Барышникова, Ирина Юрьевна. Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии

Краткое описание

Барышникова, Ирина Юрьевна. Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии : диссертация ... доктора филологических наук : 10.01.01 / Барышникова Ирина Юрьевна; [Место защиты: Лит. ин-т им. А.М. Горького].- Москва, 2013.- 411 с.: ил. РГБ ОД, 71 15-10/47

ФГБОУ ВПО «Литературный институт им. А.М.Горького»
На правах рукописи
05201450069
Барышникова Ирина Юрьевна
Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии
Специальность 10.01.01 - русская литература
Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук
Научный консультант :
д.ф.н., профессор Минералов Ю.И.
д.ф.н., доцент Васильев С.А.
Москва - 2013 
7
Оглавление
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Образно-мотивное пространство Евангелия и Псалтири,
запечатленное русской лирикой 28
1.1. Образ пути в русской поэзии (М.Ю. Лермонтов, иеромонах
Роман) 28
1.2. Закон, Суд и Милость в Евангелии: образ грешницы, обращенной ко Христу, в русской лирике (А.И.Полежаев, А.А.Фет, С.С.Аверинцев, иеромонах
Роман) 35
1.3. Полисемия и антиномия слова «свобода» в переложениях
136-го псалма русскими поэтами XVII — XX веков 42
1.4. Соположение и взаимообусловленность семантики и
символики псалмов 50-ого и 18-ого у русских поэтов 73
ГЛАВА 2. Роль Псалтири и Евангелия в развитии жанров
русской поэзии 96
2.1. Покаянный канон св. Андрея Критского: два варианта
парафразирования 96
2.2.Элегия, исповедь и стихотворная молитва в создании поэтического целого (на примере стихотворения
А.С.Пушкина «Воспоминание» и покаянной лирики иеромонаха Романа) 107
2.3. Традиции духовной оды в описаниях природных образов (И.Ф. Богданович, Г.Р. Державин, Е.И.Костров,
К.Д.Бальмонт) 116
2.4. Образ природы и семантика пейзажа в лирике
иеромонаха Романа 125
ГЛАВА 3. Откровение св. Иоанна Богослова и русская поэзия XIX — XX веков: парафразирование и жанровое воплощение 148 
3.1. Первая глава Откровения св. Иоанна Богослова в произведениях русских поэтов (В.А. Жуковский, И.А.
Бунин, иеромонах Роман) 148
3.2. Способы художественного освоения Апокалипсиса:
третья и четвертая главы Откровения у русских поэтов 158
3.2.1. «Портретирование» жанра послания в стихотворении Н.Карташевой «Российской церкви» 158
3.2.2. Семантика и символика выражений «открытая дверь» и «закрытая дверь» в Апокалипсисе и в его поэтических переложениях (Ф.И.Тютчев, А.Н.Майков,
К.Р., И.А.Бунин и др.) 161
3.2.3. Черты религиозного символизма в поэтическом описании сидящего на престоле Творца
(В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, И.А.Бунин) 166
3.3. Шестая глава Апокалипсиса у русских поэтов 180
3.3.1. Способы создания экспрессии в поэтических описаниях коней и всадников Апокалипсиса 180
3.3.2. Новозаветное (евангельское и апокалиптическое) переосмысление мотива призвания пророка в поэме- проповеди иеромонаха Романа «Глаголы вещие» 184
3.3.3. Стилизация жанра проповеди в стихотворении
К.Кинчева «Всадник» 187
3.3.4. «Бледный конь» как символ смерти и ада в поэмах В.А.Жуковского «Агасфер» («Из Апокалипсиса»),
A. Н.Майкова «Из Апокалипсиса», иеромонаха Романа «Глаголы вещие» и в стихотворениях И.А.Бунина
«День гнева» и В.Я.Брюсова «Конь блед» 194
3.3.5.Образы «жертвенник», «алтарь», «престол» как выразители идеи жертвы и мести в переложениях
B. А.Жуковского, А.Н.Майкова, И.А.Бунина, иеромонаха Романа 197
3.4. Эсхатологический пейзаж в русской поэзии XIX — XX веков (шестая, восьмая, шестнадцатая главы Откровения св. Иоанна) 200
ГЛАВА 4. Образно-мотивное пространство Апокалипсиса и
русская лирика 228
4.1.Образно-семантический план мотивов «горе», «страдание», «слезы», «плач» в русской поэзии (главы восьмая и девятая Апокалипсиса) 228
4.1.1. «Разграничение» и «взаимопроникновение» миров при снятии седьмой печати Апокалипсиса в поэмах
В.А.Жуковского, А.Н.Майкова и иеромонаха Романа 228
4.1.2 .«Звезда полынь» как метафора горечи и страданий последних времен (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, М.А.Волошин, иеромонах Роман) 232
4.1.3. «Саранча» как метафора горя: персонификация ее образа и актуализация мотива войны (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, иеромонах Роман и др.) 237
4.1.4. Ангел бездны и Ангел-звезда в Откровении св.
