«ПОСВЯЩЕНИЕ ОКТЯБРЮ» (№2) И «ПЕРВОМАЙСКАЯ» (№3) СИМФОНИИ Д. ШОСТАКОВИЧА В КОНТЕКСТЕ ВРЕМЕНИ. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ СУДЬБА. КОНЦЕПЦИЯ. ДРАМАТУРГИЯ

Краткое описание

НАЦИОНАЛЬНАЯ МУЗЫКАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ УКРАИНЫ ИМЕНИ П.И.ЧАЙКОВСКОГО

На правах рукописи

ЛИСНЯК Наталия Александровна

УДК 78.082.1+78.071.1(470)

«ПОСВЯЩЕНИЕ ОКТЯБРЮ» (№2) И «ПЕРВОМАЙСКАЯ» (№3) СИМФОНИИ Д. ШОСТАКОВИЧА В КОНТЕКСТЕ ВРЕМЕНИ. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ СУДЬБА. КОНЦЕПЦИЯ. ДРАМАТУРГИЯ

Специальность 17.00.03 Музыкальное искусство

Диссертация
на соискание ученой степени кандидата искусствоведения

Научный руководитель:
доктор искусствоведения, профессор
ЗИНЬКЕВИЧ Елена Сергеевна

Киев 2008

СОДЕРЖАНИЕ

Вступление 3
Раздел 1 Вторая симфония («Посвящение Октябрю») в контексте времени.14
1.1. 1910-1920-е годы в русском искусстве..14
1.2. Вторая симфония («Посвящение Октябрю») ...32
1.2.1. Период создания Второй симфонии...32
1.2.2. История создания «Посвящения Октябрю». Премьера40
1.2.3. Исследовательская судьба...49
1.2.4. «Посвящение Октябрю»: музыкальное воплощение....56
Выводы.64
Раздел 2 Третья («Первомайская») симфония: к вопросу концепции произведения67
2.1 «Первомайская симфония» в музыковедческой литературе..67
2.2. Аналитическое описание «Первомайской симфонии»...79
2.3. «Первомайская симфония» в координатах стиля Шостаковича103
2.4. Ассоциативно-аллюзийный слой «Первомайской симфонии» 118
2.5. О стихах С. Кирсанова..125
2.6. К вопросу программного истолкования.133
Выводы.143
Заключение144
Список использованных источников..150
Приложение 1162
Приложение 2198
Приложение 3200
Приложение 4202

