ГЕНЕЗИС И ТРАНСФОРМАЦИЯ МИФОПОЭТИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ В РУССКОЙ ПРОЗЕ 30-х ГОДОВ ХХ ВЕКА

Короткий опис

КИЕВСКИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ ТАРАСА ШЕВЧЕНКО

На правах рукописи

КОРНИЕНКО ОКСАНА АЛЕКСАНДРОВНА

УДК 821.161.1. 343:06

ГЕНЕЗИС И ТРАНСФОРМАЦИЯ МИФОПОЭТИЧЕСКИХ ПАРАДИГМ В РУССКОЙ ПРОЗЕ 30-х ГОДОВ ХХ ВЕКА

10.01.02 русская литература

диссертация на соискание ученой степени
доктора филологических наук

научный консультант: д.ф.н., проф.А.Ю.Мережинская

Киев 2007

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ...526

РАЗДЕЛ I
ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ МИФОЛОГИЧЕСКОГО МОДУСА В ДИНАМИКЕ КУЛЬТУРЫ
I. 1. Генезис и функционирование мифологического модуса в диахронном и синхронном аспектах развития культуры2746 I. 2. Специфика мифоцентричности литературы ХХ века и проблема неомифологизма......4660

РАЗДЕЛ II
МОДИФИКАЦИИ МИФОПОЭТИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ В КОНТЕКСТЕ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ПОИСКОВ РУССКОЙ ПРОЗЫ МЕТРОПОЛИИ 30-х ГОДОВ ХХ ВЕКА
II. 1. Критерии классификации базовых мифопоэтических моделей....6169
II. 2. Стратегии формирования и развития советской идеомифологической системы 6973
II. 2. 1. Доминантные мифопоэтические модели, их модификации и динамика в литературе социалистической ориентации: ранний этап развития и 30-е годы ХХ века.........7392
II. 3. Тенденции эстетического и поликультурного синтеза, технология и поэтика креации индивидуально-авторских мифологических моделей в прозе модернистской классики (А.П.Платонов и М.А.Булгаков)
II. 3. 1. Стратегии мифотворчества АндреяПлатонова
II. 3. 1. 1. Технология мифологизирования ...93110
II. 3. 1. 2. Особенности художественного пространства: трансформации модели центра....110122
II. 3. 1. 3. Индивидуально-авторский миф Платонова: функционирование архетипических доминант .122135
II. 3. 1. 4. Модификации национальных мифопоэтических комплексов в художественном мире Платонова.135161
II. 3. 2. Мифопоэтический космос М.А.Булгакова
II. 3. 2. 1. Проблема мифологизма наследия писателя и основные векторы научного поиска в булгаковедении........161166
II. 3. 2. 2. Мифопоэтическая составляющая художественной полиструктуры «Мастера и Маргариты» ....................167170
§ 1. Иномирие: Мифопоэтический комплекс в структуре инфернальной образности ...170208
§ 2. Земной мир в свете поэтики астральной образности в романе208219
§3. Мир «покоя»: структура модели гармонии в индивидуально-авторском мифе Булгакова (символика Вечного Дома) 219231
II. 4. Мифопоэтические проекции в прозе 1930-х годов писателей реалистической направленности (М.Горький и М.А.Шолохов) .....231247

РАЗДЕЛ III
СТРАТЕГИИ МИФОЛОГИЗИРОВАНИЯ И ДОМИНАНТНО-РЕПРЕЗЕНТАТИВНЫЕ МИФОПОЭТИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ ПРОЗЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ 30-х ГОДОВ ХХ ВЕКА
III. 1. Основные модификации и трансформации мифа о России в прозе первой волны эмиграции.249258
III. 2. Миф о мире и основные модусы его моделирования в контексте художественного сознания экзистенциального типа ..258261
III.2.1. Мифопоэтические структуры в «Распаде атома» Г.В.Иванова261287
III.2. 2. Мифопоэтическая парадигма романа В.С.Яновского «Портативное бессмертие» .287300
III. 2.3. Мифопоэтическая составляющая художественной прозы
Б. Ю.Поплавского: «Аполлон Безобразов», «Домой с небес»...300331