Иоанна Богослова: художественная дихотомия
поэтической интерпретации (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, иеромонах Роман) 247
4.1.5. Апокалиптический образ падающей звезды
(кометы) в русской поэзии 250
ГЛАВА 5. Русская культура в поэзии через призму
Апокалипсиса 268
5.1. Глава двенадцатая Откровения св. Иоанна в русской
поэзии 268
5.1.1. «Жена, облеченная в солнце» в поэме В.А.Жуковского «Агасфер (Из Апокалипсиса)», иеромонаха Романа «Глаголы вещие» и в поэтическом наследии символистов 268
5.1.2. Иконографический образ св. Архангела Михаила в произведениях Г.Р.Державина, В.А.Жуковского, М.Ю.Лермонтова, А.А.Фета, И.А.Бунина, иеромонаха
Романа 277
5.2. Двуликость образа антихриста в русской поэзии (тринадцатая глава Апокалипсиса) 289
5.2.1.Зверь-антихрист и его пособник-лжепророк в поэме
иеромонаха Романа «Глаголы вещие» 289
5.2.2. Наполеон Бонапарт как историческая предтеча антихриста в «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» Г.Р.Державина 298
5.2.3. Христос и антихрист: способы интерпретации
образов 309
5.3. Семантическое поле «Вавилон» и «вавилонская блудница»: главы семнадцатая и восемнадцатая
Откровения св. Иоанна в произведениях русских поэтов 313
5.3.1. Вавилонская блудница и падение Вавилона: псалтирное звучание апокалиптического образа в
поэмах В.А.Жуковского и иеромонаха Романа 315
5.3.2. «Вавилонская блудница» в стихотворении иеромонаха Романа «Молись, народ!» 321
ГЛАВА 6. Символы настоящего, грядущего и Сущего в
Апокалипсисе и в лирике XIX — XX веков 328
6.1. Оппозиция «скорбь — радость» и идея воздаяния в восприятии Страшного Суда русскими поэтами (В.А.Жуковский, М.Ю. Лермонтов, А.Н. Апухтин,
А.Н.Майков, Н.С.Гумилев, иеромонах Роман и др.; главы четырнадцатая, пятнадцатая, девятнадцатая, двадцатая Откровения св. Иоанна) 328
6.1.1. Страшный Суд: парафразирование текста
Апокалипсиса в поэмах В.А.Жуковского «Агасфер (Из Апокалипсиса)» и иеромонаха Романа «Глаголы вещие» 328
6.1.2. Образ «Страшный суд» («Судный день», «День гнева» и др. вариации) в наследии поэтов-классиков и
опытах поэтов Серебряного века 341
6.1.3. Образ «книги жизни» в стихотворениях
М.Ю. Лермонтова 349
6.2. Концепция «Новый Иерусалим» в наследии русских поэтов (главы двадцать первая и двадцать вторая Апокалипсиса) 351
6.2.1. «Новый Иерусалим» в поэтическом видении Ф.Н.Глинки, К.Р., иеромонаха Романа 351
6.2.2. Концепция Нового Иерусалима В.А.Жуковского в
поэме «Агасфер» 356
6.2.3. «Святая Русь» и «Москва — Третий Рим» в произведениях Г.Р.Державина и иеромонаха Романа 362
Заключение 383
Библиография 389
ВВЕДЕНИЕ Общая характеристика работы
Изучение русской литературы в контексте культуры, на чем настаивал Ф.И.Буслаев, чему посвятил целый ряд трудов Ю.М.Лотман, в последние десятилетия XX века обретает объяснимый интерес к религиозной православной, шире - христианской культуре и ее роли в формировании стиля русской литературы.
Смена социально-идеологической парадигмы в России 1990-х годов пробудила естественный интерес к идеологии православной культуры, в лоне которой формировалась отечественная художественная словесность. Филологи сегодня объясняют функции самых разных феноменов этого явления в индивидуальном стиле русских писателей, принадлежащих к различным литературным направлениям, школам, группам.
К настоящему времени создалась уже целая научная литература по проблеме, защищены кандидатские и докторские диссертации, написаны монографии, систематически проводятся научные и научно-практические конференции: «Рождественские чтения», «Глинские чтения», а также «Пасхальные чтения» в МИГУ, Покровские чтения в Рязани и т.д.; появляются сборники научных трудов «Евангельский текст в русской литературе XVIII — XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск), «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург) и др.; проводятся многочисленные исследования по данной проблематике, в которых выявляются функции образа христианской веры, быта, жизненного уклада в ткани художественной словесности. Таковы работы Ю.И. Минералова, С.А. Васильева, В.П.Зверева, Н.Ф. Злобиной, А.М. Камчатнова, И.Г. Минераловой, Б.Н.Тарасова, А.Н.Ужанкова, О.Ю. Юрьевой.
При этом совершенно очевидно, что и спустя более чем четверть века исследовательски не исчерпаны как частные проблемы обращения русской художественной словесности к феноменам христианства, так и самые общие.
С одной стороны, это объясняется тем, что все еще вырабатывается научный инструментарий исследования, ведется серьезная работа по освоению самой христианской культуры, которая и сегодня понимается порой поверхностно, дискретно. Семантика и символика книг Священного Писания, церковный календарь, церковная служба, прежде чем быть объясненными в художественном мире литературного произведения, должны быть адекватно культуре объяснены сами по себе. Кроме того, «увлеченность» исследователей религиозно-церковной стороной художественного произведения, понятой отчасти субъективно, вносит «перекос» в анализ произведения, которое интерпретируется религиозно-символически, а не эстетически и не филологически.
Эти обстоятельства заставляют обратить внимание на весь комплекс культурных компонентов, побуждавших и побуждающих писателей, поэтов в нашем случае, к отражению христианского мира в художественном произведении.
В этот комплекс «отражения» и «интерпретации» прежде всего входят книги Священного Писания (интерпретация аллюзий, реминисценций книг Ветхого и Нового Завета находит своих исследователей как среди филологов, так и культурологов).
С другой стороны, «книжность» входит определенным составом в круг жизни христианина и приобретает дополнительные смыслы и значения в зависимости от места и времени чтения (личное, домашнее, ежедневное, праздничное, на Литургии, на других службах). Особое место занимает
Пасхальные чтения. Сб. трудов научно-метод. конф. — М.: МПГУ, 2004. — С. 3-10; Тарасов Б.Н. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции). — 2-е изд. СПб.: Алетейя, 2013; Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы XI — первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. — М.: Издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2008; Юрьева О.Ю. Идеи и образы Ф.М. Достоевского в русской литературе начала XX века. - Иркутск: Издательство Иркутского государственного педагогического университета, 2002.
книжность, запечатленная в иконографии, росписях и архитектуре соборов, в обустройстве религиозного пространства дома и храма.
Именно эти обстоятельства побуждают к изучению Псалтири и Евангелия в русской поэзии, причем важно осознать не только сами факты обращения поэта к книжному изводу Священного Писания, констатировать сам этот факт и показать «частотность» обращения к нему, что до некоторой степени уже сделано, но, исходя именно из культурного контекста, изучить причины и формы обращения поэтов к Псалтири, к конкретным псалмам, к евангельским притчам, образам, идеям, а также к образному строю и смыслу Апокалипсиса.
