СЕРГЕЕВА Елена Александровна Поэтика рассказов Татьяны Толстой: сборник «Река Оккервиль» как художественная система

summary

Во Введении определяется общее направление исследования, формулируются цель и задачи, даётся обоснование актуальности работы, её научной новизны, теоретической значимости и практической ценности, излагаются основные положения, выносимые на защиту, описываются материал и методы исследования. Даётся обзор критических работ, посвященных творчеству Т. Толстой, определяется место писательницы в современном литературном процессе.
Первая глава названа «Специфика художественной целостности сборника рассказов Т. Толстой "Река Оккервиль"». В первом параграфе «Поэтика рассказа конца XX века» рассматривается развитие жанра рассказа в конце XX века. Именно в этом жанре наиболее ярко представлено значение культуры постмодернизма. Западный постмодернизм обозначил тупик: каждый тезис в искусстве воспроизводит то, что уже само является воспроизведением. Реальность исчезает, демонтируется, и потому философия и искусство не успевают дублировать жизнь.
Русский постмодернизм обозначает не конец литературы как таковой, а высвобождение её из-под слоя мифических представлений, раскрепощение формы. Но в этом процессе неизбежно возникает новая мифология (неомифологизм). Русская постмодернистская проза возвращает «гуманистическое измерение реальности, ставя в центр внимания обычную человеческую судьбу и, тем самым, подрывая постмодернистскую аксиому о том, что реальность - это всего лишь совокупность симулякров» .
Предметом литературы оказывается предшествующая культура: смешивается высокое и низменное, сакральное и профанное, высокий стиль и полуграмотное просторечье, поэзия и блатной жаргон. Постмодернизм называют «вторичной художественной системой, исследующей не реальность, но прошлые представления о ней, хаотически, причудливо и бессистемно их перемешивая и
1 Липовецкий М. Изживание смерти // Знамя. 1995. № 8. С. 197.

7
переосмысляя» . Основными понятиями, определяющими поэтику постмодернистской литературы, являются «мир как текст», «интертекст», «интертекстуальность», «симулякр», «деконструкция» и т. д.
Все эти особенности постмодернизма отразились и на современном русском рассказе, в котором уживаются две контрастные тенденции: устремлённость к документальности и нарушение правдоподобия. Происходит усиление роли условности в новеллистике, чередование прошлого, настоящего и будущего времени, наблюдается отсутствие в ряде рассказов пространственной определённости, временной последовательности. Для многих новелл характерны условно-эксцентрический принцип формирования сюжета, ассоциативный подтекст, сказочные элементы. Современный рассказ отличается использованием приёма контраста, социальная антитеза становится часто основой композиции. Принцип монтажа служит средством расширения временных и пространственных границ произведения. Отсюда частые пространственные разрывы, перемена места действия, событийная незавершённость. Писатели не забывают также о приёмах и средствах психологического анализа: фиксации настроений героя, описании внешнего действия, художественной детали, психологическом жесте, внутренней речи персонажей.
Проблема художественной целостности остаётся особенно важной в вопросах поэтики художественного произведения. Принцип эстетической целостности основан на требовании соотносить любой элемент с целым и выражать это целое в любой детали. То есть целое - это главное и его нужно видеть прежде частей. Исходя из теории художественной целостности, автор диссертационного исследования приходит к выводу, что сборник рассказов требует особого рассмотрения в его единстве. Художественное единство сборника рассказов открывается на основе его внутренних структурных связей (развитие тем, мотивов, общность поэтических компонентов). Поэтика сборника рассказов строится по тем же принципам, что и поэтика отдельного рассказа. Эстетическая целостность сборника рассказов делает необходимым анализ книги как системы, как структурной организации.
Второй параграф «Онтологический пессимизм как мировоззрение. Сюжетная доминанта сборника рассказов "Река Оккервиль"» посвящен рассмотрению онтологического пессимизма как феномена эпохи застоя и обнаружению этой философской доминанты эпохи в сюжетных конструкциях писательницы: сюжете рассказа и «сюжете» сборника рассказов.