ВЫВОДЫ....332365
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.366410

ВВЕДЕНИЕ

Современное литературоведение активно осмысливает эстетические достижения художественной словесности ХХ века, демонстрируя широкий спектр поднимаемых проблем и предлагая множество подходов к изучению данного сложного феномена. Весомый вклад в изучение русской литературы ХХ столетия принадлежит как отечественным ученым А.Ю.Мережинской, Л.И. Шевченко, И.И. Московкиной, О.В.Червинской, В.И.Силантьевой, Ю.И.Корзову, В.А.Гусеву, В.Д.Наривской, А.В.Кебе, О.Н.Николенко, И.С.Заярной, О.Л.Калашниковой, Н.В.Беляевой, Н.И.Ильинской, так и зарубежным исследователям В.В.Агеносову, Н.Л.Лейдерману, М.Н.Липовецкому, Л.П.Кременцову, С.Г.Семеновой, Е.Б.Скороспеловой, В.В.Заманской, М.М.Голубкову, К.Д. Гордович, М.Слониму, Г.Струве, К.Кларк, Х.Гюнтеру, Д.Брауну, Э.Симонсу, Э.Брауну и многим другим. Вместе с тем проблему функционирования мифопоэтической парадигмы русской литературы минувшего века нельзя отнести к наиболее изученной сфере научных осмыслений, в связи с чем она остается по-прежнему насущной. Солидаризируясь с мнением А.Ю.Мережинской, считаем, что прошлое столетие представляло собой эпоху «мифологизирующую» [Мережинская 2001: 194]. Актуализация мифа отразилась во многих сферах человеческого бытия, что позволяет говорить о феномене панмифологизма ХХ века. Его природа осмыслялась учеными в различных аспектах. Так, Р.Барт, считая, что ХХ столетие чрезвычайно актуализирует миф (один из способов означивания в контексте коммуникативной системы), подчеркивает его роль в качестве значимого средства идеологии и манипулирования сознанием [Барт 1994: 111]. М.Элиаде обнаруживает мифологические построения в развитии тоталитарных движений Европы и марксистском учении [Элиаде 2001: 91, 195]. Е.М.Мелетинский указывает на мифологическую сущность советской идеологии и обозначает формы мифологизирования в литературе ХХ века [Мелетинский 1998; 2000].
Среди причин повышенного интереса в прошлом столетии к мифу ученые называют: расшатывание базовых онтологических и эпистемологических представлений (Е.М.Мелетинский), усиление идеологизации общественного сознания (Р.Барт), попытки осмысления кризисных переходных эпох через обращение к устойчивым вечным универсалиям (А.Ю.Мережинская), поиски опоры в традиционных образах и ориентирах (А.Е.Нямцу). Бесспорно, грандиозная смена картины мира, произошедшая в ХХ столетии, во многом обусловила обращение к универсальным парадигмам человеческой культуры и усилила мифотворческие тенденции. Мифологизация литературы связана и с имманентными законами ее развития, периодической актуализацией художественного и мировоззренческого опыта предшествующих эпох, динамикой стилей, обновляющих миф (модернизм), либо пытающихся его дискредитировать, но на деле создающих собственный (постмодернизм) и т.д. Безусловно, нужно говорить о комплексе причин, вызвавших активное мифологизирование, но при этом заметим: его особенности и составляющие до сих пор мало изучены.
Важнейшие теоретические аспекты функционирования мифа в литературе двадцатого столетия рассматриваются в трудах Е.М.Мелетинского «Мифологизм» в литературе ХХ века» [Мелетинский 2000: 277372], «Миф и двадцатый век» [Мелетинский 1998], Ю.М.Лотмана и З.Г.Минц «Литература и мифология» [Лотман, Минц 1981] и др. Специфика неомифологических устремлений очерчена в статье «Литература и мифы», написанной в соавторстве названными учеными и вошедшей во второй том энциклопедии «Мифы народов мира» [Лотман, Минц, Мелетинский 1992:5865]. Бесспорен методологический статус указанных работ, в которых вычленяются основные формы проявления интереса литературы к мифу, рассматривается новаторская поэтика, выработанная неомифологическим искусством ХХ века. При этом материалом теоретического осмысления служат произведения мировой литературы, что ценно прежде всего тем, что позволяет охарактеризовать доминантные тенденции мифологизирования в словесном творчестве минувшего столетия.
Учитывая диалектику общечеловеческого и конкретнонационального в динамике культуры, разделяя мнение Е.А.Нямцу, что «именно национальная специфичность конкретной версии общеизвестного материала глубже и разностороннее выявляет его универсальный контекст, позволяет увидеть в конкретном всеобщее и наоборот» [Нямцу 2001:10], считаем, что исследование стратегий и тенденций мифологизирования в русской литературе ХХ века способствует, с одной стороны, осмыслению проблем функционирования мифологического модуса в мировой культуре вообще, с другой стороны, позволяет углубить представление о характерных особенностях его развития в истории национальной литературы, следовательно, расширяет осознание ее своеобразия.
Мифоцентричность русской литературы как перспективная проблема изучения предполагает анализ не только мифопоэтических парадигм в художественных текстах того или иного писателя, но, что наиболее важно, осмысление характерных тенденций мифологизирования, обнаруживаемых в конкретных культурно-исторических эпохах и периодах развития литературы (которые, в свою очередь, актуализируют те или иные глобальные модели мира, типы культур и т.п.). Данный подход нацелен на обогащение знаний по истории и теории литературы.
В этом плане знаменательным видится концептуальное исследование мифоцентричности русской литературы конца ХХ столетия, содержащееся в монографии А.Ю.Мережинской «Художественная парадигма переходной культурной эпохи. Русская проза 80-90-х годов ХХ века» [Мережинская 2001: 193310], где мифоцентричность рассматривается как характерное явление переходных культурных эпох, анализируется мифологическая инфраструктура, определяются базовые мифы, особенности их модификаций, прослеживаются комплексы объектов и моделей демифологизации в русской прозе последних двух десятилетий прошлого века и др. Разделяя мысль А.Ю.Мережинской, что «тяготение к мифу наблюдается как в кризисный период развития литературы начала века, так и в 3060-е годы, наконец, в конце столетия», а также утверждение ученого, что «при этом каждый период приобретает свою специфику, отражает свои грани мифоцентричности» [Мережинская 2001: 194], считаем актуальной необходимость изучения процессов мифологизирования, происходящих в наиболее драматичном периоде истории русской литературы, ознаменовавшимся в метрополии утверждением соцреалистического канона и репрессиями по отношению к художникам, чье творчество не входило в его рамки. Поскольку наиболее кризисные моменты общественно-исторического развития обнаруживают в культуре тенденцию усиленного обращения к универсальному опыту духовной практики человечества, контаминированному в мифе, постольку интерес к изучению процессов мифологизирования в литературе именно указанного периода ХХ века выступает вполне закономерным.
В недавно изданном учебном пособии Е.Б.Скороспеловой «Русская проза ХХ века: от А.Белого («Петербург») до Б.Пастернака («Доктор Живаго»)», где освещаются судьбы русской прозы в ракурсе преобладающих типов творчества, затрагивается вопрос о неомифологизме как средстве универсализации «неклассической» прозы, наследующей и развивающей традиции символизма и авангарда, а также поднимается проблема мифотворчества советской эпохи [Скороспелова 2003]. В указанной работе накоплено немало ценных наблюдений, дающих основание рассматривать мифологизм как характерную особенность русской прозы 19201950-х годов ХХ века, проявляющуюся в творчестве эстетически разнонаправленных писателей. Однако, к сожалению, за пределами внимания остался мощный пласт литературы диаспоры, без учета которой представление о развитии русской культуры в контексте ее целостности выглядит неполным. Как представляется, исследовательское обобщение взятого Е.Б.Скороспеловой периода четырех десятилетий плодотворно в плане поиска основных типологических явлений, характерных для прозы рассматриваемой ею эпохи, но неполно отражает динамику процессов мифологизирования, трансформации мифопоэтических парадигм, наблюдаемые в литературе 1930-х годов в соотношении с предшествующим и последующим десятилетиями.