За последние десятилетия появился целый ряд изданий стихотворных переложений псалмов, осуществленных в XVII — XX вв: «Поэтическая псалтирь в переложении русских поэтов» (М., 2006), «Псалмы царя Давида в устах поэтов» (М., 2007), «Молитвы русских поэтов XI — XIX вв.» (Антология. М., 2010), где представлено творчество не только известных поэтов, но мало знакомых читателю, таких как свящ. Гавриил Пакатский и др. В статье В.М. Живова «К предыстории одного переложения псалма в русской литературе XVIII века» указывается на универсальность библейских псалмов. Автор пишет о воздействии французской и библейской литературы на русскую светскую поэзию, которое «может служить своего рода символом того синтеза традиций, из которого в XVIII веке рождается новая поэзия» .
Основательным исследованием обращения к Псалтири в русской литературе можно назвать монографию Л.Ф. Луцевич «Псалтырь в русской поэзии». Автор стремится определить роль псалмов в становлении и развитии русской лирики. Рассмотрение истории переложения псалмов в русской и европейской литературе позволяет представить особенности жанра на примере разных культур. Описание и изучение парафразирования Псалтири у Л.Ф. Луцевич начинается с «опыта» Симеона Полоцкого (вторая половина XVII века) и заканчивается псалтирной поэзией Г.Р. Державина (конец XVIII — начало XIX века). Особое значение уделено «проблеме отношения русских поэтов XVIII века к Церкви, религии, христианству, православию, книгам Священного Писания и, в частности, к Псалтыри...».
При всей значимости Псалтири для русской культуры, поэзии, в частности, роль Нового Завета, Евангелий в особенности, является основополагающей. За последние 20 лет издано значительное количество поэтических сборников, где переложения и интерпретации Евангельских притч, тем, образов являются доминирующими. В их числе: «Святая лампада» (М., 2000); «Евангелие от русских поэтов» (М., 1994); «Рифма, обращенная к Богу. Антология русской молитвенной поэзии XIX — XX веков» (СПб., 2005); «Слово и дух: антология русской духовной поэзии (X — XX вв.)» (Минск, 2009); В конце 2010 года вышло в свет первое издание уникального проекта Храма Христа Спасителя, подготовленного по благословению почившего Святейшего Патриарха Алексия II — Антология русской поэзии «Круг лета Господня. Времена года. Православные праздники (для семейного чтения)». Собрание поэтических произведений — от Симеона Полоцкого до Иосифа Бродского (94 автора и более 700 стихотворений) — представляет образ русской поэзии «как поэзии православного народа», «небывалое доныне по объему и охвату», по словам профессора B.C. Непомнящего, научного консультанта антологии. Исследовательский интерес простирается как на всю русскую поэзию в контексте христианства, так и на творчество отдельных авторов:
А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, А.С. Хомякова, поэтов Серебряного века, а также современных стихотворцев: иеромонаха Романа (Матюшина), С.С. Аверинцева, Л. Кононовой, Н. Карташевой и др. В этом смысле интересна монография Т.А. Кошемчук «Русская поэзия в контексте православной культуры» (СПб., 2006), где оспорены такие
штампы-характеристики, как пантеизм Ф.И.Тютчева, романтизм и пантеизм
A. С. Хомякова, романтизм А.К. Толстого, атеизм А.А. Фета; исследование
B. C. Непомнящего «Лирика Пушкина как духовная биография» (М., 2001), в котором автор впервые вводит в научный обиход определение творчества Пушкина как «духовной биографии» поэта; исследование игумена Нестора (Кумыша) «Поэмы Лермонтова как основные вехи его духовного пути» (Свято-Алексиевская пустынь, 2008) и многие другие, где особо подчеркивается христианская направленность творчества указанных поэтов, которая зачастую микшировалась в исследованиях XX века.
Актуальность исследования. Значительный корпус
литературоведческих работ о влиянии сюжетов и образного строя Священного Писания на русскую литературу многое проясняет, но не исчерпывает всей филологической полноты проблемы. В данном исследовании рассматривается, с одной стороны, степень влияния книг Нового Завета и Псалтири на индивидуальный стиль русских поэтов XVII — XX веков, а с другой, анализируются Псалтирь, Евангелия и Апокалипсис в русской поэзии. Избирательное обращение русских поэтов к «песням Давида» и к Новому Завету дает возможность для выявления разных форм выражения авторских идей, помогает проследить способы индивидуального художественного освоения Священной истории. Актуальным является обращение к образному строю Апокалипсиса, Евангелий, Псалтири, литургической святоотеческой традиции и целостно-контекстное изучение русской поэзии, которая активно и одновременно по-разному осваивает слово, звучащее на службах в храме, слово, которому ежедневно внимал верующий человек в истории русской культуры.
Объект исследования:
— парафразирование богослужебных текстов: псалмы 18, 50, 136,
евангельский сюжет о жене, взятой в прелюбодеянии (Ин., 8, 3-11),
Покаянный канон св. Андрея Критского, главы 1, 3, 4, 6, 8, 9, 12-22 (или их
отдельные стихи) Откровения св. Иоанна Богослова. Опираясь на
11
определение парафраза Ю.И. Минераловым , мы уточняем это определение применительно к нашему материалу: «Парафраз — творческое
переосмысление и изложение сакральной истории с полным или частичным сохранением внешней формы и актуализацией внутреннего содержания»;
— художественные интерпретации псалмодических и новозаветных образов, символов, мотивов, тем;
— индивидуальный стиль русских поэтов XVIII — XX веков: Симеона Полоцкого, В.К. Тредиаковского, И.Ф. Богдановича, Е.И. Кострова, Г.Р. Державина, Ф.Н. Глинки, В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, А.Н. Майкова, И.А. Бунина,
А.А. Блока, М.А. Волошина, С.С. Аверинцева, иеромонаха Романа и др., в частности, жанровые доминанты (духовная ода, гимн, стихотворная молитва, исповедь, элегия, проповедь), динамика обращения к Псалтири, Евангелию, Апокалипсису.