ВСТУПЛЕНИЕ

Симфонии Дмитрия Шостаковича называют звучащей летописью эпохи. Эта метафора, присутствующая практически в каждом исследовании о симфоническом творчестве композитора, особую актуальность приобретает именно в наши дни. Со сменой тоталитарного режима, с появлением возможности открыто говорить о многих ранее умалчиваемых вещах в современном музыкознании начался новый этап изучения творческого наследия Шостаковича.
Однако, известная увлеченность современных исследователей стремлением обосновать новый взгляд на философско-содержательную сторону творчества композитора в некоторых случаях приводит к появлению совершенно полярных позиций по отношению к одному и тому же произведению. Взять, например, многочисленные трактовки Пятой симфонии, где, с одной стороны, находится версия о том, что это зашифрованное любовное послание [см. 21], а с другой представление основной темы произведения как «темы вступления интеллигента в партию».[1]
Еще одну характерную ситуацию, сложившуюся в музыкознании вокруг произведений Шостаковича, описывает российский исследователь Левон Акопян: «В отечественной и западной литературе последнего десятилетия нет более стандартного сюжета, чем сюжет о Шостаковиче-диссиденте, а для отечественных и зарубежных комментаторов нет более привычного занятия, чем выискивать в его партитурах тайные знаки эзопова языка и социально-критические подтексты с антисоветским душком» [4, с. 134]. В качестве примера приводятся исследования британского журналиста Мак-Доналда, который «трактует все творчество Шостаковича как одну гигантскую инвективу по адресу ненавидимого им коммунистического режима». Акопян также призывает выдерживать меру в размышлениях о музыкальном наследии композитора, так как «говорить о Шостаковиче только как о страдальце и диссиденте значит проповедовать убогую и лицемерную полуправду» [4, с. 133-134].
Вместе с тем, сегодня практически все современные исследователи рассматривают произведения Шостаковича сквозь призму «композитор и власть». Причем это относится не только к знаковым, этапным творениям, прочно вошедшим с момента их создания в исполнительский обиход и занявшим безоговорочную позицию музыкальных шедевров ХХ века. В данном случае речь также идет о произведениях, которые и при жизни автора не снискали должного внимания, а после распада Союза и вовсе были отправлены на безвременное хранение в запасники искусства вместе с огромным массивом музыки, создававшейся на потребу существующего режима. В числе таких «анахронизмов», якобы не представляющих интереса для современного искусства, оказались Вторая симфония («Посвящение Октябрю») и Третья («Первомайская»).
Прослеживая эволюцию мировосприятия композитора, исследователи расходятся во мнении, когда же именно творчество Шостаковича перестало «питаться "священным безумием" послереволюционной эйфории» (Акопян). Камнем преткновения в этом споре как раз и являются Вторая и Третья симфонии, которые, по мнению ряда исследователей, в том числе Л. Акопяна и М. Арановского, не соприкасались с некоторыми последующими произведениями Шостаковича, являющимися своеобразной «данью», которой он пытался «"откупиться" и оградить территорию подлинного искусства от идеологических посягательств» [10, c. 232].
Так, например, по мнению Л. Акопяна, «история Шостаковича как "идеологически наиболее советского" из всех композиторов СССР началась () с необычайно оригинальной и изобретательной Второй симфонии. Третья симфония, пусть не столь удачная, также красноречиво свидетельствовала о яркой индивидуальности ее автора. В оратории "Песнь о лесах", хотя и написанной по принуждению, были яркие, рельефные, броские штрихи. Актив Одиннадцатой симфонии составляет прежде всего ее первая часть, в которой Шостакович, сам того не подозревая, перекликается с Айвзом. В Двенадцатой же Шостакович вплотную приблизился к самым одиозным "представителям искусства социалистического реализма"» [2, с. 347]. По мнению музыковеда, «завершенная спустя год после Восьмого квартета, Двенадцатая симфония уверенно выигрывает у своей предшественницы звание худшей из всех симфоний Шостаковича» [2, с. 345].
Что касается конкретно Второй и Третьей симфоний, то в них, по твердому убеждению исследователя, Шостакович ответил на запросы идеологических служб правящего режима с «поистине обескураживающим энтузиазмом» [2, с. 64], и что только все последующие начиная с «Песни о лесах» «реверансы Шостаковича в сторону коммунистической идеологии порождены уже совершенно иными импульсами и не связаны с обеими "праздничными" симфониями ничем, кроме качества и направленности словесных текстов» [2] [2, с. 72].
Однако, существует и другая точка зрения, выразителем которой, в частности, является известный своими работами о Шостаковиче («Свидетельство», «Шостакович и Сталин») Соломон Волков. Так, исследователь констатирует: «Многие биографы композитора считают, что его Вто­рая (а затем и Третья, "Первомайская") сим­фонии свидетельствуют о просоветском идеа­лизме их автора, лишь впоследствии сменив­шемся горьким разочарованием. Эту теорию анализ музыки не подтверждает. Болезненно ясно,
что просоветский пафос текста Безыменского оставил Шостаковича равнодушным; редко когда в последующем творчестве его музыка столь же формальна» [32, с. 166-167].
Описывая ситуацию создания Третьей симфонии в условиях зарождающегося террора, «исчезновения» приятелей и близких людей, процветания слежки, доносительства и т.д., Волков отмечает, что, «будучи натурой чрезвычайно впечатлительной и чуткой, он (Шостакович, Н. Л.), несомненно, остро ощущал происходившие вокруг злове­щие изменения, которые неминуемо затраги­вали и его лично. Все это может объяснить (но не оправдать) генезис написанной в том же самом черном 1929 году Третьей ("Перво­майской") симфонии Шостаковича, в кото­рой композитор, по его заявлению, вознаме­рился передать "настроение праздника мир­ного строительства". Никаких особо праздничных эмоций Шос­такович в тот период испытывать не мог, да их в Третьей симфонии и не найти» [32, с. 182].
По мнению исследовательницы И. Немировской, в Третьей симфонии скрыт подтекст, «указывающий на истинный смысл печально известного высказывания "жить стало лучше, жить стало веселей"» [92, с. 377], а К. Мейер характеризует это произведение с позиции юмора, гротеска и насмешки, которые служат средством пародирования маршей и галопов [81, с. 124].