Необходимость целенаправленного комплексного исследования мифопоэтического модуса русской литературы метрополии и диаспоры одного из наиболее сложных периодов ее истории тридцатых годов ХХ века, осмысления функционировавших многовекторных процессов мифологизирования в их динамике составляет актуальность представленной диссертационной работы, которая также обусловлена:
1) потребностью переосмысления многих явлений литературы 30-х годов ХХ века, еще до недавнего времени рассматриваемых с узко идеологических позиций того или иного характера, пересмотра отдельных оценок и положений, касающихся развития литературы указанного периода. Вычленение семантики и структуры мифокомплексов социалистически ориентированной литературы и произведений, сопряженных с модернистским и реалистическим типами творчества, нацелено на обогащение историко-литературоведческих знаний;
2) целесообразностью выдвижения эстетического подхода при анализе литературного наследия;
3) отсутствием в науке специальных работ, посвященных анализу особенностей мифоцентричности, генезиса и трансформаций мифопоэтических парадигм в русской прозе 30-х годов ХХ века;
4) задачами определения основных стратегий и тенденций мифологизирования в прозе данного периода в контексте литературного развития.
Необходимость решения указанных проблем обусловливает цель диссертационной работы, которая состоит в исследовании генезиса и трансформации мифопоэтических парадигм в многовекторных эстетических потоках русской прозы 30-х годов ХХ века, являющих феномен мифоцентричности.
Реализация данной цели предусматривает решение следующих задач:
1) обобщив и систематизировав различные подходы литературоведческой и философской мысли:
· обозначить ключевые факторы, обусловливающие в истории искусства континуальность мифа и неиссякаемость мифотворчества;
· выявить основные типологические схемы осмысления проблемы бытия мифологического модуса в динамике культуры;
· предложить комплексную классификацию мифопоэтических моделей, учитывая разнообразные критерии вычленения и систематизации;
2) рассмотреть закономерности и своеобразие функционирования мифопоэтического модуса русской прозы 1930-х годов в контексте мифоцентричных тенденций и неомифологизма культуры;
3) определить мифологический код русской прозы метрополии и диаспоры 30-х годов ХХ века;
4) на основе изучения срезов мифологизирующих потоков прозы метрополии и диаспоры 30-х годов ХХ столетия установить основные стратегии и тенденции мифологизации, отражающие характерную особенность культуры рассматриваемой эпохи, формирующих одну из граней специфики художественного развития литературы указанного периода;
5) исследовать характерные доминантно-репрезентативные мифопоэтические модели, очерчивая их генезис и динамику: семантико-структурные модификации и трансформации в сопряжении с эстетическими исканиями литературы 30-х годов прошлого века;
6) прослеживая семантику и структуру мифопоэтических парадигм различных рядов (сюжетов, мотивов, символов, архетипических комплексов, моделируемого пространства и т.д.), охарактеризовать технологию креации индивидуально-авторских мифов, специфику мифотворчества А. П.Платонова и М.А.Булгакова, опираясь на анализ созданных писателями в 30-е годы ХХ века романов-мифов;
7) описать поэтику мифологизирования, базируясь на тщательном разборе мифокомплексов прозаических произведений 1930-х годов эстетически разнонаправленных художников;
8) исходя из литературоведческого анализа художественных структур, выявляя аксиологическую систему авторской интенциональности, предложить некоторые уточнения и корректировки интерпретаций, бытующих в научной рецепции, касающихся определенных идейно-эстетических контекстов произведений.
Объектом диссертационного исследования являются: явления мифоцентричности в литературе, генезис и модификации мифопоэтической парадигматики, стратегии и тенденции мифологизирования в русской прозе метрополии и диаспоры, взятые в наиболее репрезентативных срезах разнонаправленных стилевых потоков и эстетических поисков писателей 30-х годов ХХ века, которые убедительно демонстрируют процессы мифотворческого космогенеза, в частности, произведения А.П.Платонова, М.А.Булгакова, Г.В.Иванова, М.А.Алданова, В.С.Яновского, Б.Ю.Поплавского. В целях выявления общих тенденций мифологизирования автор обращается также к творчеству М.Горького, М.А.Шолохова, К.Г.Паустовского, И.А.Бунина, А. И. Куприна, Б. К.Зайцева, И.С.Шмелева, В.В.Набокова, Г.И.Газданова и др.
Предметом исследования выступают такие аспекты, как семантика и структура доминантно-репрезентативных мифопоэтических моделей, образов, мотивов, символов и т.д., их протоэлементы и явленные трансформации, механизм креации индивидуально-авторских мифов, функционирование архетипических доминант, пространственных и временных парадигм и др., прослеживаемые в непосредственном соотношении с аксиологической парадигмой авторской интенциональности.
Для реализации поставленных целей и задач применен комплексный методологический подход, базирующийся на синтезе мифопоэтического, историко-генетического, сравнительно-исторического, структурно-семиотического и типологического методов и подходов.
Исследование мифоцентричной русской прозы 30-х годов ХХ века, ее доминантных мифов обусловило выбор мифопоэтического метода работы. При рассмотрении истоков и определении протоэлементов тех или иных мифопоэтических комплексов плодотворным стал историко-генетический подход. Анализ модификаций мифопоэтических парадигм, их трансформаций в динамике развития литературы актуализировал применение сравнительно-исторического метода. Подход к мифу как к устойчивому коду культуры и универсальной системы концепирования духовного опыта человечества, а также разбор специфики функционирования мифопоэтических структур (образов, мотивов, символов и т.д.) и их семантики в соотношении с идейно-эстетической системой художественного произведения, механизмов и приемов моделирования мифологизированной текстовой действительности объясняет продуктивность обращения к структурно-семиотическому методу. Типологическая методика в контексте синхронического подхода, обнаруживая черты семантико-структурных и функциональных соотношений мифа и литературы, делает возможным рассмотрение континуального присутствия, постоянного бытия мифологического модуса в словесном искусстве. Кроме того, данный метод оказывается продуктивным для классификации и вычленения репрезентативных мифопоэтических моделей, характерных для того или иного типа творчества, а также при анализе сути и механизмов мифотворческих процессов, происходящих в литературе.
Теоретико-методологическую основу диссертации составляют фундаментальные работы: а) по теории мифа Е.М.Мелетинского, М.Элиаде, О.М.Фрейденберг, А.Ф.Лосева и др.; б)исторической поэтике А.Н.Веселовского, А.А.Потебни, Ф.И.Буслаева и др.; в)мифопоэтике В.Н.Топорова, А.Е.Нямцу, А.С.Киченко, И. М.Зварича, А.Б. Холодова и др.; г) работы по семиотике культуры Ю.М.Лотмана; д)историко-литературные и теоретические работы, посвященные русской литературе ХХ века З.Г.Минц, С.Г.Семеновой, Е.Б.Скороспеловой, А.Ю.Мережинской, А.В.Кебы, Л.И.Шевченко и др.
