такая композиционная структура книги, с одной стороны, оказалась адекватной характеру того романного героя, который возникает на её страницах, героя, с трудом идентифицируемого, распадающегося на различные свои ипостаси, осознающего свою «чужесть», но тем не менее именно в силу этой «чужести» претендующего на «мессианский» статус и всё же, несмотря на это, мятущегося и ищущего «аутентичны[е] ценност[и] в неаутентичном мире», свою судьбу и своё место в нём. А, с другой стороны, эта структура оказывается адекватной и изображаемой на страницах книги эпохе, взорвавшей неспешное эволюционное течение жизни и превратившей привычный бытийный пейзаж в груду «фрагментов», «кусков», «обломков» и «осколков».
И, в-третьих, обозначенная композиционная структура оказывается вполне оптимальной формой, в которой может быть реализован искомый способ «постижения бытия», поскольку прерванный характер композиции «Конармии» отнюдь не отрицает её принадлежности к одной из возможных разновидностей романных форм, а лишь указывает на то, что книгу можно было бы и нужно квалифицировать не как «цикл рассказов» и даже не как «расколотый роман», а как «прерванный роман» или «дискретный роман». Доказательства этого мы можем обнаружить, сравнив книгу Бабеля с такими художественными произведениями, как «Забавное чтение о Тиле Уленшпигеле, уроженце Брауншвейга» и «Жизнь Лосарильо с Тормеса», а также с романом Дж. Боккаччо «Декамерон», которым, несмотря на циклическую композицию, присуща никем не оспариваемая целостность. В этом же ряду находится и возникшая со времён А. С. Пушкина и его «Повестей Белкина» определённая тенденция, которую продолжили и укрепили М. Ю. Лермонтов, Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой. Сущность этой тенденции заключалась в том, что с помощью создания художественных циклов они пытались преодолеть романную «структуру в себе самом завершенного («кругового», «кольцевого») текста» [98, с. 34]. И именно в этом некоторые исследователи склонны усматривать «один из путей дальнейшего развития нового русского романа» [там же, с. 33]. Бабель же, находясь в рамках указанной тенденции, достиг желаемой цели и написал книгу, в которой сумел соединить, казалась бы, несоединимое новеллистический характер частей, составляющих целостную картину отнюдь не только и не столько конармейского быта или, тем более, экспорта революции, но подлинного бытия во всей его полноте и непрерывности, точнее, прерванной непрерывности. И результат превзошёл всяческие ожидания, так как писатель нашёл возможность не только изобразить взорванное эпохальными событиями течение жизни, но и адекватно отразил характер самого бытия в романной форме, сочетающей преимущества «кольцевого» текста и циклическую композицию, которая, по определению, разрывала «кольцевую модель романа».
Именно такое понимание «Конармии» позволяет, на наш взгляд, снять всё те противоречия, о которых речь шла выше, приблизиться наконец к решению проблемы канонического состава текста книги и продолжить изучение не только «Конармии», но и всего творчества И. Э. Бабеля на новых основаниях, в том числе и украинскими литературоведами.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Абрамович С. Д. Библия как объект литературоведческого исследования: Учебное пособие. Черновцы: Рута, 2000. 55 с.
2. Абрамович С. Д. Рецепция чеховского эстетического идеала в русской литературе ХХ века: Учебное пособие. Черновцы: Рута, 1999. 74 с.
3. Архипов В. Уроки // Нева. 1958. № 6. С. 187-195.
4. Бабель И. Выступление в Союзе советских писателей // Исаак Бабель. Пробуждение. Очерки. Рассказы. Киноповесть. Пьеса. Тбилиси.: Мерани, 1989. С. 385-388.
5. Бабель И. Избранное / Вступительная статья Л. Поляк, комментарии Е. Краснощёковой. М., 1966. 316 с.
6. Бабель И. Планы и наброски к «Конармии» // Литературное обозрение. № 2. С. 49-56.
7. Бабель И. Пробуждение / Составл., подгот. текст., вст. ст., коммент. У. М. Спектор. Тбилиси.: Мерани, 1989. 432 с.
8. Бабель И. Сочинения в 2-х томах / Сост. и ред. А. Н. Пирожкова. М.: Худож. лит., 1990.
9. Бабель И. Э. Избранное. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство АСТ», 2000. 592 с. (Школа классики).
10. Бабель И. Э. Одесские рассказы: Рассказы. Пьесы. М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. 640 с.
11. Бабель И. Э. Статьи и материалы / Под ред. Б. К. Казанского и Ю. Н. Тынянова. Л., 1928. 164 с.
12. Бабель Исаак. Воспоминания, портреты, статьи. М.: Правда, 1990. 328 с.
13. Бахтин М. Литературно-критические статьи / Сост. С. Богаров, В. Кожинов. М.: Худож. лит., 1986. 543 с.
14. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. 546 с.
15. Бахтин М. М. Работы 20-х годов. К., 1994. 424 с.
16. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 546 с.
17. Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965. 589 с.
18. Бахтин Н. М. Из жизни идей. Статьи, эссе, диалоги. М., 1995. 368 с.
19. Башкирцева М. Переписка с Ги де Мопассаном // Лазурь, вып. 1. М.: Ваап-Информ., 1989. С. 195-212.
20. Белая Г. А., Добренко Е. А., Есаулов И. А. «Конармия» Исаака Бабеля. М., 1993. 436 с.
21. Белая Г. И. Э. Бабель // Русская литература ХХ века. Кн. для уч-ся 11 кл. сред. шк. В 2-х ч. Ч. 1. М.: Просвещение, 1994. С. 241-258.
22. Белая Г. На новый уровень исследования // Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 96-97.