В социальной психологии оптимизм/пессимизм личности рассматривался главным образом как её «врождённое» свойство или как результат первых этапов социализации (в классических работах X. Кэнтрила и Дж. Фридмана). Социальные условия описывались психологами как одно из важнейших обстоятельств оптимизма не только на стадии социализации, но и при определении актуального состояния личности (Эд Динер). В рамках психологической традиции оптимизм личности связывался не столько с предвидимым ею будущим, сколько с уровнем удовлетворённости человека
Голубков М. Русский постмодернизм: начала и концы // Литературная учеба. 2003. № 6. С. 78.

8
актуальным благополучием и его общим позитивным или негативным восприятием жизни (Н. М. Брэдбери, А. X. Маслоу). Пессимизм, фиксирующий не только отношение к нынешней ситуации, а ожидаемое будущее, в социологических исследованиях применялся крайне редко (Л. Кесельман, М. Мацкевич), но стал содержанием литературы застойного периода и особенно периода перестройки.
В рассказах Татьяны Толстой онтологический пессимизм проявляется в ряде формул, сопровождающих перипетию или кульминационную точку рассказа: «Прощай, розовый дворец, прощай мечта!., и бог наш мёртв, и храм его пуст» (Факир, 217) ; «Не всем в жизни счастье» (Охота на мамонта, 185); «Игнатьев... чувствовал табачную горечь и знал, что в ней - правда» (Чистый лист, 164); «по ошибке пришёл ты в этот мир! Уходи отсюда, он не для тебя!» (Ночь, ПО); «замочную скважину оплетёт паучок, и ещё на сотню лет заснёт дом» (Самая любимая, 162); «но утешение было фальшивым и слабым, ведь всё кончено, жизнь показала свой пустой лик» (Огонь и пыль, 90). Пессимизм -главная тональность сознания повествователя, он приобретает статус художественного сообщения.
В рассказе «Чистый лист» (антиутопии, подражающей центральной теме романа Замятина «Мы») герой имеет силы «хотеть быть здоровым» (Чистый лист, 168), но это не означает подлинного избавления, речь идёт об ампутации души, то есть оптимизм возможен только как результат частной операции, после которой человек становится груб, прямолинеен и весел, но больше не несёт в себе Живое.
Обратная сторона пессимистичного сюжета у Татьяны Толстой - это более широкая картина культурного и политического застоя. Онтологический пессимизм в искусстве приобретает форму незавершённого действия: надо дойти до дна, чтобы начинать подниматься.
В советское время искусство практически не имело внутренних возможностей для подлинного «взлёта», художникам необходимо было признать и осмыслить неоднозначность настроений эпохи. Т. Толстая ощущает свою творческую задачу в фиксации создавшегося положения, в признании катастрофы на уровне мировоззрения, художественного видения и авторской позиции. В итоге, онтологический пессимизм начинает служить «руководящим законом», «матрицей» для последовательного появления на свет художественного текста. Литературное произведение не просто расчленяется на отдельные взаимосвязанные части, слои или уровни, но в нем каждый - и макро- и микроэлемент - несёт в себе отпечаток того неповторимого художественного мира, частицей которого он является. Формообразующий принцип получает право «представлять весь целостный художественный мир в его структурном и содержательном своеобразии», так как в нём «так или иначе
Рассказы Т. Толстой цитируются по изданию: Толстая Т.Н. Река Оккервиль. М., 1999. Далее в тексте в скобках даётся название рассказа и страница указанного издания.

9
воплощается то системосозидающее духовно-творческое единство, которое даёт жизнь всему произведению и является его общей художественной идеей» .