Научная новизна диссертации, обусловленная актуальностью, целью и задачами исследования, состоит в том, что в ней впервые:
1) предпринята попытка системного исследования семантико-структурной и функциональной специфики, стратегий и тенденций мифологизирования на основе комплексного изучения срезов разновекторных мифотворческих потоков прозы метрополии и диаспоры 30-х годов ХХ столетия, что, в свою очередь, углубляет представления о художественном своеобразии литературы рассматриваемого периода в динамике ее развития. В предшествующих работах очерченная проблема комплексно и целенаправленно не изучалась, а рассматривалась либо в контексте анализа отдельных элементов мифопоэтических явлений, обнаруживаемых в творчестве того или иного автора, либо очерчивалась в широких рамках постановки проблемы мифоцентричности культуры всей эпохи ХХ века, либо ограничивалась обозначением факторов мифологизации определенной стилевой системы;
2) предложена классификация мифопоэтических моделей, учитывающая различные критерии их систематизации;
3) в соотношении с динамикой эстетических поисков, наблюдаемых в искусстве 30-х годов ХХ века, охарактеризованы основные комплексы доминантно-репрезентативных мифопоэтических моделей, их структурно-семантические модификации и трансформации в литературе реализма и модернизма;
4) на основе осмысления технологии и поэтики креации мифологизированной текстовой действительности расширено представление о специфике мифотворческого космогенеза как в литературе рассматриваемого периода в целом, так и в создаваемых индивидуально-авторских системах в частности;
5) выявлены сходства и различия векторов и ориентиров мифологизирования в литературе метрополии и зарубежья рассматриваемого периода;
6) доказано функционирование определенных мифопоэтических структур и принципов моделирования, ранее не находивших освещения в научной рецепции творчества известных писателей (специфика моделирования семантики возможных миров в прозе Булгакова и Платонова 1930-х годов, значение и особенности мифопоэтической символики в романе-мифе Булгакова, структурирующая функция китежского мифокомплекса в романе-мифе Платонова, художественное переосмысление атомарной теории в «Распаде атома» Г.В.Иванова, последовательная деконструкция модели преображения в романе В.С.Яновского, переосмысление ницшеанского мифокомплекса в прозе Б.Ю.Поплавского и т.д.);
7) исходя из текстологического анализа художественных структур, сопряженного с рассмотрением аксиологической проекции авторской интенциональности, предложены некоторые уточнения и корректировки интерпретаций, касающихся определенных идейно-эстетических контекстов произведений, бытующих в научной рецепции;
8) выявлен мифологический код русской прозы 30-х годов ХХ века.
Практическое значение результатов диссертационной работы заключается в возможности их использования в историко-литературных и теоретических исследованиях мифопоэтических процессов в литературе, а также при чтении общих и специальных лекционных курсов по истории русской литературы ХХ века, проведении спецсеминаров, подготовке дипломных и курсовых работ, написании пособий, посвященных изучению мифоцентричности литературы и мифотворчеству отдельных писателей.
Личный вклад соискателя. Диссертация является самостоятельным исследованием. Полученные результаты и выводы сформулированы автором.
Связь с научными программами, планами, темами. Диссертационное исследование выполнялось на кафедре истории русской литературы Института филологии Киевского национального университета имени Тараса Шевченко в рамках комплексной научно-исследовательской темы «Развитие и взаимодействие языков и литератур в условиях глобализации» (06 БФ 044-01).
Апробация результатов диссертационного исследования. Основные концептуальные положения и результаты данной работы были представлены в докладах на следующих научных конференциях: Международной научной конференции «Русская литература накануне третьего тысячелетия. Итоги развития и проблемы изучения» (Киев, 2000); Международной научной конференции «ХХ століття у дзеркалі літератури та культури» (Херсон, 2021 ноября 2001); Международной научной конференции «Лев Толстой и проблемы мировой культуры» (Киев, 2627 ноября 2003 г.); Международных научных конференциях «Литература в контексте культуры» (Днепропетровск, 1011 мая 2004г.; 1213 мая 2005г.); Международной научной конференции «Християнство і література: Проблеми взаємодії у загальнокультурному контексті» (Херсон, 2022 мая 2004 г.); отчетно-научной конференции НПУ им.М.П.Драгоманова «Науково-дослідна діяльність молодих вчених: особливості підготовки майбутнього вчителя» (Киев, 1819 мая 2004 г.); Международной научной конференции «Традиції Харківської лінгвістичної школи у світлі актуальних проблем сучасної філології. До 200-річчя Харківського університету і філологічного факультету» (Харьков, 57 октября 2004 г.); Международной научной конференции «Філологія в Київському університеті: історія та сучасність (до 200-річчя від дня народження М.О.Максимовича)» (Киев, 1213 октября 2004 г.); Международной научной конференции «Мови та література народів світу в контексті глобалізації» (Киев, 12 апреля 2005 г.); IV Международной научно-практической конференции «Русский язык и литература: проблемы изучения и преподавания в школе и вузе» (Киев, 2730 сентября 2006г.); «Літературна герменевтика та рецептивна теорія у сучасному науковому контексті» (Черновцы, 1617 ноября 2006г.).
Публикации. Основное содержание работы нашло отражение в следующих публикациях:
1. КорниенкоО.А. Мифопоэтическая парадигма русской прозы 30-х годов ХХ века: Векторы эстетического поиска в литературе метрополии и зарубежья: Монография. К.: Логос, 2006. 332с.
2. КорниенкоО.А. Солярная и лунарная символика в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» // Південний архів. Філологічні науки: Збірникнауковихпраць. Вип.ХII. Херсон: Айлант, 2001. С.146150.
3. КорниенкоО.А. «Так кто же ты, наконец?»: Воланд в романе М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» // Русский язык и литература в учебных заведениях. 2001. № 1. С.1318.
4. КорниенкоО.А. Парадигмы художественного мышления Д.Хармса и И.Иртеньева (К вопросу о типологической общности) // Русская литература. Исследования: Сб. научных трудов. Вып.IV. К.: ИПЦ «Киевский университет», 2003. C.145155.
5. КорниенкоО.А. Символика природных объектов в контексте мифопоэтических традиций и христианских реминисценций в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» // Південний архів. Філологічні науки: Збірник наукових праць. Вип. XXIV. Херсон: Вид-во ХДУ, 2004. С.6874.
6. КорниенкоО.А. Модификации мифологических мотивов в «народных рассказах» Л.Н.Толстого и «Котловане» Андрея Платонова // Русская литература. Исследования: Сб. научных трудов. Вып.V. К.: ИПЦ «Киевский университет», 2004. C.148157.
7. КорниенкоО.А. Константные мифологические модели в повести Андрея Платонова «Котлован» // Вісник Харківського національного університету імені В.Н.Каразіна . № 632. Серія Філологія. Вип. 42. Харків, 2004. С.359363.
8. КорниенкоО.А. Элементы славянской мифопоэтики и их трансформация в образной структуре повести А.Платонова «Котлован» //Літературознавчі студії: Зб. наукових праць. Вип. 10. К.: ВПЦ «