23. Белая Г. Трагедия Исаака Бабеля // И. Бабель. Сочинения в 2-х томах. Т. 1. М., 1991. С. 3-16.
24. Белая Г. Третья жизнь Исаака Бабеля // Октябрь. 1989. № 10. С. 197-201.
25. Бердяев Н. А. О русских классиках. М.: Высшая школа, 1993. 368 с.
26. Берков М. Н. Мы были знакомы с детства // И. Э. Бабель. Избранное. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство АСТ», 2000. С. 442-445.
27. Бондаренко В. Разговор с читателем // Москва. 1988. № 9. С. 183-191.
28. Будённый С. Бабизм Бабеля из «Красной нови» // И. Э. Бабель. Избранное. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство АСТ», 2000. С 538-539.
29. Великая Н. И. Своеобразие видения жизни в «Конармии» И. Бабеля // Учёные записки (Дальневосточный университет). Т. 22. Владивосток, 1968. С. 28-37.
30. Воронский А. Бабель // И. Э. Бабель. Избранное. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство АСТ», 2000. С. 496-514.
31. Воспоминания о Бабеле / Составители А. Н. Пирожкова, Н. Н. Юргенева / Послесл. С. Поварцова. М.: Кн. палата, 1989. 333 с.
32. Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1965. 296 с.
33. Выходцев П. С. С думой о родине. М., 1970. 298 с.
34. Ганенко И. Против чуждых влияний // Октябрь. 1960. № 4. С. 172-174.
35. Гаршин В. М. Сочинения. Рассказы. Очерки. Статьи. Письма / Сост. В. И. Порудоминский. М.: Советская Россия, 1984. 524 с.
36. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4-х томах. Т. 3. М., 1968. 489 с.
37. Гиршман М. М. Литературное произведение: Теория и практика анализа. М.: Высшая школа, 1991. 160 с.
38. Говоря откровенно: Заметки писателей о межнациональных отношениях. М., 1989. 288 с.
39. Горбачёв Г. О. О творчестве Бабеля и по поводу его // Звезда. 1925. № 4. С. 274-281.
40. Горький и современные писатели // Литературное наследство. М.: Худож. лит. 1963. Т. 70. 196 с.
41. Горький М. Собр. соч. в 30-и томах. Т. 24. М.: Художественная литература, 1953. 432 с.
42. Греймас А. Ж. В поисках трансформационных моделей // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М., 1984. 236 с.
43. Грознова Н. Русский советский рассказ: Очерки истории жанра. М., 1970. 384 с.
44. Гуковский Г. А. «Закат» / И. Э. Бабель: Статьи и материалы. Л., 1928. С. 71-99.
45. Гура В. В. Роман и революция. М.: Советский писатель, 1973. 232 с.
46. Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 15-и томах. Т. 15. Л., 1996. 688 с.
47. Ерофеев В. На грани разрыва: «Мелкий бес» Фёдора Сологуба на фоне русской реалистической традиции // Вопросы литературы. 1985. № 2. С. 140-185.
48. Есаулов И. А. Рассказ И. Бабеля «Пан Аполек» как эстетическое целое // Эстетический дискурс: Межвузовский сб. научн. тр. Новосибирск, 1991. С. 135-144.
49. Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин (1924). Л., 1978. 436 с.
50. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977. 407 с.
51. Жолковский А. К. «Я пью за военные астры»: Поэтический портрет Мандельштама // А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Мир автора и структура текста. Tenafly N. J.: Hermitage, 1986. С. 204-227.
52. Жолковский А. К. Блуждающие звёзды: Из истории русского модернизма. М.: Советский писатель, 1992. 179 с.
53. Жолковский А. К. О гении и злодействе, о бабе и о всероссийском масштабе: Прогулки по Маяковскому // А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Мир автора и структура текста. Tenafly N. J.: Hermitage, 1986. С. 255-278.
54. Жолковский А. К. Роман с гонораром: К теме «Бабель и Шолом-Алейхем» // Литературное обозрение. 1997. № 4. С. 43-54.
55. Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. К понятиям «тема» и «поэтический мир» // Учёные записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 365. Тарту, 1975. С. 76-91.
56. Жолковский А. К., Ямпольский М. Б. Бабель / Babel. М.: Cart Blanche, 1994. 446 с.
57. Зингер Исаак Башевис. Шоша. М.: Худож. лит., 1991. 312 с.
58. Иванов В. Формирование идейного единства советской литературы. 1917-1932. М., 1960. 344 с.
59. Иванова Т. Работать «по правилам искусства» // И. Э. Бабель. Избранное. М.: Олимп; ООО «Фирма «Издательство АСТ», 2000. С. 462-485.
60. Кассирский И. Никто пути пройденного // Знание Сила. 1967. № 6. С. 11-14.
61. Кацис Л. Герой Бабеля и эволюция еврейского мира: К типологии творчества писателя // Литературное обозрение. 1995. № 1. 28-41.
62. Ковский В. Судьба текстов в контексте судьбы // Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 23-78.
63. Коган Э. Примечания // И. Бабель. Планы и наброски к «Конармии» // Литературное обозрение. 1995. № 2. С. 49-66.
64. Коган Э. Работа над «Конармией» в свете полной версии «Планов и набросков» // Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 78-87.
65. Коган Э. Смех победителей // Вопросы литературы. 1998. № 5. 55-92.
66. Кожинов В. В. Происхождение романа. М.: Советский писатель, 1963. 481 с.
67. Кожинов В. Правда и истина // Наш современник. 1988. № 4. С. 199-212.
68. Кожинов В. Самая большая опасность // Наш современник. 1989. № 1. С. 219-231.
69.