Формообразование в художественной системе включает пространственную организацию элементов произведения, определяемую его структурой, компоновкой, поэтикой, а также эстетической концепцией. Формообразование -решающая стадия художественного творчества, в его процессе закрепляются как функциональные характеристики объекта творчества, так и его художественное решение. В соответствии со своим назначением конкретная предметно-пространственная среда обладает специфическими функциональными и информационными качествами, которые определяются эмоциональным содержанием отдельных процессов деятельности. Формообразование можно рассматривать, в основном, как проектирование художественной формы. Но можно утверждать, что формы структурируют прежде всего реальную среду жизненных процессов и поэтому тесно связаны со всем комплексом социально-экономических, функциональных, технических и других объективных факторов.
В предыдущем параграфе мы доказали, что пессимизм - это поворотный шаг в осознании культурной ситуации, это форма необходимости осознании своего положения. Онтологический пессимизм, как и любой другой формообразующий принцип, оказывает влияние на все уровни художественного текста и может существенно помочь в рассмотрении поэтики произведений Т. Толстой. Рассказы, составляющие сборник «Река Оккервиль», содержат в себе сюжетные и композиционные приёмы, подчинённые онтологическому пессимизму.
Исследование движется от анализа сюжетных конструкций к более мелким элементам поэтики, продолжая поиск формообразующего влияния онтологического пессимизма. Третий параграф «Художественная деталь. Портрет. Пейзаж» рассматривает указанные элементы в сборнике рассказов «Река Оккервиль». Русский постмодернизм обнаружил беду России не просто в девальвации истинных ценностей, а в их полной утрате. Каждый писатель по-своему отражал эту ситуацию, гиперболизируя её признаки, доводя их до абсурда, строя свой художественный мир «на несоответствии всего всему». Мир принципиального алогизма, как страшного наследия советской эпохи, глобального нарушения причинно-следственных связей, безумный и бездушный мир, принятый обществом за норму: вот исток трагедии сложившегося положения. Предметность, любовь к вещам, нагромождение деталей - весь материальный мир произведений «советского барокко» окутан атмосферой онтологического пессимизма.
Наиболее подробно в рассказах Толстой рассмотрены детали-намёки. Именно они обладают особой структурообразующей ролью, поскольку подтекст создаётся посредством рассредоточенного, дистанцированного повтора, все звенья которого вступают друг с другом в сложные взаимоотношения, из чего и рождается их новый, более глубокий смысл.
Гиршман М.М. Литературное произведение: теория художественной целостности. 2-е изд., доп. М., 2007. С. 17.

10
Портреты в рассказах Т. Толстой экспрессивны и колористичны. Преимущество отдаётся ироничным или сатирическим портретам, при этом может быть описано только лицо героя или вся фигура, одежда, жесты, манеры. Портрет в рассказах Т. Толстой преимущественно фрагментарен, он уточняется по мере развёртывания рассказа: изображён не весь облик героя, а только характерная деталь, черта; при этом автор мощно воздействует на читательское воображение, читатель становится как бы соавтором, восполняя портрет героя в собственном сознании.
Своеобразие художественных деталей Т. Толстой определяется проблематикой её творчества. Так, тема воспоминаний, власти прошлого над настоящим определяет фотографический принцип изображения: писательница стремится рассмотреть уже зафиксированное мимолётное впечатление, краткий момент жизни.
Художественная деталь у Толстой не выполняет функции сохранения памяти, остановки или фиксации определённых времени и пространства. Её эстетическая роль знаменует исчезновение на уровне объекта или на уровне символического содержания. Деталь маскирует мифологическую деструктивность повествования.
Художественные детали, портрет и пейзаж равноправно участвуют в структуре художественного образа: ни одна деталь не уходит в сторону от портретной характеристики, передачи настроения рассказа и от идейного формообразующего принципа.
Затрагивая проблемы времени и пространства в четвёртом параграфе «Художественное время и художественное пространство в рассказах Т. Толстой как формы духовного застоя», невозможно избежать необходимости определения исторического времени, в котором были созданы исследуемые рассказы. В рассказах Толстой конечность существования -центральная сюжетная единица. Это соответствующим образом выстраивает время в рассказах. Анализ художественного времени и пространства в рассказах Т. Толстой имеет множество аспектов. Подобно тому, как ситуацию произведения образуют противопоставления, различия характеров героев, прослеживаются и временные, пространственные оппозиции: своё/чужое, реальное/ирреальное (например, в сновидении); герой Толстой может с ностальгией или, напротив, с ужасом вспоминать прошлое и т. д.