Список літератури

ВЫВОДЫ

Анализ философской и литературоведческой мысли, затрагивающей проблему мифа, позволил выявить схемы линеарного и циклического типа в осмыслении бытия мифологического модуса в динамике культуры.
Концепции линеарного типа, опирающиеся на идеи эволюции и прогресса, относят миф к безвозвратно ушедшей стадии человеческого развития (марксистские построения), к «пережиткам» (Э.Тайлор и последователи). В контексте линеаризма литературный процесс предстает как поступательная смена эпох, направлений, форм, где на смену раннему мифологизирующему периоду приходит период демифологизации.
В соответствии с циклической схемой философии истории и культуры, которая в своей основе сопряжена с идеей возвращения явлений (в ХХ веке не без влияния идеи Ф.Ницше о «вечном возвращении»), бытие мифа в динамике литературного процесса трактуется как попеременная смена периодов «подъемов» ремифологизации и «спадов» демифологизации (Е.Мелетинский и др.).
Учитывая сущностный характер процесса демифологизации (который усматриваем в апелляции к мифу и его кардинальном переосмыслении), не отбрасывая опыт современной литературоведческой науки, открывающей мощный мифологический импульс в произведениях «демифологизирующих» периодов, считаем, что применение линеарных либо циклических схем для рассмотрения бытия мифа в культуре создает несколько одномерное представление, не отражая сложность и специфику происходящих глубинных процессов.
Осмысливая литературу как имманентно развивающуюся систему, являющую постоянную творческую трансформацию и креацию художественных явлений, автор диссертационной работы исходит из рецепции мифа как универсального семантико-структурного «кода» культуры, аккумулирующего духовный опыт человечества, в связи с чем усматривает постоянное бытие мифологического модуса на всем протяжении ее истории и вычленяет основные факторы, обусловливающие континуальность мифа и неиссякаемость мифотворчества (природа и потенциал самого мифа с его универсализмом, концепированием бытия и человеческой сущности, полифункциональностью; специфика культурной ментальности, человеческого мышления; генетическая «память» культуры, сохраняющая творческие связи со своими истоками и продлевающая традиции; наконец, типологическое родство мифа и литературы, чья глубинная конвергенция прослеживается не только в схождении отдельных семантико-структурных элементов (цикличности времени, характерной для мифологической организации, прослеживаемой также в поэтике литературы и т.п.), но обнаруживает соотношение и в сфере функциональности (эпистемологическая, аксиологическая и др.)).
Трансформация мифологического модуса в «постмифические» эпохи являет изменение функционального формата мифа, который становится универсальным эстетическим феноменом кодификации культурного смысла, интегрирующего предшествующий духовный опыт человечества, и становится структурой для создания мифопоэтических моделей, творчески переплавляя традицию.
Перспектива решения проблемы бытия мифа в литературном процессе видится в исследовании сути и механизма трансформаций мифологического модуса в конкретных культурных эпохах, поэтических системах, творчестве авторов, благодаря скрупулезному анализу мифопоэтической парадигматики художественных текстов.
Основу механизма трансформаций мифопоэтического модуса репрезентируют одновременно и взаимосвязанно проистекающие процессы:
1) «ассимиляции» (как отдаленных, так и близлежащих) мифопоэтических традиций;
2) деконструкции «устоявшихся» мифологических комплексов (чаще и активнее выработанных близлежащей эпохой и «застывших» в современной);
3) креации новых моделей, вплоть до создания новых мифов.
Таким образом, считаем, что принципы реконструкции и деконструкции составляют глубинную сущность самой трансформации в синхроническом аспекте осмысления мифотворческих явлений в литературе.
Как известно, определенные эпохи в истории литературы и стилевые системы (например, романтизма, модернизма и др.) являют актуализацию эстетического переосмысления мифа и усиление мифотворческого «космогенеза», что обусловлено комплексом экстра- и интроэстетических факторов (распадением универсальной картины мира и стремлением к преодолению катастрофичности бытия посредством обращения к «целостному» мироощущению мифа, его вневременному духовному опыту; напряженным поиском художественной системы адекватных форм для выражения меняющегося мировосприятия и т.д.).
Актуализация мифа в ХХ веке, затрагивавшая многие сферы человеческого бытия (идеологию, политику, философию, искусство и т.д.), позволяет усматривать в минувшем столетии феномен панмифологизма. В художественной литературе ориентацию на миф (мифоцентричность) демонстрируют произведения, относящиеся к разным типам творчества. При этом каждый литературный период (начало столетия, 1920-е годы, 30-е, 4050-е, 60-е, конец ХХ века) обнаруживает свою специфику и грани мифоцентричности.
Рассмотрение русской литературы метрополии и диаспоры одного из наиболее драматичных периодов тридцатых годов ХХ века являет функционирование разнонаправленных мифологизирующих потоков и соответствующих стратегий, тенденций, комплексов доминантных мифов, процессов трансформаций и креаций новых моделей, сопряженных с эстетическим поиском, динамикой стилевых систем.
Активизация мифотворческих процессов в литературе 1930-х годов метрополии, испытывавшей беспрецедентное в мировой истории вмешательство государственной политики в дела искусства, навязывание идеологической доктрины, сказалось, с одной стороны, в выработке эстетического канона утверждающейся советской мифологической системы, ориентированной на массовое, коллективное сознание, и, с другой стороны, в оппозиционированном развитии эстетических исканий, соотнесенных с индивидуально-авторским мифологизированием, креацией персональных мифопоэтических моделей универсума, текстовой структуры романов-мифов (что в контексте рассматриваемого периода наиболее ярко выразилось в творчестве А.П.Платонова и М.А.Булгакова).
Доминантную структуру советской идеомифологической системы составляет миф о преображении мира, секуляризованное переосмысление эсхатологических и космогонических моделей, продуцирующее мифы об Абсолютном Конце Старого мира и Истории, создании Нового мира, намечающего наступление Эры блаженства, персонифицированной моделью социального рая на земле и т.д. При этом базовые мифологические структуры претерпевают определенное функционально-семантические трансформации и модификации, актуальные и характерные для конкретного времени и периода, что нашло отражение в искусстве, творчестве эстетически разнонаправленных художников, но с особой силой проявилось в социалистически ориентированных произведениях.
В конце 1910-х и на протяжении 1920-х годов лидирующее положение занимает эсхатоцентричная тенденция. Наблюдается прерывание традиционной циклической схемы и замещение ее линеарной (нацеленность на светлое грядущее и отрицание перспективы последующего спасения, воскрешения, возвращения «греховного» Старого мира, бесповоротно обреченного на гибель). Старый мир Хаос лишен животворного начала и не в состоянии породить новый мир, т.е. лишен космогонической функции.
В 1920-е годы Начало истории и ее настоящее знаменует борьба за уничтожение Старого мира, Конец истории в будущем имплицитно соотнесен с осуществлением мифопоэтического комплекса социалистического рая на земле, Конец времен с наступлением Золотого века, причем, в отличие от традиционной схемы, сопряженным исключительно с грядущим, а не с утраченным прошлым. Литература социалистического выбора 19З0-х годов нередко переносит черты светлого будущего в настоящий план, придавая им статус реальности. В обоих десятилетиях непродуктивной становится модель возвращения, отрицается возможность возвращения к «темному» прошлому. Функциональностью наделяется лишь героическое прошлое, пантеон героев которого сакрализируется.