Предмет исследования: историко-литературные, стилевые способы парафразирования псалмов в истории русской поэзии, функции библейских, в частности, апокалиптических образов, мотивов, тем. Предмет исследования определяется общностью духовного начала, содержащегося в Псалтири, новозаветных текстах, и привнесенного в поэтическое творчество поэтов XVIII - XX веков, с одной стороны, и, напротив, различием авторских идей, и способов их претворения, изложенных в переложениях, с духовными основами Священного Писания.
Сюжеты и образы Откровения св. Иоанна Богослова всегда привлекали внимание русских писателей, не стало исключением и наше переломное время. Существует значительное количество современных исследований, посвященных данной проблематике . Однако в большинстве случаев работы направлены на изучение прозаических произведений и публицистики, в то время как тема Апокалипсиса в русской поэзии остается недостаточно раскрытой. Не издано ни одного поэтического сборника парафразов текстов Откровения. Исследовательский интерес простирается в основном на апокалиптические мотивы, образы и т.д. в контексте творчества отдельных поэтов или в контексте одного / нескольких художественных произведений .
Между тем Апокалипсис как целостное явление в истории русской поэзии практически не изучался. Поэтому в работе уделяется особое внимание различным парафразам последней пророческой книги Нового Завета в индивидуальном стиле русских поэтов, проводится подробный историко-литературный анализ поэтических произведений в сопоставлении с оригиналом, устанавливается взаимосвязь с текстами поэтических соперников.
Научная новизна. Как целостное явление в диссертации рассматривается: поэтические переложения псалмов, Евангельских текстов, христианских молитв, канонов, глав и образов Откровения; Апокалипсис в русской поэзии. Мы исследуем Псалтирь и книги Нового Завета не только как явление книжности, но как явление русской духовной культуры, духовного и речевого обихода. Такой подход дает возможность обосновывать причину обращения и к тексту, и к звучанию его на церковной службе. Евангелия и Псалтирь читаются на службах, прежде всего на Литургии, а также являются предметом индивидуального, личного чтения.
Поэтические переложения евангельских текстов идут вслед за переложениями псалмов и функционируют, естественно, иначе, чем парафразированный стихотворный текст Псалтири. В лирике сходятся сакральное событие и личное переживания этого события, которое представляется как праздник каждого и всех, — соборно. Кроме того, происходит переосмысление человеческой истории в свете истории Священной, и в ней угадываются события дня сегодняшнего. В душеполезных книгах, постигаемых на службах, содержится и сиюминутный, и вечный духовно-нравственный смысл.
То же относится и к парафразам Апокалипсиса. Апокалипсис мировоззренчески выстроен как конец времен, конец пути от начала времен, от сотворения мира. Псалтирь, как и Евангелия, позволяют выразить суть земного пути. В нашем исследовании мы обращаем внимание главным образом на Апокалипсис в словесно-культурологическом аспекте.
Целью диссертации является комплексное историко-литературное исследование парафразисов «песен Давида», евангельских текстов, текста Апокалипсиса, христианских молитв, канонов, а также псалмодических и новозаветных эпиграфов, аллюзий, реминисценций в русской поэзии.
Для достижения этой цели определяется круг задач:
• установить соотношение авторского начала и принципов подражания образцам в парафразах Псалтири, текстов Нового Завета;
• исследовать индивидуальный стиль поэтов, опираясь на анализ поэтических переложений;
• указать на собственно художественное содержание произведений, широко использующих и интерпретирующих религиозные тексты.
На защиту выносятся следующие положения:
• обращение к переложениям псалмов, столь частые в русской поэзии, имеющие традицию, начиная с «Псалтири рифмотворной» Симеона Полоцкого, объясняется собственно стилем Псалтири и ее композицией, с одной стороны, а с другой, — ее местом в личном культурном пространстве русского человека и той ролью, которая отводится отдельным псалмам и Псалтири в духовном окормлении христиан, в частности, в церковной службе;
• формы и способы цитирования, парафразирования, использование соответствующих аллюзий на Евангелия диктуются семантикой притч и символикой евангельских образов с одной стороны, а с другой — провоцируются лироэпической, собственно литературной семантикой, закрепляемой в прозе и драматургии, и внутрицерковными обстоятельствами их чтения во время службы;
• Апокалипсис, обращение русских поэтов к отдельным его главам и стихам становится предметом осмысления в переломные культурно¬исторические эпохи, использование отдельных глав Откровения св. Иоанна Богослова может толковаться желанием поэта объяснить собственное трагическое время через образы, известные всем и каждому, чем многократно усиливается художественно-эмоциональный фон поэтического произведения; живописно-выразительные картины Страшного Суда и других событий Апокалипсиса запечатленные религиозной храмовой живописью, живописью классиков изобразительного искусства и находящие свое отражение в поэзии, имеют отношение к истории жизни каждого человека, поэта в том числе, и переживаются как малый, личный Апокалипсис.
• художественное, в частности, поэтическое освоение Евангелия, Псалтири и Откровения св. Иоанна Богослова выступает в качестве своеобразного культурного маркера, свидетельствующего об особенностях индивидуального стиля и авторской стилистики, с одной стороны, а с другой — о характерных чертах стиля эпохи;
• наиболее привлекательным материалом для портретирования в течение многих веков развития русской художественной словесности является Псалтирь, несущая в себе важный лирико-молитвенный потенциал и самими культурными обстоятельствами побуждающая к личностному освоению послания к Богу;
• форма и характер переложений христианских священных текстов,
Псалтири и Апокалипсиса в особенности, демонстрируют уровень
версификационного и стилистического, стилевого мастерства поэта и в
15
принципе часто являются предметом состязания во владении пиитикой и риторикой, но не обусловливают создание самостоятельного высокохудожественного произведения;
• использование различных форм переложения, парафразирования, разнообразных способов включения образов, мотивов, сюжетов Священных книг имеет свою специфическую динамику: в одни эпохи художники идут от Книги Книг к художественному воплощению заимствованного материала (формируя тем самым одни узнаваемые приметы стиля эпохи), в другие - от собственного индивидуального художественного замысла к использованию семантики культурного наследия в целях усиления эпического и патетического звучания произведения;
• современное освоение образно-смыслового и духовно-нравственного потенциала Евангелия и Псалтири объясняется вниманием именно к книжному их изводу и церковно-служебному употреблению в силу высокого уровня включенности писателей и читателей в христианское культурное пространство в настоящее время.