Художественное пространство в рассказах Т. Толстой также субъективно, как и художественное время. Т. Толстая обрекает героев на переход из одного «узко-ужасного» пространства в другое, которое ничем не лучше предыдущего.
Образ реки Оккервиль - это образ безжалостной вечности, в которую всё ценное уходит, воспаряя, а всё приземлённое ею затапливается. Возникшее противопоставление настоящего мира «серого обыкновения» и Вечности (реки времён) происходит из формообразующего принципа онтологического пессимизма и отражает космологическую мифологию: всё должно погибнуть, чтобы возникло что-то новое.
«Советское барокко» не старалось дать обоснование эсхатологическим предчувствиям. Оптимизм признается слабой позицией, тогда как в

11
пушкинские времена он считался проявлением творческого начала: надо было постараться увидеть ценность жизни, в этом заключалось проявление природного дара. Барокко - это в сильнейшей степени культура, выражающая не страх смерти и поиск спасения, а желание исторической, «государственной» смерти. Эта культура напоминает романную готику, она касается неминуемой гибели личности вместе с гибелью мира. Если спасение возможно, то пусть оно происходит, а пока мы должны разделаться с этим миром.
Причина такого мироощущения лежит в глобальном культурном феномене - эпохе застоя. Возникла модель общества, в которой как бы не было человека - все элементы социально-политической системы действовали как будто автоматически, а конечный результат был запрограммирован. Благодушие, самоуспокоенность, тотальное лицемерие - эти настроения и следует считать источником онтологического пессимизма - основного мировоззрения эпохи постмодернизма.
Творчество Татьяны Толстой выходит из этих исторических условий. Её способы художественного отражения времени и пространства подчинены принципу негативной оценки интеллигенцией своей эпохи. Можно говорить о том, что многое в этих формах является результатом отображения культурной ситуации. Время не сдвигалось и не изменялось. Это создавало психологические предпосылки к осознанию своего существования как сна, дурного вымысла, бесконечной повторяемости. Пространство Советского Союза было ограничено, из страны невозможно было уехать, мир был закрыт «железным занавесом», и с ним не возникало никакого контакта. Именно такое состояние времени и пространства мы видим в рассказах Татьяны Толстой. Феномен «застойного» хронотопа сказывается в том, что конципированный автор эпохи постмодернизма - радикальный пессимист - оказывает влияние на автора биографического. Художественная система на уровне культуры детерминирует восприятие действительности, не проходит как страшный травматический опыт и продолжает свидетельствовать о глобальной катастрофе в русской культуре.
В Выводах по материалам первой главы нами были определены ведущие типологические черты сборника рассказов «Река Оккервиль»:
- на уровне содержания отмечается тенденция сюжетов сохранять логическую неопределённость через культ неясностей, ошибок, пропусков, намёков;
- на уровне ценностных оппозиций происходит перемещение в сторону деканонизации, постоянной борьбы с традиционными ценностями (сомнение в сакральном, в культуре, в человеке, в Логосе). Размываются или сознательно и целенаправленно разрушаются оппозиции добро - зло, любовь - ненависть, смех - ужас, прекрасное - безобразное, жизнь - смерть;
- на уровне композиции можно выявить фрагментарность текста и принцип произвольного монтажа, сочетание несочетаемого, использование вещей не по назначению, несоразмерность, нарушение пропорций, дисгармоничность, установление новых связей. К произвольному монтажу Т. Толстая обращалась в рассказе «Сюжет» (имеется в виду набор цитат из классики). В романе «Кысь» в качестве главного композиционного принципа используется азбука. Произвольный монтаж - это постмодернистская характеристика, она проявляется

12
в целом наборе характерных средств: политекстуальность, интертекстуальность, насыщенность текста внетекстовыми аллюзиями, реминисценциями, наличие широкого культурологического контекста. Все эти признаки присутствуют в сборнике рассказов Т. Толстой;
- на уровне персонажа и автора проявляется представление о человеке с точки зрения онтологического пессимизма, в решении характера героя легко отмечается примат трагического над идеальным, торжество иррационального начала;
- на уровне эстетики подчёркивается шок, эпатаж, вызов, брутальность, протест против классических форм прекрасного, традиционных представлений о гармоничности и соразмерности;
- на уровне художественных принципов и приёмов отмечаются инверсия (принцип переворачивания), ирония, разрушение знаковой системы как обозначения торжества хаоса в реальности, игра как способ существования в реальности и искусстве, форма взаимодействия литературы и действительности, возможность сокрытия подлинных мыслей и чувств, разрушение пафоса.