И в 20-е, и в 30-е годы ХХ века сакральный статус приобретает борьба. Разрушение Старого мира предстает как героическое сражение, где битва героев с «неверными» приобретает апокалиптические черты борьбы света и тьмы, добра и зла, от исхода которой зависит состояние мира. В 1920-е годы актуальна мифологема героического «последнего» боя со «зверем» враждебным миром, как правило, изображенным в предельно обобщенной форме. В 1930-е годы образ врага, персонифицированный единичными «обломками» Старого мира, конкретизирован вредителями и шпионами, ведущими скрытую деструктивную работу.
Концепт борьбы в литературе социалистической ориентации все чаще обретает контуры трудового сражения (трудовой фронт, борьба за создание колхозов, битва за урожай и т.п.).
Мифологизируется подвиг, поэтизируется идея самопожертвования во имя «светлого» идеала. Причем, если в традиционном эсхатологическом мифокомплексе интенциональность жертвенности обусловлена целью отсрочить катастрофу, то в социалистически ориентированной литературе, посвященной теме революции и гражданской войны, подвиг самопожертвования призван приблизить конец Старого мира, и сам поступок нередко окрашен героико-романтическим пафосом.
В литературе 1930-х особая роль отводится трудовому самопожертвованию (мотив, прослеживаемый в романе Л.М.Леонова «Соть», Н.А.Островского «Как закалялась сталь», отражение данного мифокомплекса в романе В.П.Катаева «Время, вперед!» и др.).
Разрабатывается также мотив строительной жертвы, когда в основу нового мироздания приносится ребенок. Литература социалистической ориентации ХХ века, выделяя семантическое поле невиновности (ребенок), акцентирует внимание на героизме эпохи, демонстрируя, что будущее дается нелегким путем, ценой борьбы и человеческих жертв («Соть» Леонова. Иное осмысление в «Чевенгуре» и «Котловане» Платонова).
В 1930-е годы наблюдается усиление позиций космоцентричной стратегии мифологизирования, нацеленной на гармонизацию бытия и человеческого существования, создание Советского Космоса. На первый план выдвигается креативный акт, процесс творческого созидания.
Данная модель нередко трансформируется в вариант строительства, «великих строек» («Гидроцентраль» М.С.Шагинян и др.).
Формируются мифы о создании нового человека, преображающей силе труда, коллектива (А.С.Макаренко «Педагогическая поэма», «Флаги на башнях» и др.).
Разрабатывается миф о человеке-творце, демиурге нового Космоса (причины антропоцентричной мифологизации соотносимы с переосмыслением в ХХ веке места и роли человека в универсуме, идеей всесилия творчески преобразующего человеческого разума, которая отразилась в философии русского космизма, а в литературе оказала влияние на развитие фантастических жанров).
Искусство 1930-х годов отражает миф о победе человека над Временем и Пространством. Последнее сказывалось в идее преображения земных рельефов, создании новых ландшафтов («райских садов» и т.п.) благодаря героическому труду коллектива. Разворачивается миф о победе над Природой, стихии которой враждебны и противостоят человеку, но в результате подчиняются организованной воле людей. Наблюдается переакцентировка мифопоэтической образности: если в 1920-е годы ремифологизация стихий (бури, ветра, вихря, метели, урагана) и эсхатологических катастроф (всемирного потопа и пожара) наделялась не только деструктивной, но и креационной семантикой, обозначая глобальные процессы кардинальных перемен жизни страны, знаменуя смену картины мира (при концентрации условно-метафорических значений вокруг семиотических полей: динамизма (изменений), природности происходящего, мощи и силы, глобальности масштаба и значений «очистительного» характера), то в 1930-е годы происходит их кардинальное переосмысление. В контексте творчески-креативного акта, управляемого организованной волей людей, неорганизованные стихии становятся персонификацией деструктивных сил Хаоса, который в результате будет обуздан и космизирован.
Демиургическую роль креации, гармонизации, создания «обетованных земель» («богатой советской земли») выполняет коллектив. Миф о победе над временем, пространством, природой обнаруживает свою продуктивность как в литературе социалистической ориентации, так и вне ее эстетического канона (роман В.Катаева «Время, вперед!», повести К.Паустовского «Кара-Бугаз», «Колхида» и др.).
В 30-е и последующие десятилетия ХХ века советская идеомифологическая система разрабатывает мифы о советском народе, осуществившем прорыв в будущее, и Родине Союзе Советских Социалистических Республик, где люди обрели равенство, свободу, братство. Данные мифы становятся особенно продуктивными в 40-е годы и на новом историческом материале расширяют свою семантику, реактуализируя мифопоэтический концепт народа-защитника, сына Матери-Родины-Земли. Превалирующее в 1930-х годах усиление мужского начала (Советский Союз, «отец» народов Сталин), в 40-е годы не исчезает, но уступает в аксиологическом контексте первую позицию женскому Родине-Матери. В мифопоэтическом ключе синтез женского и мужского начал (Родина СССР, Мать и ее сыновья-защитники и т.д.) нацелен на актуализацию витального начала и необходимость сбережения Космоса от деструктивных сил Хаоса. В литературе военных лет идеализируется довоенное мирное прошлое, приобретающее черты безмятежной гармонии, куда коварно вторгся враг. Подготовленный литературой 1930-х, в 40-е годы конкретизируется образ врага (внешнего фашизма, и внутреннего, где образ вредителя-шпиона вытесняется образом предателя). Как и прежде, сакральным статусом наделена борьба, сражение, однако заметна тенденция расширения ценностно-онтологической семантики (бой «ради жизни на земле»). Глобализируется функция советского народа защитника мира, что успешно используется советской идеомифологической системой в последующие годы.
Обновляя в соответствии с жизненным материалом доминантные мифокомплексы, литература социалистической ориентации, пропагандирующая социальный идеал, в своей функциональной роли нацеленная на воспитание масс, сыграла немаловажную роль в утверждении коллективно-мифологического сознания.
В 30-е годы ХХ века заметна тенденция мифологизации функциональной роли самой литературы, которая становится демиургом соцреалистического эстетического канона, в рамках которого создаваемый текст непременно ориентирован на воспроизведение базовых мифов. Поддерживая установку на «творческое преображение реальности силами искусства», литература социалистического выбора вырабатывает стратегию художественного пересоздания действительности, соотнесенную со специфической эстетикой фантастического, где элементы будущего привнесены в настоящее, желаемый идеал выдается за действительный (мифема «настоящее прекрасно, будущее еще лучше»), создается условный мир, в котором границы правдоподобия подчас неразличимы.
Помимо развития мифологической системы, опирающейся на коллективную форму сознания, с ее нормативным набором базовых мифов, тиражируемых «официальным» искусством, в литературе 30-х годов ХХ века наблюдается интересный феномен активизации индивидуально-авторского мифотворчества, создания персональных мифоцентричных художественных систем и текстов, что видится имплицитной формой оппозиционного дистанцирования писателей от эстетического соцреалистического канона, творческим продлением традиций высокой модернистской классики и духовного наследия всей русской литературы.
Проза А.П.Платонова и М.А.Булгакова обнаруживает и синтез всех трех основных форм неомифологизма: использование мифологических образов и сюжетов, создание «романов-мифов» и установку на авторский миф.
Полигенетичная и гетерогенная художественная структура текстов обоих авторов являет ярчайший пример создания индивидуально-авторских мифов.
Технология мифотворчества Платонова обнаруживает одновременно процессы: ремифологизации и демифологизации, коррелирующие стратегии реконструкции, трансформации, вплоть до деструкций определенных мифов, креацию индивидуально-авторского мифа, являющего принцип создания амбивалентных моделей возможных миров.
Названные стратегии, как правило, носят не дискретно-замкнутый характер, а находятся в континуальном соотношении, являя признаки интерференции и креолизации.
Ориентация на миф в художественном мире Платонова не выступает средством простой стилизации, а является частью мировосприятия писателя, неотъемлемым элементом его философской системы, моделирующим принципом его поэтики.