Эти высказывания приведены здесь не столько для того, чтобы показать существующие противоречия в современных работах о Шостаковиче, сколько для иллюстрации точек зрения, с которых рассматриваются произведения, ставшие предметом данного исследования. Безусловно, будучи написанными на стыке двух десятилетий 1920-х годов с их авангардной вседозволенностью и 1930-х, обозначивших начало эпохи тотального контроля государства над искусством и людьми, отображая, пусть косвенно, гражданскую и творческую позицию Дмитрия Шостаковича, Вторая и Третья симфонии совершенно естественно вызывают у исследователей желание разобраться, насколько они искренни и что композитор в них вкладывал. Не стала исключением и данная работа, в которой также была сделана попытка определить соответствие симфоний ангажементу своего времени и ответить на вопрос, не является ли их ангажированность мифом советского музыкознания.
Вместе с тем, это не единственная цель данного исследования. Не менее важной является задача обосновать самостоятельность и самодостаточность этих произведений и разрушить установившееся восприятие их как своеобразного мини-цикла.
Необходимо признать, что оснований для формирования тандема Второй и Третьей симфонии в свое время было предостаточно. У них практически одинаковая судьба обе были очень благосклонно приняты публикой и критикой, однако практически сразу же после этого были преданы полному забвению. Вторая симфония («Посвящение Октябрю»), завершенная в августе 1927 года, создавалась по заказу Музсектора Госиздата специально к празднованию Десятой годовщины Октября. Во многом именно поэтому в отечественном музыкознании прочно закрепилось восприятие ее как ангажированного опуса, тем более что сразу после премьеры симфония получила одобрительную критику. По аналогии с ней, как правило, рассматривается и Третья («Первомайская») симфония с заключительным хором на стихи Семена Кирсанова, которая была закончена два года спустя в 1929. Появление нового произведения Дмитрия Шостаковича было встречено в целом одобрительно, хотя, в сравнении с отзывами на премьеру 1927 года, и не столь восторженно.
В дальнейшем судьба Второй и Третьей симфоний складывалась непросто. Практически сразу они исчезли из концертного репертуара на тридцать с лишним лет. Впоследствии эти произведения стали объектом довольно резкой критики, и особенно в печально известный период борьбы с формализмом и космополитизмом. Современники упрекали Шостаковича в излишней сухости и конструктивности музыкального языка.
Тандем «Вторая Третья симфония» прочно укрепился и в музыковедении, где эти произведения часто представляются в качестве своеобразного мини-цикла, в основе которого общность тематики (социалистические праздники), структуры (одночастная композиция с хоровым финалом) и известная экспериментальность музыкального языка. Постепенному нивелированию самостоятельности и индивидуальности этих сочинений способствовал и тот факт, что в отечественном музыкознании Вторая и Третья симфонии, по точному определению Л. Акопяна, занимали место «где-то далеко на периферии» [3, с. 204]. Эти произведения никогда не находились под пристальным вниманием музыковедов, до сих пор нет ни одного специального исследования, посвященного им. Библиографический список симфоний составляют отдельные главы музыковедческих работ, посвященных симфоническому творчеству Шостаковича в целом, критические отзывы современников и упоминания самого композитора. Очень часто в этих источниках им посвящено всего несколько страниц или даже абзацев. В итоге по отношению к этим симфониям уже прочно установилась общая инерция восприятия их как произведений, представляющих интерес только в качестве промежуточного шага в развитии творческого дарования Шостаковича от Первой к Четвертой симфонии.
Вместе с тем, более внимательный подход к данным произведениям позволяет не только выделить индивидуальные черты, увидеть их в ином, отличном от существующего в музыковедении ключе, но и прийти к выводу, что объединять эти симфонии «в пару» в корне неправильно. Это произведения, написанные «разными Шостаковичами»: Вторая в короткий период экспериментальных поисков и активной увлеченности авангардом, Третья после завершения этого этапа. Более того, между этими произведениями 2 года золотой поры русского авангарда, которых по количеству событий, динамике и активности с лихвой хватило бы на несколько десятилетий. Соответственно, мотивы написания этих симфоний и исторические реалии, в которых довелось творить композитору, существенно отличаются.
Не стоит забывать и о том, что в процессе создания Второй симфонии автора связывали заказные отношения с Госиздатом (что, в частности, проявилось в навязывании ему конкретных стихов А. Безыменского), а Третья была написана по собственному желанию. Стихи С. Кирсанова для этой симфонии Шостакович также выбирал сам.
Обособленный подход к анализу этих симфоний в данной работе повлиял и на ее структуру. Так, в разделе, посвященном Второй симфонии, значительное внимание уделено контексту тому, что собой представлял мир искусства 1920-х годов, причинам появления в творчестве композитора таких неординарных произведений, как Первая фортепианная соната, фортепианный цикл «Афоризмы», Вторая симфония и опера «Нос», сформировавших краткий «зигзаг» в единой стилевой магистрали творчества Шостаковича. Помимо этого, экскурс в атмосферу политической, социальной и культурной жизни 1920-х годов позволяет понять, какие требования предъявлялись в то время к пролетарскому искусству и как на них откликнулась «ангажированная» Вторая симфония. Соответственно, сам анализ «Посвящения Октябрю», по сравнению с «Первомайской симфонией», менее масштабный, поскольку суть данного произведения раскрывается не столько в контексте творчества композитора, сколько в контексте эпохи.
В разделе о Третьей симфонии расставлены иные акценты. Это произведение приближено к языку и стилю высказывания зрелого Шостаковича со всеми характерными для его последующих симфоний чертами. Более того, в нем четко прослеживается неоднозначность высказываний композитора, что дает возможность разного прочтения заложенных в симфонии образов и смыслов («музыка с двойным и тройным дном»). Поэтому в процессе анализа Третьей симфонии особое внимание было уделено рассмотрению этого сочинения в контексте всего последующего симфонического наследия композитора.