Эти ярчайшие элементы творчества Т. Толстой подробно рассмотрены во Второй главе, обращающейся к анализу художественного повествования и образа автора.
Вторая глава «Поэтика повествования в сборнике рассказов Т. Толстой как проявление художественной системы» состоит из четырех параграфов. В первом, озаглавленном «Художественное повествование и образ повествователя», рассматривается роль автора в повествовании. Акцентированность образа автора, демонстративность процесса творчества, обнажающая игровую природу художественной реальности, - все это свидетельствовало о том, что на самом деле в прозе «новой волны» явственно оживали черты прозы 1920-30-х годов. На фоне литературы «позднего застоя» эти черты постмодернистской поэтики смогли произвести впечатление радикальной новизны. В рассказах Татьяны Толстой появляется фигура, синонимичная автору-творцу и при этом не исчерпывающаяся функциями повествователя (подтверждение тому - слова самой писательницы: «Я - хозяин театра, я Карабас Барабас, а куклам я раздаю те роли, которые они будут играть. Они у меня все на верёвочках, естественно...» ). Данной фигурой подчёркивается демонстративная сочинённость, сделанность художественного мира при одновременной зависимости фигуры конципированного автора от созданной им же самим художественной действительности. Автор вживается в своих персонажей, подражает им, а весь текст превращается в авторский художественный поступок.
В рассказах писательницы повествование зачастую организуется точкой зрения странного героя. Нередко это маргинал: юродивый, сумасшедший, человек, оказавшийся за обусловленной обществом границей. Подобный выбор образа повествователя уже создаёт предпосылку для гротеска, и этим разрушаются привычные представления, соединяется несоединимое, происходят странные метаморфозы. Герой-маргинал, особенно, если с ним отождествляются
Постмодернисты о посткультуре: Интервью с современными писателями и критиками. М., 1996. С. 158.

13
повествователь и сам Автор, получает невиданную свободу фантазирования. Такой герой способен находиться не только за гранью традиционной культуры, но и вообще за гранью современной этики и за гранью художественного канона. Именно этот переход в основном эксплуатируется русским постмодернизмом.
Образ повествователя в рассказах Толстой, как и другие элементы поэтики, подчинён онтологическому пессимизму как формообразующему принципу. Авторская маска предполагает удаление из текста авторской позиции, но, несмотря на то, что авторская позиция редуцируется, маскируется в конкретных случаях, в конкретных рассказах, она собирается в некое целое мировоззрение на уровне основных мотивов, формальных приёмов и проявляет себя как целостный идейно-художественный принцип в структуре сборника рассказов. Повествователь в рассказах Толстой, как это свойственно литературе русского постмодернизма, представляет собой «литературную маску», которая предполагает определённую коммуникативную связь с читателем, но вместо писателя, биографического лица, используется подставной образ. Иногда этот образ принимает конкретные очертания (особенно когда он отождествляется с персонажами): это образованный и начитанный интеллигент, пребывающий в состоянии эсхатологического откровения.