Мифологизм мышления Платонова демонстрирует примат универсально-космического начала. Тексты обнаруживают основные свойства мифологической логики: изоморфизм микро- и макрокосма, диффузность субъектной и объектной сфер, абстрактного и конкретного, черты персонализации, анимизма и т.д., что, в свою очередь, сказывается в поэтической технике опредмечивания абстрактных сущностей и одушевления неодушевленного (персонализация и анимизм не только природных явлений солнца, дождя, но и материальных машин, механизмов, изделий и устройств; константный метаобраз вещества существования сокровенной сущности человеческого бытия в мире).
Пространственно-временной организации художественного мира Платонова присуще свойство «двоичности». Не утрачивая параметров реальности и конкретности, время и пространство в его произведениях несут мощный заряд мифологизированного восприятия глобальности и космичности. Качественное богатство мифопоэтических представлений о времени и пространстве реализуется в тексте Платонова благодаря реконструкции и трансформации традиционных временных констант начала и конца, сопряженных с космогоническим и эсхатологическим мифами, модификации временной циклической модели, реконструкции и трансформации мифопоэтического пространства, обладающего свойствами отграниченности (границы своего чужого миров, внешнего и внутреннего, парадигмальными комплексами замкнутого разомкнутого, верха низа, центра и т.д.), определенной степенью сакральности и др. Мифопоэтическую темпорализацию пространства и спациализацию времени демонстрирует восприятие платоновских героев, в котором осуществляется взаимопереход и слияние пространственно-временных констант.
Художественный мир Платонова обнаруживает полигенетичную структуру мифопоэтического, модификации различных мифов. Ядром «матричной» мифологической структуры в платоновской прозе 1930-х годов становится синтез и трансформация космогонической и эсхатологической моделей, мифологических комплексов о творении-созидании и гибели мира.
Изображая мифологизированное сознание персонажей, Платонов воспроизводит характерный мифокомплекс эпохи, с его эсхатологической декларацией конца Старого мира и космоцентричной установкой создания строительства Нового (персонифицированным в «Чевенгуре» образом города, в «Котловане» дома). Сознание персонажей четко поляризовано, разделение происходит по принципу бинарной оппозиции «свой» «чужой», характерной для мифологического мышления. При этом «чужие» («вши», «эгоисты», «ехидны», «враги») обречены на уничтожение, смерть. Сцены ликвидации в обоих произведениях, разработанные в траги-гротескном ключе (расстрел буржуев, которым объявлен конец мира по сводкам метеобюро, в «Чевенгуре» и ликвидация кулачества на плотах «в океан» в «Котловане»), являя аллюзивные эсхатологические (всемирный потоп) и апокалиптические (Суд) пласты, обнажают претензии новых хозяев жизни на теургическую роль.
Платонов изображает в коллективном сознании людей господство злободневного идеологического мифа, погруженного в профанное представление о «рае на земле», в то же время обретшего черты сакрализации и свойства вторичной семиотизации (представление о будущем героев «Чевенгура» и «Котлована», рытье котлована для общепролетарского дома как Центр космогонического акта творения и т.д.).
Воспроизводя миф о создании Нового мира, Платонов средствами поэтики последовательно деконструирует его, превращает в антимиф, который, в свою очередь, воссоздает антимир, где Космос оборачивается Хаосом, космогоническая модель в «Чевенгуре» и «Котловане» секуляризируется, при этом активизируется вариация эсхатологического ряда, сопряженного с семантикой гибели, которая объемлет и прошлое (конец Старого мира), и настоящее (поэтика лейтмотива смерти и рядов сопряженных мотивов: ветхости, увядания, пустоты, холода, мучения, забвения и др.; образы-символы гробов, котлована-могилы; аллюзия мифа о Вавилонской башне), и будущее (мотив строительной жертвы ребенка в основании нового мироздания).
Деконструируется модель, содержащая утопический комплекс представлений. Дом оборачивается антидомом, град антиградом, «рай на земле» оказывается антираем, «адовым дном», поскольку люди забывают себя, «человеческое в себе». Принцип деконструкции проявляется в организации художественного пространства. Подвергая существенной трансформации универсальные мифологемы, сопряженные с обозначением центра, Платонов в структуре образа мира акцентирует профаническое пространство благодаря десакрализации и деструкции единства центра как в горизонтальной (смещение локуса), так и в вертикальной проекциях (единство оси, связующей низ середину верх, распадается). Разрабатывается и семантизируется пространственная парадигма низа (смерти), которая также способствует деконструкции космогонической модели и активизации эсхатологического варианта, реперзентирующего семантику гибели.
В общей деструктивной схеме доминирует одна часть бинарной оппозиции: не свет, а мрак, не верх, а низ, не счастье, а несчастье, не жизнь, но смерть, которая становится важнейшим признаком дисгармонии мира. Вычленение из бинарности и художественная разработка парадигм одного ряда репрезентирует демифологизацию мифокомплекса эпохи о создании Нового счастливого мира.
Важнейшей чертой пространственной организации художественного мира Платонова является соотнесенность пространства с аксилогической парадигмой. В создаваемой писателем модели «пустого» мира актуализируется душевная опустошенность людей. Потере миром гармонии соответствует утрата истины человеком. Поиск «вещества существования», которым децентрированное профаническое пространство, лишенное аксиологического комплекса, должно быть заполнено, активизирует модус пути, структурирующий произведения писателя («Сокровенный человек», «Усомнившийся Макар», «Чевенгур», «Афродита» и др.). Сюжетообразующей моделью выступает странствие и его модификации. Причем концептуальным в философском и художественном мире произведений выступает странствие-поиск (смысла жизни, истины). Излюбленные платоновские герои философы-странники, правдоискатели ведут напряженный духовный поиск аксиологических ориентиров. Семантическим ядром модели странствия-поиска выступает хождение по мукам, которое приобретает философско-онтологический статус, обозначая экзистенциальное состояние мира и человека, мучающегося от утраты истинности существования, терзаемого сомнениями. В структуре данной модели константными предстают архетипы дороги и младенца, которые воссоздают картину мира и актуализируют ценностную систему координат. Концептуальной в платоновской прозе выступает смерть ребенка, которая для героев-правдоискателей становится драматичным моментом потрясения и постижения истины нового Космоса, в котором сакральный центр переносится на самого человека и намечает аксиологический вектор бытия.
Важнейшим принципом платоновского мифотворчества видится создание автором вариантных моделей «возможных миров», продуцирующих несколько альтернативных направлений будущего, реализаций намеченных линий, одновременно заданных (средствами поэтики) на концептуальном уровне произведения. Креация индивидуально-авторского мифа Платонова базируется на принципе создания нескольких вариантов возможного развития мира. Один из них структурирован линией грядущего, продлевающего модель дисгармонии реального мира, где смерть (ребенка и Саши Дванова в финале «Чевенгура», девочки Насти в «Котловане») становится закономерным завершением краха утопии, выступая трагическим предупреждением будущему миру и его создателям, стремящимся на костях строительных жертв возвести новое мироздание. Другой вариант являет возможность осуществления иного мира «родины жизни и дружелюбия» (модель гармонии). Продуцированная мифологическим мышлением автора, творчески переосмыслившим идеи Н.Фёдорова о возможном преодолении смерти через возрождение чувства любви (в широком значении), данная модель задана в художественном тексте благодаря мифопоэтическим мотивам возвращения (из забвения), возрождения (вариации перерождения, нового рождения и т.п.), сопряженным с духовной сферой человеческой сущности. Реализация писателем модифицированной эсхатологической модели, синтезированной с указанными мотивами, открывает перспективу рождения Космоса. Именно в возвращении «человеческого в себе» (мотив возвращения к «родине чувств») Платонов видит залог внутреннего возрождения человека, благодаря которому намечается развитие возможного будущего мира. Рассматриваемая модель имеет проективный характер, ибо касается мира, каким он должен быть.