Методологическую основу исследования составили труды
Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, В.В. Виноградова, А.Ф. Лосева и другие
филологические и богословские исследования, позволяющие выявить
сложную природу поэтических переложений библейских текстов,
интерпретаций сакральных сюжетов и образов как искусства художественной
словесности. Многие наблюдения современных ученых над стилем
поэтических произведений оказали влияние на ход нашего исследования.
Среди них статьи Е.Е.Завьяловой, Ф.З.Кануновой, В.А.Котельникова,
Н.П.Саблиной, посвященные общим проблемам взаимодействия
христианства и русской поэзии, литературы в целом, а также исследования о
творчестве отдельных поэтов в контексте христианской культуры:
А.В. Архиповой, Д.А.Вересова, Л.В.Занковской, С.Н.Колосовой,
Т.Г.Мальчуковой, Н.И.Милевской, И.Г.Минераловой, Е.П.Пиотровской.
Существенную помощь при написании данной диссертации оказали работы:
16
Ю.И.Минералова «Теория художественной словесности» (М., 1999),
докторская диссертация И.Л.Бражникова «Историософский текст русской революции в литературе 1900-1930 годов» (М., 2011); указанные работы Л.Ф.Луцевич, Т.А.Кошемчук.
В работе творчески, и не только в отношении псалмов, но и Нового Завета, применяется классификация английского филолога и философа Клайва Стейплза Льюиса, разделившего в своем трактате «Размышления о псалмах» тексты псалмов на несколько идейно-тематических групп:
Путь праведных и путь нечестивых;
Блаженство, счастье;
Закон, Суд и мщение;
Закон, Суд и Милость;
Свобода, рабство;
Страдание;
Красота Господня;
Покаяние;
Хвала и славословие Господа человеком и природой.
Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в преподавании систематического курса истории русской литературы, в организации специальных курсов и семинаров, посвященных проблемам взаимодействия христианства и русской литературы, изучению поэзии в контексте национальной культуры, индивидуальному стилю того или иного из исследуемых поэтов, а также при руководстве курсовыми и дипломными работами указанной тематики.
Апробация. Основные положения диссертации были изложены в монографиях «’’Раскрою я Псалтирь Святую...” Русская поэзия от Симеона Полоцкого до иеромонаха Романа» (М., 2008, 13,6 п.л.) и «Апокалипсис в русской поэзии XIX — XX веков» (М., 2013, 15 п.л.), в 9 статьях,
опубликованных в журналах, рецензируемых ВАК РФ, а также в других публикациях и в докладах, прочитанных на конференциях: «Пасхальные чтения» (Москва, МПГУ, 2003-2011), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, МПГУ, 2003, 2011, «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения, лингводидактики» (Москва, МГПУ, 2010, 2011), «Современная православная школа: стратегии развития» (Переяславль Залесский, 2009), «Новое в современной филологии» (Москва, 2011), «Перспективы развития науки и образования» (Тамбов, 2013), «Художественная словесность: теория, методология исследования, история» (Москва, Литинститут, 2013), в Елецком ГУ им. И.А. Бунина, в ЯГПУ им. К.Д. Ушинского и др.
Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии.
Значение Псалтири в европейской и русской христианской культуре велико, на что многократно обращали внимание исследователи . Псалтирь стимулировала и развитие христианского песнетворчества. Позднее церковная поэзия Византии, крупнейшими представителями которой были Иоанн Дамаскин, Андрей Критский, Ефрем Сирин, Роман Сладкопевец, составила, вместе с псалмами, основы православной гимнографии. Древняя Русь, помимо богослужебных книг Нового Завета и Апостола, получила от Византии и церковную гимнографию.
Псалмы царя Давида были популярными на Руси и нашли свое отражение во всей древнерусской культуре, в особенности в книжности, церковном пении, монашеских внебогослужебных песнопениях, в частной домашней молитве. «Пророческая, молитвенная и лирическая мощь
Псалтири, книги богослужебной и поэтической, не могла не сказаться на русской поэзии да и на всей русской словесности, христианской по мироощущению и устремлениям... С Псалтирью связано само возникновение и развитие русской поэзии» . Начиная с Симеона Полоцкого («Псалтирь рифмотворная», 1680) многие поэты стали заниматься художественным переложением псалмов. Среди них: Феофан Прокопович,
В.К. Тредиаковский, М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков, Г.Р. Державин, И.Ф. Богданович, И.А. Крылов, И.И. Дмитриев, В.В. Капнист, П.И. Голенищев-Кутузов, Ф.Н. Глинка, Н.М. Языков, А.С. Хомяков, Л.А. Мей, К.М. Фофанов и др. Все эти авторы в своих опытах пытались «соединять служение делу Божию с служением делу человеческому... проводить мысль древней России, составляющей сущность русского человека, сквозь все начинания России новой, входящей более и более в соприкосновение с западными вопросами» .
Во второй половине XIX века псалмодическая линия начинает
постепенно угасать. Переложения псалмов встречаются теперь очень редко.
Однако эпоха Серебряного века рождает новые тенденции в развитии
духовной поэзии. Русские художники слова вновь обращаются к
ветхозаветным сюжетам, в том числе к Псалтири. Появляется «Радостный
псалом» Эллиса, «Псалом Солнечный» Вяч. Иванова, «Поддонный псалом»
Н.А. Клюева, «Полевые псалмы» П. Радимова. Но «это уже поэзия сомнений,
12
искусов, рефлексий, иногда остающаяся лишь эстетической игрой» . Псалмодическое остается чаще лишь в поэтическом подтексте, в реминисценциях (B.C. Соловьев, И.А. Бунин, Н.С. Гумилев, А.А.Ахматова).