Такой подход к изучению Второй и Третьей симфоний определяет актуальность данного исследования.
Объектом исследования является творчество Д. Шостаковича в историческом и культурном контексте 1920-х годов. Предметом исследования Вторая симфонии («Посвящение Октябрю»), как результат конкретного периода экспериментов и инноваций в творчестве композитора, и Третья («Первомайская»), как неотъемлемая часть важнейшего этапа формирования стилистики высказывания композитора, драматических образов и лирики, неповторимого юмора, меткой и беспощадной сатиры, без которых невозможно представить будущего Шостаковича.
Цель работы представить новый, отличный от устоявшегося в музыковедении взгляд на Вторую и Третью симфонии Д. Шостаковича, а также вернуть их в музыковедческий обиход.
Задачи исследования:
· попытаться разрушить установившийся стереотип восприятия Второй и Третьей симфоний как исключительно ангажированных и не совсем удачных произведений;
· представить симфонии не в виде формальных опусов, а как интересное и яркое явление в музыкальной жизни 1920-х годов и симфоническом творчестве композитора в целом;
· проследить связи этих произведений с симфониями зрелого периода творчества Шостаковича;
· предложить новый подход к анализу сочинений, основанный не на формальном сходстве, а на их принципиальных различиях.
Методологической основой диссертационного исследования послужили теория целостного музыковедческого анализа, метод контекстного исследования, концептуальные принципы культурологических исследований. В диссертации учтены новейшие разработки российских и зарубежных исследователей творчества Дмитрия Шостаковича.
Научная новизна. В роботе впервые осуществлен детальный анализ контекста Второй симфонии («Посвящение Октябрю») с позиции противостояния «пролетарского» и авангардного искусства; освещена дискуссия второй половины 1920-х годов о том, каким должно быть новое искусство; высказано предположение, почему написанная на заказ Вторая симфония все-таки не была принята властью. В диссертации аккумулированы новые данные архива Д. Шостаковича (Москва) с атрибутированными автографами композитора, согласно с которыми работу над Второй симфонией композитор начал задолго до получения заказа со стороны Госиздата. Это дало возможность внести изменения в «портрет» данного произведения, который существовал в советском музыкознании и некоторых современных исследованиях.
В рамках диссертационного исследования впервые представлен детальный анализ Третьей («Первомайской») симфонии с учетом основных координат стиля Д. Шостаковича; осуществлена попытка программного истолкования произведения, представлен список аллюзий и образно-тематических ассоциаций, обнаруженных диссертантом и другими исследователями; представлены интересные исторические и художественные параллели произведения с наследием выдающихся современников Шостаковича (А. Платонова, Б. Кустодиева, И. Ильфа и Е. Петрова), что дало возможность существенно расширить представление о концептуальных параметрах «Первомайской симфонии».
Практическая ценность. Результаты исследования могут использоваться в курсах истории музыки в средних и высших учебных музыкальных заведениях. Материалы диссертации существенно расширяют представление о творчестве Дмитрия Шостаковича, прежде всего, о его раннем периоде. Они могут использоваться в курсах, посвященных изучению художественной культуры первых десятилетий ХХ века, в том числе периода художественного авангарда 1910-1920-х годов, а также тенденций развития жанра симфонии в Европе и Советской России в первой трети ХХ века.
Связь работы с научными программами, планами, темами. Диссертация написана в соответствии с планами научно-исследовательской работы кафедры истории музыки этносов Украины и музыкальной критики Национальной музыкальной академии Украины имени П.И.Чайковского. Она отвечает теме №10 «История музыки этносов Украины» тематического плана научно-исследовательской деятельности Национальной музыкальной академии Украины имени П.И.Чайковского.
Структура роботы. Диссертация состоит из вступления, двух разделов, заключения, списка использованных источников и четырех приложений (двух нотных, литературного, изобразительного). Объем работы составляет 149 страниц, приложение 40 страниц. Список использованных источников (12 страниц) состоит из 147 позиций.
Апробация работы. Диссертационное исследование обсуждалось на заседаниях кафедры истории музыки этносов Украины и музыкальной критики НМАУ им. П. И. Чайковского. Наиболее важные аспекты исследования были представлены в качестве докладов на научных конференциях: «Молодые музыковеды Украины» (Киев, 2002, 2003, 2004, 2005 гг.), Международная научно-практическая конференция «Шостакович и ХХІ век», посвященная 100-летию со дня рождения композитора.
Публикации. По теме диссертации опубликовано 6 статей в специализированных изданиях, утвержденных ВАК Украины:
1. Лисняк Н. Вторая симфония Д. Шостаковича в контексте русского художественного авангарда 1910-1920-х годов / Н. Лисняк // Київське музикознавство : збірка статей [ред. колегія: І.Котляревський, С.Гриця та ін.]. К., 2003. Вип. 10. С. 127-132.
2. Лисняк Н. «Первомайская симфония» Дмитрия Шостаковича опыт программного истолкования / Н. Лисняк // Київське музикознавство : збірка статей [ред. колегія: І.Котляревський, С.Гриця та ін.]. К., 2004. Вип. 14. С. 114-118.
3. Лисняк Н. О стихотворной основе «Первомайской симфонии» Дмитрия Шостаковича / Н. Лисняк // Науковий вісник НМАУ ім. П. І. Чайковського. Історія музики: нові факти та інтерпретації : збірка статей [ред.-упорядник О. С. Зінькевич ]. К., 2004. Вип. 42. С. 187-195.
4. Лисняк Н. Исследовательская судьба Второй симфонии Шостаковича / Н. Лисняк // Науковий вісник НМАУ ім. П. І. Чайковського. Історія музики: концепції, інтерпретації, документи : збірка статей [ред.-упорядник О. С. Зінькевич]. К., 2005. Вип. 45. С. 86-94.
5. Лисняк Н. Ассоциативно-аллюзийный слой «Первомайской симфонии» Шостаковича / Н. Лисняк // Київське музикознавство : збірка статей [ред. колегія: С. Гриця, С. Гуменюк та ін.]. К., 2005. Вип. 17. С. 119-124.
6. Лисняк Н. Об «ангажированности» Второй симфонии Д. Шостаковича / Н. Лисняк // Київське музикознавство : збірка статей [ред. колегія: С. Гриця, С. Гуменюк та ін.]. К., 2006. Вип. 19. С. 223-232.