Ни персонаж, ни повествователь в рассказах Толстой не способны вырваться из заданной системы координат. И поскольку эти координаты заданы автором, сам автор на всех уровнях повествования поддерживает идею категорической обусловленности и зависимости мира от своего эсхатологического предназначения. Повествовательная структура подчиняется формальной логике авторского сообщения, она «застаивается», постоянно возвращает читателя к пессимистическому видению. Ни один элемент поэтики не выходит за пределы художественной системы, построенной по принципу онтологического пессимизма.
Дальнейшее изучение поэтики повествования приводит нас к необходимости рассмотреть повествовательную форму Толстой как способ создания мифа «нового времени». Это не гипотетический миф (репрезентация современности с точки зрения будущих поколений), а уже устоявшаяся форма мифологического сознания. Эпоха застоя - остановившееся время, которое само по себе продуктивно для мифологического восприятия действительности - становится в прозе Татьяны Толстой художественным мифом советской интеллигенции, мифом с эсхатологическим уклоном. Только это могло привести к возможности дальнейшего существования, к выходу из циклической детерминированности, к новым формам сознания. В рассказах Толстой воссоздаётся только сам миф советской интеллигенции и внутри мифа никакого выхода не предполагается. Такая схема адекватна исторической и культурной ситуации, это констатация и свидетельство гуманитарной катастрофы, которую пережила русская культура в советской действительности.
Следующий параграф назван «Мифологизация интеллигенции эпохи застоя на уровне образа автора». Образы рассказчиков, созданных в новеллах Татьяны Толстой, обладают общими чертами, что позволяет говорить о рассказах писательницы как о метатексте и об образе рассказчика как о

14
целостном явлении, проявленном во всех текстах «малой» прозы Татьяны Толстой. Традиционно такой образ рассказчика подобен образу автора, который на время уступает ему слово. Грань между рассказчиком и автором никогда не подчёркивается. Если рассказчик - это носитель онтологического пессимизма, то автор с ним не спорит, а если допускает какое-то иное видение, то не позволяет рассказчику о нём узнать.
В некоторых рассказах акцентируется сходство рассказчика с биографическим автором: представительница столичной интеллигенции (действие, связанное с воспоминаниями, происходит преимущественно в Ленинграде, но события 80-х гг. переносятся в Москву), выросшая в многодетной семье с нянями, дачным летом, любопытными знакомствами с представителями довоенного или даже дореволюционного времени.
Итог интеллигентского мифа у Толстой - это безысходность. Не случайно возникают образы сужающегося коридора - будущего или круга как культурной формы застоя. «Мир конечен, мир искривлён, мир закрыт, и замкнут он на Василии Михайловиче» (Круг, 51), «... он попросту нашарил впотьмах обычное очередное колесо судьбы и, перехватывая обод обеими руками, по дуге, по кругу добрался бы, в конце концов, до себя самого - с другой стороны» (Круг, 54). Героев рассказов Татьяны Толстой ожидает обязательная эсхатологическая катастрофа на уровне сюжета или на уровне онтологического откровения, и только автор может хранить идею последующего воскрешения мифа.
Т. Толстая последовательна в воплощении онтологического пессимизма на всех уровнях поэтики, включая образ автора. Демифологизация, десакрализация и деструктивное завершение катастрофы, уничтожение культурного мифа в окончательном радикальном акте, признание смерти божества, - всё это и есть признаки приближающейся эсхатологической ситуации. Конечно, такая десакрализация становится возможной только потому, что миф советской интеллигенции разоблачается в том, что интеллигенция перестаёт быть хранительницей высших ценностей и обращается к мещанскому идеалу.
Образ автора Татьяны Толстой основан на парадоксальном сочетании демонстративной сказочности любого, в том числе и прежде всего авторского времени и пространства, и постепенно открывающейся онтологической условностью, которая не имеет исхода. Так выглядит стиль постмодернистской прозы, которая ориентирована на игру с мифологиями творчества и представителями творческой интеллигенции.