В конце XX века традиция переложения псалмов возрождается в произведениях С.С. Аверинцева, таких поэтов, как Н. Гребнев, А. Лукашин,
1 з
А. Лучник . Эта традиция получает распространение и в монастырской среде, там, где она когда-то зародилась. Речь идет, в первую очередь, о творчестве иеромонаха Василия (Рослякова), создавшем цикл «Стихи на псалмы» (1980-е годы) (убит в Оптиной Пустыни на Пасху 1993 г.), и иеромонаха Романа (Матюшина), в стихах которого наряду с поэтическими переложениями псалмов (41, 50, 136) можно встретить псалмодические цитаты и полуцитаты, как правило, на церковнославянском языке.
Псалтирь — единственная ветхозаветная книга, которая в полном объеме была воспринята христианством и потому ставшая своеобразным мостом, соединившим два мировосприятия: иудейское и христианское. Заключенные в тексте символы и образы через систему бинарных противопоставлений воссоздают картину мира древнего человека, воспроизводят его нравственные ориентиры Сконцентрированные здесь многие ветхозаветные экзистенциальные смыслы (правда, закон, суд, покаяние, блаженство и др.) обрели новое звучание в контексте христианского мировоззрения.
«Обращаясь к изучению стихотворных переложений псалмов, — пишет исследовательница Л.Ф. Луцевич, — следует принять во внимание специфическую — двойственную — природу этого жанра. С одной стороны, стихотворное переложение — явление литературное, эстетическое, светское (оно и формируется в культуре в период ее секуляризации), с другой стороны, переложение псалма определяется содержанием и формой текста сакрального, входящего зачастую в состав богослужения и таким образом включающее начало божественное, собственно духовное. Значит, этот жанр, как никакой иной в поэзии, содержательно связан с религиозностью и даже
церковностью. А потому правомерно в его изучении обращение к богословию... В процессе исследования важно учитывать сложнейший процесс взаимопроникновения, взаимодействия sacrum/profanum, т.е. духовного и светского, религиозного и эстетического, профетического и литературного» .
Поэтому в нашей работе параллельно с анализом переложений при необходимости дается святоотеческое толкование-комментарий отдельных стихов исследуемых псалмов. Это толкование не только с исторической, но и с духовной точки зрения, прежде всего новозаветной. Конечно, Отцы Церкви, такие, например, как Евфимий Зигабен пишут о христианском подтексте всей Псалтири, о ее пророческой мощи. Нас же интересуют те псалмы или те стихи отдельных псалмов, которые, на наш взгляд, ближе к Евангелиям или Апокалипсису, полнее отражают их суть. Значение Евангелия в мировой и в русской культуре, литературе в частности, вообще трудно переоценить. К нему, как к источнику безграничной мудрости, на протяжении веков обращались многие русские (и не только русские) художники слова. Поэтому параллельно с псалмами мы анализируем схожий по тематике «Евангельский текст»: переложения Евангельских эпизодов, молитв, канонов разными поэтами, а также стихи различных жанров, где звучат Евангельские темы и мотивы или же Евангельское остается в реминисценциях, аллюзиях, подтексте.
Обращаясь к осмыслению Апокалипсиса в русской поэзии, необходимо напомнить некоторые важные значения социо-культурного, эстетического плана, побуждающие художника не только внимать книге св. Иоанна Богослова, но и давать свое понимание и видение написанного в ней апостолом.
Апокалипсис или Откровение святого евангелиста Иоанна Богослова — памятник раннехристианской письменности, последняя книга Нового Завета. Это конец Библии, который содержит в себе описание завершения исторического мира и судеб Церкви в пределах истории. Это книга обо всей мировой истории, изложенная в символах и образах. Библия имеет свои исторические книги о судьбах избранного народа. Это и есть Священная история, посвященная строительству спасения. Однако их содержание не включает в себя онтологической полноты истории и ее конца. Откровение св. Иоанна — это пророчествование о Конце времен. «Важно отметить, — пишет И.Л. Бражников, — что Апокалипсис — не утопия, это пророческая книга. Пророческое слово, возвещающее Божественную волю о судьбах мира — нечто принципиально иное, нежели человеческая мечта о будущем. Апокалипсис вообще неверно относить только к будущему. Пророчество не моделирует будущее (напротив, оно мыслит будущее уже состоявшимся, завершенным и вполне определенным), и потому оно, прежде всего, видоизменяет настоящее. В каком-то смысле, апокалипсис всегда «now», и апокалиптические события разворачиваются одновременно в разных исторических эпохах — везде, где есть Церковь и ее метаисторическая схватка с древним змием, “который есть диавол и сатана” (Откр. 20, 2). Пророческое слово царствует над временем, а не подчинено ему. Потому и невозможно “подогнать” время под апокалипсис, тогда как в утопии происходит именно “подгонка” реальности настоящего под заранее
17
найденный ответ “будущего”».
Как слово Божие, Апокалипсис дан для всех веков. Начиная с первохристианской Церкви и до наших дней история знала эпохи, когда человечество испытывало величайшие потрясения и бедствия. И именно в такие времена возрастает его апокалиптическая восприимчивость, оно напряженно всматривается в эту книгу, пытаясь найти ответы на загадки собственного времени.
Очевиден христианский эсхатологизм русской истории, запечатленный поэзией, то есть выраженное представление об истории как
пути к преображению человека, народа в целом, всеобщей смерти и воскресению. Русское государство, как известно, возникает в IX веке, после того, как оформились все монотеистические религии, фактически сразу после раскола Западной и Восточной Церквей. Русь рождается и формируется в горниле мировых событий. Выбор православия Русью может рассматриваться и как Промысел, и как эсхатологический выбор. Эсхатологические чаяния были особенно сильны около 1000 г. от Р.Х. и в течение первой трети XI века в связи с тем, что период 1036-1038 гг. считался упомянутой в Апокалипсисе христианской «тысячей лет», начинающейся после Вознесения, плюс 42 месяца «антихристовых» («последних») времён. В 1036-1037 годах в Киеве строятся Золотые ворота по аналогии с Иерусалимскими и Константинопольскими. В них должен был войти Христос. Киев становится прообразом Нового Иерусалима. Как напоминает А.Н.Ужанков, Страшный Суд и следующий за ним Конец света
— доминирующая тема русского летописания и древнерусской литературы в
18
целом. Идея богоизбранности Русской земли становится понятной именно в эсхатологической перспективе.