[1] Речь идет о статье Р. Лаула «Музыка Шостаковича в контексте большевистской идеологии и практики» [72]. Эту статью в качестве примера восприятия Пятой симфонии как одного из «наиболее конформистских сочинений Шостаковича» приводит М. Арановский: «Прочитав бросившиеся в глаза строки: "Похоже, что основная тема Пятой симфонии тема вступления интеллигента в партию", можно подумать, что автор пародирует стиль партийной прессы 30-х годов, однако при более близком знакомстве со статьей с удивлением обнаруживаешь, что сказано это всерьез» [10, с. 249].

[2] М. Сабинина также пишет о том, что наряду с Десятой и Одиннадцатой симфониями, Восьмым квартетом, циклом «24 прелюдии и фуги» (этот ряд можно продолжить) произведениями сильными, смелыми и глубокими по содержащимся в них смысловым подтекстам, композитором были созданы «безобиднейшие» «Десять хоровых поэм на тексты революционных поэтов», оратория «Песнь о лесах», Двенадцатая, «Ленинская», симфония [116, с. 236].

Список литературы

Выводы
Осуществленный детальный анализ Третьей («Первомайской») симфонии позволил представить новый взгляд на это незаслуженно забытое произведение и в первую очередь изменить представление о его концептуальных параметрах. Наложение напряженного звучания «Первомайской симфонии», а также ставших доступными после распада Союза новых исторических фактов, связанных с расширением временных границ тоталитарного режима, захватывающих вторую половину 1920-х, наделяют это произведение более сложным «содержанием». В нем возникает двойное смысловое «свечение» в изображение первомайского праздника, который сам по себе состоял из разных смысловых пластов. С одной стороны народное гуляние, с другой тотальная политическая ангажированность, полное подчинение идее создания мифа о новом государстве. Третья симфония находится в ряду произведений выдающихся современников Шостаковича (А.Платонова, Б.Кустодиева, И.Ильфа и Е.Петрова), в которых проявляется индивидуальное и обостренное восприятие той сложной и противоречивой эпохи, реалии которой слово диктовали условия возникновения особого художественного языка.
Помимо этого, помещение Третьей симфонии в систему координат симфонического творчества Шостаковича позволило увидеть, что она вплотную приближена к зрелому стилю композитора. Уже в «Первомайской симфонии» отчетливо проявляет себя характерный для Шостаковича тип мелоса, специфика работы с жанрово-интонационными моделями, многообразие использованных ладовых систем в характерном синтезе, активная полифонизация мелодико-гармонической фактуры и использование чисто полифонических приемов экспонирования и развития материала, синтез эпических, драматических и театральных черт симфонизма и т.д. Более того, Третья симфония предстает как первое симфоническое произведение Шостаковича, в котором аллюзии и образно-тематические ассоциации проявляют себя в качестве неотъемлемого элемента стиля.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Возрастающий с каждым годом интерес к музыке Дмитрия Шостаковича и в первую очередь к его симфоническому наследию, не случаен. Творчество композитора ассоциируется с целой эпохой, в нем, пропущенные сквозь личное восприятие, запечатлены и взволнованные пафосом переустройства мира послереволюционные годы, и трагедия Второй мировой войны, и постепенно сдавливающие тиски тоталитаризма; надежды и радости, разочарование, страдание, боль, слезы. Пожалуй, как ни один другой композитор, Шостакович очень чутко реагировал на все социальные и политические катаклизмы своего времени, а его искусство, по словам М. Арановского, «в течение долгих лет оставалось фактически едва ли не единственным художественным явлением, по всем своим параметрам (и общественным, и собственно содержательным) активно противостоящим тоталитарному режиму» [8, с. 3].
Практически каждая из симфоний Шостаковича это явление, и, как показало время, эпохального масштаба. Исследователей манит глубина этих произведений, включающих разные смысловые пласты, где в неразделимом единстве переплелись гражданская позиция, ответственность перед временем и людьми, личные мотивы. Поэтому в наши дни размах научно-исследовательского интереса к творчеству Шостаковича огромен, чему во многом способствует обнародование ранее неизвестных фактов и данных, касающихся жизни и творчества композитора. Это дает возможность внести существенные коррективы в сложившиеся за долгие десятилетия образы не только знаковых и этапных произведений, но и менее заметных на их фоне опусов, в числе которых Вторая симфония («Посвящение Октябрю») и Третья («Первомайская»).
Как известно, судьба практически всех 15 симфоний Шостаковича очень сложна. Четвертой симфонии пришлось ждать своего исполнения 25 лет, на Пятую был возложен груз «ответа на справедливую критику», премьера Тринадцатой («Бабий Яр») до последней минуты находилась под угрозой отмены. Но в то же время все эти произведения сразу после премьеры завоевали вечную любовь и признание слушателей и по сегодняшний день не сходят с концертных подмостков всего мира, чего, к сожалению, нельзя сказать о Второй и Третьей симфониях. Этим, казалось бы, гораздо более простым по замыслу и образам произведениям была уготована еще более сложная судьба.
Феномен «Посвящения Октябрю» и «Первомайской» заключается в том, что из-за своей «двуадресности» (М. Арановский) сочетания революционной тематики и современного музыкального языка они не нашли признания ни у своих современников, ни в наши дни. И если сразу после премьеры эти произведения получили одобрительную оценку, а «Посвящение Октябрю» даже стало победителем конкурса, проводившегося Ленинградской филармонией к Десятилетию Октября, то только потому, что успели появиться в относительно свободный от утвержденных сверху рамок период. Уже в 1930-е годы отношение к этим симфониям начало меняться в прямо противоположную сторону, а в 1940-1950-е они были подвержены открытой, очень жесткой критике.