Третий параграф «Поток сознания и сказ как способы создания мифа» посвящен рассмотрению основных речевых приёмов в поэтике рассказов Татьяны Толстой. Писательница, придерживаясь рамок внешнего сюжета, постоянно использует несобственно-прямую речь рассказчика, поток сознания (героя или рассказчика), сказовые формы, внутренние монологи. Внутренний монолог часто имеет драматическую окраску. У Татьяны Толстой он не только драматичен, это выражение мировоззрения - некий идейный итог. Примечательно, что такой монолог не только граничит с потоком сознания, а перетекает в него. Вот один из многих примеров: «Темнело. Осенний ветер играл бумажками, черпал из урн... Постояла у несвежего прилавка - говяжьи кости,

15
пюре «Рассвет». Что ж, сотрём пальцем слёзы, размажем по щекам, заплюём лампады: и бог наш мёртв, и храм его пуст. Прощай» (Факир, 217).
Поток сознания предполагает беспристрастную регистрацию разнородных проявлений психики, облекающихся в словесную форму. В потоке сознания сливаются мысли и полуосознанные волевые импульсы, воспоминания и сиюминутные впечатления, которые чаще всего передаются вне всякой логической и причинно-следственной связи - по принципу звуковых, зрительных и прочих ассоциаций. Татьяна Толстая в этом приёме не только передаёт состояние героя, но часто продвигается в сюжете и объединяет мечту и воспоминание, моменты настоящего и прошлого в один повествовательный образ.
И всё-таки основной формой словесной организации текста у Татьяны Толстой становится неожиданная форма сказа. Сказ принимает формы выражения «высокого сознания», а именно - в рассказах Татьяны Толстой разворачивается сказ советской интеллигенции. Для Татьяны Толстой сказ стал вполне естественной формой передачи речи, интонации и мироощущения советской интеллигентной среды, с её уровнем цитатности поэтов серебряного века и других поэтов эпохи модернизма.
Сказ Татьяны Толстой имеет множество аналогов в творчестве её современников: А. Битова (главного творца интеллигентского мифа), Е. Шварц, Н. Садур. Но особенно много перекличек в «профессионально диалектной» специфике или творческой манере с Сашей Соколовым. В романе «Кысь» повествователь тоже имеет отношение к интеллигентной среде: наличие в речи повествователя профессиональной лексики указывает на его принадлежность к профессиональной среде «книжников - переписчиков», использование литературной лексики свидетельствует о его более высоком культурном уровне, чем у основных героев романа (за исключением Прежних).
Форма сказа в произведениях Татьяны Толстой имеет и ещё одну специфику - это способ мифологизации происходящего, придание повествованию статуса поэтической летописи о безвестных судьбах. В рассказах Толстой «маленький человек» борется со стихией жизни, с уничтожающей энергией времени. Эта борьба и это ощущение объединяет героев, рассказчика и автора, а поэтичная сказовая форма становится средством трагического ухода от хаоса повседневности в духовную глубину.
Построение текста у Татьяны Толстой подчинено поиску словесной фантастики, выхода в миф. Сюжет, как правило, жёстко детерминирован, и в сюжете нет выхода к положительной концовке. Это не задача писательницы (она, как все русские постмодернисты, считает хеппи-энд дурным тоном), но ей важно создать ситуацию, в которой герой начинает рефлексию, тогда эту рефлексию подхватывает рассказчик, делается сказовое отступление, чтобы оставить словесное завихрение в духе поэтической фантастики. И в формах сказа, как это было в случае «лирических отступлений» у Гоголя или в упоении мельчайшими деталями у Набокова, проявляется главный замысел автора -освободительная энергия воображения, провал во внутренний мир (автора или читателя) из рамок строго детерминированного сюжета.

16
Выявлению функциональности литературных аллюзий в текстах Т. Толстой посвящен четвёртый параграф «Роль цитат и интертекстуального игрового начала».