В XIII веке с апокалиптическими народами Гог и Магог сравнивались пришедшие из восточных степей татаро-монголы. Мнение о том, что это является платой за грехи, высказывалось в средневековых русских текстах неоднократ

Список литературы

Заключение
Все вышесказанное позволяет сделать следующие выводы. Обращения к Псалтири, Евангелиям, Апокалипсису в русской поэзии носят своеобразный миметический характер. В Псалтири сильно лирическое начало. Почти все поэты XVIII века и многие в XIX веке обращались к парафразированию псалмов. В них отражаются личные драматические коллизии и в лирико-философском и в лирико-ассоциативном плане. Сама форма послания в псалме, где Адресат — Бог, побуждает поэта и солидаризироваться с псалмопевцем, и создавать образ собственного молитвенного стояния (переложения 136 псалма, представленные в ретроспективе). Псалом как песня побуждает автора сохранять в своих произведениях сюжетно-мелодический потенциал псалма. «Воспеть песнь Господню» для иеромонаха Романа («Это песня плененных...») значит внешне и внутренне противостоять врагам, быть свободным. Обращение к псалмам демонстрирует уровень версификационного мастерства поэта, так как превзойти сакрально-духовное содержание Псалтири вряд ли возможно, и художник слова не ставит это своей целью.
Обращение к учительной составляющей евангельских притч, афористичности речений Евангелий не столь частотны в поэзии, как обращение к Псалтири, что имеет свои эстетические и культурно¬исторические объяснения. Поэтическое воплощение опыта освоения священных христианских книг осложняется и обуславливается конкретными культурно-ритуальными условиями их звучания и чтения в церковных службах, участия в храмовом действе, с одной стороны, и через общий культурно-речевой контекст, с другой. Лирический герой парафразов о грешнице, которую хотят побить камнями (Ин., 8, 3-11), и рассказчик (А.И. Полежаев), и психолог (А.А. Фет), и непосредственный участник события (С.С. Аверинцев), и богослов, философ, проповедник (иеромонах
Роман). Наибольший интерес у русских поэтов вызывает Страстная неделя и
383
предшествующий ей Великий Пост, дающие мощный трагико¬эмоциональный план, побуждающий к исповеди. Отсюда стремление переосмыслить христианские молитвы, византийскую гимнографию, например, Покаянный канон св. Андрея Критского, в суть которого глубже проникает поэтическая мысль иеромонаха Романа («Пост с молитвой сердце отогреет...») с ее энергетикой непосредственной молитвы. Основные жанровые доминанты в данном случае — стихотворная молитва, исповедь, элегия, ода, пейзажная лирика.
Художники (прозаики и поэты) обращаются к содержанию Священного Писания, прежде всего к Апокалипсису, к отдельным символическим образам, объясняя суть мощных исторических катаклизмов, войн, революционных событий (Г.Р. Державин «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества», М.А. Волошин «Заклятие о русской земле»), что формирует в стихотворной форме эпический, даже эпопейный план поэмы с выраженной исторической доминантой.
Апокалипсис имеет экзистенциальный смысл, всегда напоминает о
переходе из жизни в смерть, о границе предопределенности. Переход
человека в жизнь вечную есть малый Апокалипсис. Так, в стихотворении
А.Н. Апухтина «Реквием» смерть близкого человека переживается
лирическим героем сквозь призму картин Страшного Суда. В
стихотворениях М.Ю. Лермонтова апокалиптический образ «книги жизни»
носит фатальный характер. Герою страшна эта книга, он видит в ней свое
осуждение. Мотив посмертного воздаяния присутствует во многих
«апокалиптических» стихотворениях, в том числе «День гнева» И.А. Бунина,
«Страшный Суд» Д.С. Мережковского и др. Поскольку Откровение св.
Иоанна Богослова читается и воспринимается как малый Апокалипсис,
имеющий прямое и непосредственное отношение к настоящему, грядущему,
Сущему вообще и их преломлению в личной, индивидуальной истории, то
образы Страшного Суда, снятие печатей таинственной Книги и т.д.
приобретают в художественно-поэтических толкованиях эпическое, даже
384
эпопейное звучание (В.А. Жуковский «Агасфер» и переложение «Из Апокалипсиса»).
Апокалипсис — узел церковной истории, конец пути от сотворения мира. В то же время он всегда «здесь и сейчас», везде, где происходит метаисторическая схватка с древним змием. В глобальном, эсхатологическом пути - отражение истории жизни отдельного человека. Апокалипсис не замкнут сам в себе, он развивает важнейшие духовно-символические темы и идеи, изложенные и псалмопевцем Давидом и апостолами в Евангелиях. Так, образ пути представлен в русской поэзии многопланово. В данной диссертации путь «вглубь», путь духовного самосовершенствования в стихотворении «Ты воздохнул: — “Так хочется покоя!..”» иеромонаха Романа сравнивается с романтическим путем «вдаль», в «страну далекую» М.Ю. Лермонтова. Конечная цель пути, Царствие Божие сополагается с грядущим Небесным Иерусалимом, образ которого ярко выписан в поэме
В.А. Жуковского «Агасфер», где «мертвая» душа героя через покаяние постепенно оживает, воскрешается для Града Божия. Этот путь семантически схож с путем от окаянства к покаянию в каноне св. Андрея Критского и его парафразах, а также с триадой личина — лицо — Лик (икона Божия) в стихотворениях о. Романа. Здесь важны мотивные образы чистого сердца, покаянной слезы, одновременно псалтирные и евангельские (переложения псалма 50-го Г.Р. Державиным, Ф.Н. Глинкой, иеромонахом Романом, стихотворение А.С. Пушкина «Воспоминание»).