В этом плане очень показателен пример другого «Октября», написанного через 10 лет гениальным современником Шостаковича, Сергеем Прокофьевым. Его «Кантата к ХХ-летию Октября», которая была призвана стать своего рода подношением вернувшегося домой после долгих лет эмиграции «блудного сына», вовсе была запрещена к исполнению. Впервые она прозвучала через 13 лет после смерти Прокофьева и Сталина, и то с сокращениями. В свое время кантату «с многочисленными ссылками на еще недавний советский авангард с его шумовыми эффектами, стилевым монтажом и множеством остроумных деталей» [121, с. 366] не спасло от уничижительной критики даже то, что она была построена на цитатах из трудов Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а также следование самой распространенной «сюжетной» схеме тех лет: «От мрака к свету, через борьбу к победе» [121, с. 365-366]. Период, когда еще можно было воплощать революционные идеи с помощью авангардных средств, закончился в прошлом десятилетии; в конце 1930-х годов такие эксперименты имели весьма плачевные последствия[1].
Возвращаясь ко Второй и Третьей симфониям Шостаковича, отметим, что ситуация «обструкции» по отношению к этим произведениям не изменилась и после распада СССР. Новое время торопливо и безапелляционно отмахнулось от всего «социалистического» наследия прошлого, всего «Ленинского», «Сталинского», «Октябрьского», «Первомайского».[2] Вторая и Третья симфонии с соцреалистическим пафосом хоровых финалов, названием и внешним программным наполнением автоматически попали в разряд исключительно ангажированных произведений, «анахронизмов», якобы не представляющих интереса для современного искусства. Не в их пользу сработало также известное нейтральное отношение к этим произведениям самого Шостаковича, который о Второй симфонии не упоминает совсем, а Третью, несмотря на то, что в начале 1930-х годов отзывается о ней положительно, через 25 лет отнесет, так же как и Вторую, к «неудавшимся произведениям». Несмотря на то, что это высказывание Шостаковича в адрес Второй и Третьей симфоний, прозвучавшее в период тотальных обвинений выдающихся деятелей эпохи в формализме, можно воспринимать с известной долей условности, все же оно не может не влиять на общее восприятие сочинений.
В итоге двум чрезвычайно интересным и показательным симфониям была фактически уготована судьба так называемых «датских» произведений, которые, прозвучав в лучшем случае один раз, навсегда исчезали в запасниках наряду с другими «одноразовыми» посвящениями.
Вместе с тем, современный этап развития музыковедения, появление новых интересных работ о Шостаковиче, в том числе публикация его переписки с близкими друзьями и выдающимися современниками, обнаружение и атрибутирование ранее неизвестных автографов обуславливают необходимость разрушить существующие мифы об этих произведениях и изменить привычные стереотипы их восприятия. Внимательный и объективный подход ко Второй и Третьей симфониям позволяет раскрыть новые, ранее не изведанные грани этих сочинений и дать им шанс на новую жизнь, реабилитировать их, попытаться возродить интерес к ним и стимулировать их изучение с тех позиций, с которых они ранее не рассматривались.
Так, разрушение мифа об ангажированности Второй симфонии и о том, что причиной ее появления явился исключительно заказ Музсектора Госиздата, позволяет взглянуть на это произведение под совершенно иным углом зрения. Документально подтвержденный факт начала работы над симфонией в конце 1925 года, более чем за год до получения заказа, переключает внимание с конечного результата на предшествующую ему сугубо творческую сторону процесса, пробы композитора освоить авангардные приемы письма в симфонической форме.
Вторую симфонию гораздо уместнее рассматривать с позиции «Шостакович и авангард», нежели с позиции сотрудничества композитора «со службами правящего режима». Принадлежность этого произведения к ряду авангардных опусов очевидна. На это указывает не только увлечение технической стороной процесса, лабораторные искания в области выразительных средств, поиски новых созвучий, отсутствие интереса к процессуальной стороне музыкальной формы и др., но и четко просматриваемая философская основа футуризма, декларировавшего самоцель творческого процесса и отстаивавшего яркую индивидуальность авторского стиля.
Вторая симфония оказалась в ряду неординарных произведений Шостаковича периода 1926-1928 годов, когда разочарованность в академическом образовании, поиск себя, выбор между исполнительской и композиторской деятельностью вылились в активную увлеченность авангардными веяниями. Произведения этого периода Первая фортепианная соната, фортепианный цикл «Афоризмы», Вторая симфония и опера «Нос» формируют небольшой, но очень яркий зигзаг в четкой стилевой магистрали. На сегодняшний день этот период является, пожалуй, наименее изученным в творчестве композитора, а его дар авангардиста упоминается крайне редко. Однако феномен Шостаковича заключается в том, что, на краткий промежуток времени «окунувшись» в авангардное направление, он смог не только заявить о себе как самобытный автор, но и выступить на уровне своих старших современников, посвятивших авангарду свою жизнь (Н. Рославца, А. Мосолова, В. Дешевова и др.), а также на несколько десятилетий предвосхитить тенденции развития авангардных музыкальных течений на Западе.
Что касается Третьей симфонии, то уже в самом добровольном обращении к образам Первомайского праздника проявляется яркая творческая индивидуальность Шостаковича. Его Третья симфония это, пожалуй, единственное симфоническое произведение, посвященное Первомаю (по крайней мере, до 1950-х годов симфонические опусы с подобным названием или тематикой нам не встречались). И очень важно то, что это не музыка к празднику, очень востребованная в то время, а музыка о нем. Она лишена упрощенности, парадности, внешнего пафоса, столь характерного для массового искусства 1920-х. Как и многие другие произведения Шостаковича, его Третья симфония это отклик на сложный, контрастный современный мир, раскрытие явлений, предстающих во всем их противоречивом многообразии.
Шостакович запечатлевает в музыке характерный для Первомайского праздника сюжетный ряд, но не объективно-отстраненно, а непосредственно, живо, реально, словно наделяя его индивидуальным слышанием происходящего. Широкое использование интонационного материала как знака эпохи композитор корректирует своим отношением к нему, которое проявляется через отбор этого материала, принципы работы с ним, и через композиционную выстроенность целого, словно озвучивавшую политическую идею «обожествления миллиона и отрицания человека» [27, с. 31].