Полигенетизм художественного мира Платонова являет синтез разнообразных мифопоэтических традиций, среди которых заметна ориентация на национальные мифокомлексы, творческая переработка которых в произведениях писателя 1930-х годов подчинена как деконструкции и демифологизации современного автору идеологического мифа (зооантропоморфизм медведя-молотобойца в «Котловане»), так и выполняет немаловажную структурирующую роль в креации индивидуально-авторского мифа, намечая семантику возможного гармоничного развития мира при условии возвращения к духовным основам (творческая модификация мифа о Китеже).
Метаидеей философской прозы писателя является необходимость активного духовного поиска человеком своей сокровенной сущности.
Специфика мифоцентричности и мифотворчества Платонова позволяет рассматривать его тексты в контексте неомифологизма ХХ века. Стратегии и принципы мифологизирования «роднят» прозу писателя с модернистской парадигмой и в то же время намечают определенный отход от нее. Воспроизведение и последовательная деконструкция и демифологизация советского идеологического мифа знаменуют «переходной» тип художественного мышления, соотносимый с «предпостмодернистским» комплексом (А.Мережинская).
Исследование наиболее мифоцентричного романа М.А.Булгакова, созданного в 1930-е годы «Мастера и Маргариты», позволило обнаружить:
1) сопряженность булгаковского текста с развитием неомифологической романной стратегии ХХ века с присущими ей тенденциями гетерогенности, полигенетичности, металитературности и метакультурности;
усиление полифонических структур, интенционально развивающих представления о многомирии, релятивности сущего;
соотнесенность изображаемого с мифом и в плане содержания, и в плане выражения.
Обращение и творческое переосмысление автором полигенетичного материала мировой культуры, апелляция к широкому мифологическому, историческому, литературному контексту, синтез различных традиций и схем, разработка мифопоэтичских мотивов, сюжетов, символов и т.д. отчасти обусловливают факт креации мифологизированной текстовой действительности, которая при всей полисинтетичности жанровых форм позволяет усматривать в «Мастере и Маргарите» также черты романа-мифа. Спецификой булгаковского текста видится повышенная семиотичность, гипернасыщенность кодами и знаками культуры, прослеженная в диссертационной работе благодаря анализу мифопоэтических парадигм, исследованию функционирования мифологического модуса, его структуры и семантики в креации индивидуально-авторской художественной модели универсума в непосредственном соотношении с аксиологической системой осмысления бытия.
В создаваемой писателем картине мира базовой семантико-структурной основой онтологической модели выступает представление о релятивности универсума, что проявляется в осмыслении законов бытия и человеческой экзистенции. Охватывая и гносеологическую (знание о мире), и сущностную сферы бытия, релятивность обнаруживается в относительности различных констант (представление о Добре и Зле, осмысление которых подразумевает характер антиномичных взаимо- и со-отношений и т.д.).
Актуализируется одна из фундаментальных философских проблем Истины и ее адекватного восприятия (персонажи обнаруживают свою причастность либо непричастность к «вечным истинам»). Декларируемые персонажами Москвы 1930-х годов «истины» на поверку оказываются не истиной, знание незнанием и т.п., что на сюжетно-образном уровне развенчивается проделками Воланда и его свиты, на уровне поэтической техники пародией, гротеском и др. средствами комического.
Релятивностью в булгаковском мире обладают Время, Пространство, экзистенция. Складывается оригинальная проекция семантики возможных миров, которая, в отличие от платоновской художественной модели, нацелена не на прогностическую линию, намечающую состояние мира в будущем, а структурирует выражение сущностного имманентного характера бытия вообще. При этом продуцируется модификационная схема соприсутствия миров, причем границы между ними открыты и взаимопроницаемы: земной, реальный и «потусторонний», инфернальный, миры истории, современности и вечности и т.д. Художественно пересоздавая действительность и создавая альтернативную реальность, Булгаков апеллирует к широкому мифопоэтическому контексту.
В соответствии с представлением о релятивности бытия допустимым оказывается существование пятого измерения, возможными трансформации пространственных параметров, мгновенные смены топосного пребывания персонажей, временные сдвиги и т.д.
Многомирие и «диффузия» миров актуализирует художественную полиструктуру, которая обнаруживает многослойность сюжета, корреляцию хронотопов, полигенетизм и совмещение различных культурных кодов, в том числе мифопоэтических комплексов.
Благодаря сближению «кризисных» исторических эпох, «переходных» культурных периодов: заката античности, начала христианской эры и тридцатых годов ХХвека в России в художественном мире романа усиливается традиционная для мировой (и особенно русской) литературы эсхатологическая модель концепирования реальности, сопряженная с апокалиптической ситуацией «кануна», маркирующей завершение одного цикла и начало другого. Разработка Булгаковым мистико-фантастического пласта, связанного в романе с творческим переосмыслением мира демонологии, способствует деконструкции современного писателю мифа о планомерном поступательном движении истории, управляемой «всесилием человеческого разума», и, соответственно, деконструкции линеарной схемы. Акцентируемая циклическая модель движения истории пронизывается коллизией времени и вечности, репрезентируя мысль о единстве всемирной жизни человечества, в которой идет непрекращающаяся борьба добра и зла, проверка этико-философских ценностных ориентиров.
Исследование мифопоэтических пластов в структуре «диффузного» многомирия (инфернальный, земной миры и т.д.) благодаря рассмотрению символической образности романа позволило выявить протомифологические структуры, творческие трансформации и модификации как традиционно-универсальных, классических, так и культурно-исторических и культурно-литературных мифопоэтических комплексов. Полигенетическая стратегия булгаковского мифотворчества являет тенденцию использования автором широкого ареала этномифологических контекстов: славянской, финикийской, египетской, ацтекской и др. мифологий (миф об умирающем (исчезающем) и воскрешающем (возвращающемся) боге, который обнаруживает связи с загробным или «нижним» миром и персонифицирован в этнокультурных традициях Осирисом, Таммузом, Уицилопочтли и др.).
В художественном мире Булгакова полиструктура мифопоэтической символики прослеживается в:
номинальных обозначениях (Воланд «дух зла», «князь тьмы», «повелитель теней», «змий» и т.д., соотносящих персонажа с мировым демоническим началом и подчеркивающих идею многоликости зла);
портретных характеристиках, как стилистически развернутых, так и ситуативных (линия кривизны, сопряженная с хтонической асимметрией; динамика черного цвета, сверкающие огнем взгляды и т.д., восходящие к инфернальной сущности в портретировании князя тьмы и его свиты);
конкретизации предметного и вещного мира (учитывая качественные обозначения, параметры и т.д.), насыщенные имплицитным зарядом (одежда, атрибуты, детали интерьера и т.д. Удлинение одежды и шпаги Воланда знак увеличения перечня жертв);
разнообразных оттенках цветовой символики, часто являющей динамику развития (накопление цвета по принципу градации, трансформацию смыслов в зависимости от характера репрезентируемого явления или персонажа);
пейзажной символике;
пространственной парадигме (существенными становятся маркеры: праволево; верхниз и т.д.);
астральной (со