Апокалипсис представлен как целостное явление в русской поэзии.
События изложены в хронологическом порядке, по главам и большинству
глав дано соответствующее поэтическое воплощение. В разные времена
русских поэтов привлекали разные главы, стихи и символические образы.
Среди них есть наиболее частотные и излюбленные. Помимо Страшного
Суда и Нового Иерусалима (финальные главы Откровения), «Жена,
облеченная в солнце» (глава 12), получившая у символистов название
«Вечной Женственности». Русские поэты, как и живописцы, склонны к
385
особенной специальной интерпретации апокалиптических образов, которые в поэзии зачастую носят характер риторического упражнения, содержат художественно-речевые афоризмы, функционирующие сегодня как поэтизм (стихотворения Д.С. Мережковского).
Популярны в русской поэзии природные апокалиптические образы окровавленной луны, палящего солнца, высохшей травы, деревьев (М.А. Волошин). Менее известен природный образ падающей звезды, который в данном исследовании рассмотрен подробно. Интересно соположение самого образа природы в Псалтири («Небеса проповедуют славу Божию»: Псалом 18 и переложения И.Ф. Богдановича, Е.И. Кострова и др.), в традиционно-христианском контексте (Служение) (иеромонах Роман) и апокалиптическом (эсхатологический пейзаж - символ страдания за грехи людей и проповедь покаяния.
Некоторые главы, например, 2-я, оказались совсем вне поля зрения русских поэтов, видимо, из-за своего назидательного характера. Образы глав 5, 7, 10, 11 отражены в поэзии слабее, видимо, они находили свои аналоги в других главах или не казались достаточно яркими для стихотворцев.
Парафразы глав и стихов Откровения написаны чаще в жанре эпическом или лироэпическом. «Агасфер» В.А. Жуковского (с приложением «Из Апокалипсиса») представляет собой поэму-исповедь, где доминантным фоном является идея воскресения; поэма иеромонаха Романа «Глаголы вещие» - это поэма-проповедь, проповедь покаяния, обращенная к современным людям; Г.Р. Державин в «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» сополагает вневременное пространство Откровения с конкретными историческими событиями в России — Отечественной войной 1812 года.
В тех случаях, когда автор использует образ Апокалипсиса не как
лирическое переосмысление будущего, конца времен, а как аллегорию
современности, этот образ приближается к индивидуально-авторскому.
Однако это происходит крайне редко, по-видимому, в силу того, что
386
апокалиптический образ несет сам по себе сильнейшие священные смыслы и значения, вбирающие то, что каждый поэт хотел бы вместить в свою интерпретацию.
Поэты чаще прибегают к аллюзиям, реминисценциям из Апокалипсиса не для того, чтобы описать историческое время, прибегнув к апокалиптическим аналогиям и образам, которые стали давно узнаваемыми культурно-историческими образами. Отдельные «указания», «ассоциативные ходы», поэтические намеки берутся поэтами для выражения жизненных ситуаций, и автор не предполагает внести известные смыслы Откровения в свое произведение, где он решает частную, локальную художественную задачу (К.Д. Бальмонт «Скифы»). Подобные ассоциации органически вписаны в систему координат индивидуально-авторского стиля и могут быть филологически осмысленны внутри него. Подробный специальный «разбор» апокалиптического без анализа художественно-стилевого контекста способен игнорировать как замысел, так и само художественное решение эстетической задачи, искажать собственно стилевую картину, как это происходит зачастую с произведениями поэтов рубежа XIX — XX веков в интерпретации некоторых современных исследователей, берущих на себя роль явно не филологических судей.
Апокалиптическое приходит в литературу, поэзию в частности, несколькими путями: прямые парафразы глав и стихов Откровения св. Иоанна Богослова (В.А. Жуковский «Из Апокалипсиса», А.Н. Майков «Из Апокалипсиса», И.А. Бунин «Сын Человеческий», иеромонах Роман «Глаголы вещие»); переосмысление отдельных образов Откровения, символизирующих у поэта Апокалипсис в целом (М.А. Волошин «Армагеддон»); использование апокалиптических природных образов (М.А. Волошин «Красная пасха»); обращение к выразительным религиозно-живописным образам, иконам, росписям храма (например, икона св. Архистратига Михаила в стихотворении И.А. Бунина «Михаил»,
иконография Страшного Суда в стихотворениях А.П. Сумарокова «О
387
Страшном Суде», А.Н. Апухтина «Реквием», И.А. Бунина «Судный день») через их экфрасис; благодаря использованию образов, закрепленных в культурно-речевой реальности, то есть в обыденной речи и фольклорных образах устной народной словесности (апокрифы, духовные стихи и т.д. в произведениях С.А. Есенина, Н.А. Клюева).
Филологическое осмысление характера, форм и обстоятельств использования в индивидуальном творчестве русскими поэтами Псалтири и Евангелий, Апокалипсиса дает представление о приоритетном месте и приоритетной потребности в использовании именно священных христианских текстов в сравнении с творческим подражанием фольклорным образцам и образам и сюжетам Античности.
Как показывает анализ почти исчерпывающего корпуса переложений псалмов, в большинстве своем они представляют собой упражнение в пиитике и риторике и не «вырастают» в художественное произведение высокого ранжира. Зачастую именно переложения псалмов становятся материалом для творческого состязания, указывающего на то, что переложение псалма выступало и в качестве доказательства версификаторского мастерства, поэтической состоятельности литератора, однако и с течением времени не приобрело собственно художественной ценности.
С другой стороны, очевидно, что с течением времени, к 1910-м годам, эта традиция практически иссякает, получив новый взлет в конце 1990-х годов в поэтическом творчестве священнослужителей и их круга. В целом XX век апеллирует к отдельным образам, афористическим речениям, притчам, имея своей задачей не переложение на современный язык священного текста, а привнесение патетических смыслов в художественное произведение, не долженствующее коррелировать с христианской тематикой априори, поскольку и сами образы «приходили» в художественное произведение не из книг, не из услышанного на службе, а из обыденной речи
или художественной литературы, уже зафиксировавших их.