Естественно, что такая нестандартность подхода к социально востребованной теме, воплощение реалий времени без всякого приукрашивания, без облачения в «парадные одежды» вызвало в адрес симфонии целый ряд критических замечаний. Однако все это указывает на то, что произведение было создано скорее об эпохе, а не по ее заказу. А если все-таки говорить о политическом ангажементе, то симфония оказала ему «медвежью услугу», так как сохранила для будущих поколений истинный портрет эпохи, в которую двойственность высказываний, завуалированность смыслов, взгляд на многие жизненные реалии сквозь призму иронии постепенно становятся необходимыми условиями выживания. И все это есть в «Первомайской симфонии», нужно только прислушаться к ней.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. АкопянЛ. Анализ глубинной структуры музыкального текста / Л. Акопян. М.: Практика, 1995. 255с.
2. Акопян Л. Дмитрий Шостакович: Опыт феноменологии творчества / Л. Акопян. CПб.: Дмитрий Буланин, 2004. 473с.
3. Акопян Л. Отверженные детища Шостаковича: опусы 12, 14, 20 / Л. Акопян // Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб.: Композитор, 2000. C. 204-242.
4. Акопян Л. Очередной «Новый Шостакович» / Л. Акопян // Музыкальная академия. 2000. № 2. С. 133-135.
5. Аксенов Б. Симфония / Б. Аксенов, М. Арановский, Б. Ярустовский // Музыка ХХ века (1890-1945). Очерки. Ч. 2. Кн. 3. М.: Музыка, 1980. С. 108-191.
6. Атовмьян Л. Из воспоминаний / Л. Атовмьян // Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 66-67.
7. Арановский М. Вызов времени и ответ художника / М. Арановский // Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 15-27.
8. Арановский М. Инакомыслящий / М. Арановский // Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 2-3.
9. Арановский М. Мелодические кульминации века / М. Арановский // Русская музыка и ХХвек. М: ГИИ МКРФ, 1997. С. 525-552.
10. Арановский М. Музыкальные «антиутопии» Шостаковича / М. Арановский // Русская музыка и ХХвек. М: ГИИ МКРФ, 1997. С. 213-250.
11. Арановский М. Симфония и время / М. Арановский // Русская музыка и ХХвек. М: ГИИ МКРФ, 1997. С. 303-370.
12. Арановский М. Симфонические искания / М. Арановский. Л.: Сов. композитор, 1979. 287 с.
13. Арватов Б. Натан Альтман / Б. Арватов // Авангард. Альманах литературы, искусства и науки. 1922. №1. С. 17-19.
14. Асафьев Б. О творчестве Дмитрия Шостаковича и его опере «Леди Макбет Мценского уезда» / Б. Асафьев // Асафьев Б. Критические статьи и рецензии. М-Л.: Музыка, 1967. С. 212-220.
15. Балетная фальшь / [редакционная статья газеты «Правда» от 6 февраля 1936 г.] // Шостакович в письмах и документах. М.: ГЦММК им. М. И. Глинки, Антиква, 2000. С. 536-538.
16. Банщиков Г. Диалог / Г. Банщиков, С. Фролов// Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 212-220.
17. Барсова И. Между «социальным заказом» и «музыкой больших страстей»: 1934-1937 годы в жизни Дмитрия Шостаковича / И. Барсова // Д.Д.Шостакович. Сб. статей к 90‑летию со дня рождения. СПб.: Композитор, 1996. С.121-140.
18. Барсова И. «Светлый ручей». К истории создания / И. Барсова // Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 51-58.
19. Белый В. Дискуссия о советском симфонизме / В. Белый // Советская музыка. 1935. № 5. С. 34-38.
20. Беляев В. Десять лет русской симфонической музыки / В. Беляев // Современная музыка. 1927. №24. С. 25-31.
21. Бендицкий А. О Пятой симфонии Шостаковича / А. Бендицкий. Н.Новгород: Нижегородская государственная консерватория им. М.И.Глинки, 2000. 54 с.
22. Блажков И. Последний музыкальный гений эпохи / И. Блажков // Музыкальная академия. 1997. № 4. С. 172-175.
23. Бобринская Е. Футуризм / Е. Бобринская. М.: Галарт, 2000. 192 с.
24. Бобровский В. Музыкальное мышление Шостаковича и основы его тематизма / В. Бобровский // Музыкальная академия. 1997. №4. с. 120-128.
25. Бобровский В. Программный симфонизм Шостаковича / В. Бобровский // Музыка и современность: Сб. статей. Вып. 3. М.: Музыка, 1965. С. 32-67.
26. Браудо Е. Дискуссия о советском симфонизме / Е. Браудо // Советская музыка. 1935. № 5. С. 43-45.
27. Браун Я. Человек и Вещь / Я. Браун // Авангард. 1922. № 2. С. 31-34.
28. Валькова В. Трагический балаган. К вопросу о концепции Четвертой симфонии / В. Валькова // Музыкальная академия. 1997. №4. с. 78-84.
29. Виноградов В. NB к Третьей симфонии Шостаковича / В. Виноградов // Советская музыка. 1991. № 3. С. 58-59.
30. Виноградов В. Встречи и размышления / В. Виноградов // Шостакович Urtext. М.: Дека-ВС, 2006. С. 40-103.
31. ВолковС. История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней / С. Волков. СПб.: Эксмо, 2000. 703с.
32. Волков С. Шостакович и Сталин: художник и царь / С. Волков. М.: Эксмо, 2005. 640 с.
33. Гайдукова Т. У истоков: Кьеркегор об иронии; Ницше. Трагедия культуры и культура трагедии / Т. Гайдукова. Спб.: Алетейя, 1995. 112 с.
34. Гликман И. Мейерхольд и музыкальный театр / И. Гликман. Л.: Советский композитор, 1989. 349 с.
35. Гойови Д. Новая советская музыка 20-х годов / Д. Гойови. М.: Композитор, 2006. 337 с.
36. Григорьева Г. Из наблюдений над ранним стилем Д. Шостаковича / Г. Григорьева // Проблемы музыкальной науки. Вып. 2. М.: Музыка, 1973. С. 133-147.
37. Гринберг М. Дмитрий Шостакович / М. Гринберг // Музыка и революция. 1927. №11. С. 16-20.
38. Грязнова Н. Творческая дискуссия в Ленинградском союзе советских композиторов / Н. Грязнова // Шостакович Urtext. М.: Дека-ВС, 2006. С. 312-548.
39. Данилевич Л. Дмитрий Шостакович: Жизнь и творчество / Л. Данилевич. М.: Сов. композитор, 1980. 302 с.
40. Данилевич Л. Симфонизм Д. Шостаковича и искусство театра / Л. Данилевич // Дмитрий Шостакович. Статьи и материалы. М.: Музыка, 1976. С. 165-174.
41. Данскер О. Шостакович в дневниках М. О. Штейнберга / О. Данскер // Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб.: Композитор, 2000. С. 83-148.
42. Д. Д. Шостаковичу посвящается. К 100-летию со дня рождения композитора : [сб. статей / редактор-составитель Е.Б.Долинская]. М.: Издательский дом «Композитор», 2007. 488 с.
43. Дигонская О. Киномузыка Шостаковича: неизвестные автографы / О. Дигонская // Музыкальная академия. 2006. №2. С. 92-107.
44. Дмитрий Шостакович. Новое собрание сочинений: в 150 т. Т. 17: Симфония №2 «Посвящение Октябрю» / [общ. редакция и пояснительная статья М. Якубова]. М.: DSCH, 2004. 144 с.
45. Дмитрий Шостакович: Страницы жизни в фотографиях / [сост. О. Домбровская]. М.: DSCH, 2006. 350 с.
46. Должанский А. О ладовой основе сочинений Шостаковича / А. Должанский // Должанский А. Избранные статьи. Л.: Композитор, 1973. с. 37-47.
47. Долинская Е. Симфоническое творчество 20-х и 30-х годов / Е. Долинская // История современной отечественной музыки. Т. 1 (1917-1945). М.: Музыка. 1995. С. 143-225.
48. Дроздов А. Рецензия на концерт, посвященный 10-летию Октябрьской революции / А. Дроздов // Музыка и революция. 1927. №12. С. 28-30.
49. Друскин М. Шостакович в 20-е годы. Очерки, статьи, заметки / М. Друскин. Л: Сов. Композитор, 1987. 302 с.
50. Ежов И. Русская поэзия (антология русской лирики первой четверти ХХ века) / И. Ежов, Е. Шамшурин [вступ. статья В. Полянского]. М.: Амирус, 1991. 720 с.
51. Е. М. Последнее слово отживающей культуры / Е. М. // Музыка и революция. 1927. №9. С. 3-6.
52. Живопись 20-х30-х годов : [альбом / сост. А. Муратов]. М.: Художник РСФСР, 1991. 199 с.
53. Житомирский Д. Мифология «классового» искусства / Д. Житомирский // Музыкальная академия. 1993. №2. С. 144-154.
54. Задерацкий В. Культура и цивилизация: искусство и тоталитаризм / В. Задерацкий // Советская музыка. 1990. № 9. С. 6-14.
55. Задерацкий В. Полифония в инструментальных произведениях Д. Шостаковича / В. Задерацкий. М.: Музыка, 1969. 272 с.
56. Зак В. О мелодике массовой песни (опыт анализа) / В. Зак. М.: Сов. композитор, 1979. 357 с.
57. ЗинькевичЕ. Динамика обновления / Е. Зинькевич. К.: Музична Україна, 1986. 184с.
58. Зинькевич Е. С. Украинская симфония на современном этапе в свете диалектики традиции и новаторства (1970-е начало 1980-х годов): дисс. доктора искусствоведения : 17.00.03 / Зинькевич Елена Сергеевна. К., 1986. 324 с.
59. Ильф И. Двенадцать стульев / И. Ильф, Е. Петров. М.: Правда, 1998. 350 с.
60. История русского советского драматического театра : [учеб. пособие для театр. вузов и ин-тов культуры. В 2-х кн. / общ. ред. Ю. А. Дмитриева, К. Л. Рудницкого]. Кн. 1. (1917-1945). М.: Просвещение, 1984. 335 с.
61. История современной отечественной музыки / [ред. М. Тараканов]. Т. 1 (1917-1945). М.: Музыка, 1995. 478 с.
62. Канєвська Д. Б. М. Лятошинський і Д. Д. Шостакович: порівняльно-типологічний аналіз творчості : автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. мистецтвознавства : спец. 17.00.03 «Музичне мистецтво» / Д. А. Канєвська. К., 2002. 19 с.
63. Келдыш Ю. Октябрьская революция и музыка / Ю. Келдыш // Советская музыка. 1957. №11. С. 5-15.
64. Клековкін О. Сакральний театр у генезі театральних систем : автореф. дис. на здобуття наук. ступеня доктора мистецтвознавства : спец. 17.00.03 «Музичне мистецтво» / О. Ю. Клековкін. К. 2003. 24 с.
65. Ковнацкая Л. Шостакович и Бриттен: некоторые параллели / Л. Ковнацкая // Д.Д.Шостакович. Сб. статей к 90‑летию со дня рождения. СПб.: Композитор, 1996. С.306-320.
66. Ковтун Е. Русский авангард 1920-х1930-х годов / Е. Ковтун. СПб.: Искусство, 1996. 215 с.
67. Комок О. Шостакович и Крученых / О. Комок // Д.Д.Шостакович. Сб. статей к 90‑летию со дня рождения. СПб.: Композитор, 1996. С.174-193.
68. Кон Ю. О «банальности» тематизма Малера / Ю. Кон // Музыкальная академия. 1994. №1. С. 157-160.
69. Конен В. Театр и симфония / В. Конен. М.: Музыка, 1975. 376 с.
70. Крученых А. Наш выход: К истории русского футуризма / А. Крученых. М.: Лит.-худож. агентство «RA», 1996. 245 с.
71. Курышева Т. Театральность и музыка / Т. Курышева. М.: Сов. композитор, 1984. 201 c.
72. Лаул Р. Музыка Шостаковича в контексте большевистской идеологии и практики. Опыт слушателя / Р. Лаул // Д.Д.Шостакович. Сб. статей к 90‑летию со дня рождения. СПб.: Композитор, 1996. С.141-157.
73. Левая Т. Поэтика иносказания / Т. Левая // Музыкальная академия. 1999. №1. С. 151-154.
74. Левая Т. Русская музыка начала ХХ века в художественном контексте эпохи / Т. Левая. М.: Музыка, 1991. 164 с.
75. Лензон В. Музыка советских массовых революционных праздников / В. Лензон. М.: Музыка, 1987. 80 с.
76. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Воспоминания / Б. Лившиц. М.: Худ. литература, 1991. 350 с.
77. Мазель Л. О стиле Шостаковича / Л. Мазель // Мазель Л. Статьи по теории и анализу музыки. М.: Советский композитор, 1982. С. 221-244.
78. Мазель Л. Раздумья об историческом месте творчества Шостаковича / Л. Мазель // Дмитрий Шостакович. Статьи и материалы. М.: Сов. композитор, 1976., С. 58-72.
79. Мазель Л. Симфонии Д. Д. Шостаковича. Путеводитель / Л. Мазель. М.: Сов. композитор, 1960. 151 с.
80. Малько Н. Дмитрий Шостакович / [публикация и комментарии Г. Копытовой] // Шостакович. Между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи. СПб.: Композитор, 2000. С. 149-203.
81. Мейер К. Шостакович: Жизнь. Творчество. Время / К. Мейер. СПб.: Композитор, 1998. 559 с.
82. Мейлах Б. Поэт Кирсанов / Б. Мейлах // Красная новь. 1931. № 8. С. 165-168.
83. Минералов Ю. Кирсанов С. / Ю. Минералов // Русские писатели ХХ века. Библиографический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия: Рандеву-АМ, 2000. С. 338-340.
84. Минералов Ю. Поэзия, поэтика, поэт / Ю. Минералов. М., 1984. 218 с.
85. Миронова В. ТРАМ / В. Миронова. Л.: Искусство. 127 с.
86. Михеева Л. Жизнь Дмитрия Шостаковича / Л. Михеева. М.: ТЕРРА, 1997. 366 с.
87. Музыка и революция / [статья в журнале] // Музыка и революция. 1926. №1. С. 3-6.
88. Н-ков. Ассоциация современной музыки / Н-ков // Жизнь искусства. 1926. №50. C.18-19.
89. Наков А. Русский авангард / А. Наков. М.: Искусство, 1991. 192 с.
90. Наша весна / [статья в журнале] // Музыка и революция. 1927. №10. С. 3-6.
91. Неизвестный русский авангард / [автор-составитель А. Сарабьянов]. М.: Советский художник, 1992. 352 с.
92. Немировская И. Еще раз о теме зла и проблеме контрдействия в симфониях Шостаковича / И. Немировская // Д. Д. Шостаковичу посвящается. К 100-летию со дня рождения композитора. М.: Композитор, 2007. С. 369-391.
93. Нестьев И. Из истории русского музыкального авангарда. Статья первая / И. Нестьев // Советская музыка. 1991. №1. С. 75-87.
94. Нестьев И. Из истории русского музыкального авангарда. Статья вторая / И. Нестьев // Советская музыка. 1991. №3. С. 66-73.
95. Об опере «Великая дружба» В. Мурадели / [постановление ЦК ВКП (Б) от 10 февраля 1948 г.] // Шостакович в письмах и документах. М.: ГЦММК им. М. И. Глинки, Антиква, 2000. С. 538-544.
96.